Опубликовано в журнале День и ночь, номер 1, 2017
Святитель Филофей (Лещинский). Сибирский Лествичник
/ Свт. Филофей
(Лещинский);
[пер. с ц.-сл. М. Ю. Бакулин и Т. А. Сайфуллин].—
Тюмень: «Русская Неделя». Тюменский издательский дом, 2015.— 560 с.: ил.
В судьбе пропавших на целые столетия книг встречаются порой такие повороты, что объяснить их возможно лишь прихотями Провидения.
В 2015 году в фонде святителя Димитрия Ростовского Государственного исторического музея была найдена рукопись, по титульному листу которой экспертиза определила, что единственный экземпляр её написан от руки знаменитым святителем Сибири Филофеем (Лещинским) и подарен Димитрию 4 марта 1705 года.
Текст переводят с церковно-славянского языка на современный русский, издают в Тюмени, а спустя год книгу уже отмечают специальным призом проводимого Издательским Советом Патриархии конкурса «Просвещение через книгу».
Чем же так ценен «Сибирский Лествичник»? Тем, конечно, что в нём слышен голос его создателя, но не только. Найденный спустя 310 лет после написания, «Лествичник», точно так же как другие боевые кодексы (китайский «Искусство войны», японский «Бусидо», всеевропейский рыцарский кодекс Invictus Maneo), даёт всеобъемлющую картину духовной брани, которую вот уже тысячу лет ведёт за себя и всех людей русское монашество.
Провести несколько, пусть не совсем прямых, но явных параллелей между правилами чести русского монаха и другого воина духа уже возможно, и если проводить их, то с одной целью — подчёркивания глубоких отличий русского мира от многих иных цивилизаций. Православный воин побеждает, прежде всего, не внешних врагов, но внутренние страсти, учится в совершенстве властвовать над дурным настроением, «бесами» страстей; книга показывает, как это сделать, распознавая в себе саму природу греха.
«Учись бороться в уме, отсекая прилог греховный как источник всех зол»,— говорит Филофей.
«Лествичник», несмотря на исключительный реализм, произведение всецело духовное и отчасти мистическое. Понять его сполна сможет лишь человек, лично столкнувшийся с феноменом духовной брани. Христианская мистика исходит не из вздорно поверхностных гипотез о подспудном мироустройстве, но отталкивается от человеческой природы, понимая её несовершенство и одновременно встраивая её в надмирные процессы, полнота и завершённость которых зависит от того, как человек распоряжается своей природой. Именно поэтому христианская мистика носит доверительно-дидактический характер.
Традиция поучать монастырскую братию, возводя её по ступеням благочестия и остерегая от ошибок, заложена византийским богословом и философом Иоанном Лествичником (Синайским) (525–595 или 579–649 гг.), именем которого этот литературный жанр и назван. «Лествица» — это и есть по-старославянски «лестница», ведущая начало от того самого Якова (Иакова), третьего библейского патриарха, а именно от образа из его сна, где по двенадцатиступенчатой лестнице восходили с земли на небо ангелы.
Лестничник Филофея — это вольный перевод греческого первоисточника, имеющий мало общего с каноническим переводом св. Паисия Величковского, отредактированного в Московской Духовной Академии, и такое разночтение чрезвычайно ценно: Филофей демонстрирует в своём оригинальном произведении не отвлечённое мудрствование на предложенную тему, но насыщает оригинал своим видением и опытом, используя дополнительно множество современных ему источников. Здесь и «Собеседования италийских отцов» святителя Григория Двоеслова, и труды Ефима Сирина, и святителя Василия Великого, и Иоанн Златоуст, и Григорий Богослов, и Афанасий Великий, и Григорий Синаит, и Нил Сорский.
Глаголет своим молодым братьям с высоты своих 55 лет ко времени написания книги монах, одолевший множество искушений, выстоявший против них во всех резких поворотах судьбы. Кто же он?
Питомец Киево-Могилянской академии, Филофей родился на Украине (в Малороссии, как тогда её называли) в самой середине XVII века, когда Украина стараниями Богдана Хмельницкого стала частью России. В те годы польские и литовские войска захватили и сожгли Киев, разграбили страну, и многим православным пришлось бежать от преследований униатов на левый берег Днепра. Семья Лещинских, предполагают историографы, подверглась именно этой участи…
Приняв постриг в Киево-Печерской лавре, европейски образованный монах-эконом назначается в Брянский Свенский Успенский монастырь, где в те годы неоднократно бывал Пётр I. Несмотря на то, что прямых свидетельств об очных встречах императора с монастырским настоятелем не сохранилось, миновать их вряд ли бы удалось. Присматриваясь к настоятелю, Пётр понимает, что именно такого человека следует назначить «управляющим делами» растянувшейся на две трети страны, от Урала до Великого (Атлантического) океана с Камчаткой и от берегов Ледовитого океана до Усть-Каменногорска, Сибирской епархии.
В 1702 году Филофей прибывает в Сибирь. Оставшуюся четверть века он проведёт в опасных, чреватых разочарованиями миссионерских поездках к язычникам, магометанам и буддистам, строительстве храмов, укреплении духовенства.
Только век Просвещения мог подарить русской истории такую фигуру — настолько барочную, насколько позволял сан. Филофей не только лично крестит более сорока тысяч остяков и вогулов (нынешние ханты, манси и селькупы), но и основывает первый сибирский театр, а также, видя удручающую безграмотность местных священников, древнейшую в Сибири Тобольскую семинарию.
Но больше всего привлекает его стихосложение. Закваска Киево-Могилянской академии бродит в митрополите постоянно — не зря её программа почти ничем не отличалась от тогдашней кембриджской. В альма-матер будущего митрополита Сибирского учили языкам, арифметике, философии, астрономии и — поэзии. Как всякий истинный поэт, боящийся «упустить строку», Филофей в сокровенные минуты пишет стихи на чём придётся — почтовых конвертах, полях донесений, между их строк… Можно предполагать, что стилистика его произведений была близка современникам — Феофану Прокоповичу, Симеону Полоцкому и другим священникам-просветителям. Сегодня нельзя забывать о том, что современная русская поэзия зародилась в лоне Церкви…
Главный труд Филофея, укромно спрятанный от современников и пятнадцати поколений потомков, содержит в себе тридцать ступеней восхождения к совершенству. «Лествичник» учит, как не унывать, не иметь любви к чему-то или кому-то конкретному, но всему сразу, как странствовать ради Бога и возвращаться из этих странствий, послушничать, падать и подниматься, трудиться, помнить о смерти и даже плакать.
С какой-то отчаянной прямотой говорится о монашестве: «монах наполняет себя добродетелями, как похотливый сладострастием» — запоминается сразу и навсегда.
Филофей открывает суть всего тяготящего душу — не только монашескую, но и каждую мирскую. Гнев, злопамятство и злословие, многословие, ложь, уныние, сребролюбие, тщеславие — уж не парад ли именно этих извечных пороков проходит перед нами сегодня в средствах массовой информации, уж не они ли ежечасно прославляются как «естественные»? Филофей отвергает их ложную естественность с порога: эти страсти навеяны человеку извне, они призваны исказить его душу, сделать её рабыней эмоциональных состояний, в которых нельзя и помыслить о внутренней чистоте.
Мудрый старец учит не принятым сегодня у самопальных мистиков непонятного толка «практикам очищения», но изъясняет природу «нечистых страстей». Среди ужасных язв, поражающих душу, он выделяет «нечувствие» — душевную смерть.
«Нечувствие, как телесное, так и душевное, входит через нерадение и лень и от долгого греховного недуга убивает все телесные и душевные чувства. Оно — отсутствие страданий, безболезненное состояние, утвержённое духовным небрежением. Нечувствие — застывшая мысль, рождающая самомнение. Оно — западня усердию и мужеству силок, дверь отчаяния и мать забвения».
Думается, не в нечувствии ли именно подозреваем мы подавляющее большинство нашего начальства? Не им ли оно повально больно? И — невинны ли мы сами?
Многочисленным духовным недугам противопоставляется не только «пост и молитва», но — в духе Просвещения — рассуждение. «Рассуждение — это познание своего душевного устроения… неосквернённое и чистое чувство совести»,— пишет Филофей. Рассуждению, проращиванию в себе голоса совести в книге посвящено почти столько же глав, сколько противостоянию искушениям.
И ещё многие тайны раскроет «Лествичник» читателю, если тот будет достаточно храбр для того, чтобы заглянуть в себя, обнаружить в себе многие несовершенства и иметь силы сражаться с ними, пусть не как монах, но хотя бы как мирянин, которому показали отличие между светом и мглой.