Опубликовано в журнале День и ночь, номер 3, 2016
О книге стихотворений Сергея Главацкого «Падение
в небесах», Одесса: изд-во КП ОГТ, 2016
Название книги, как правило, приоткрывает содержание и наполнение. «Падение в небесах» — лишь усилило предощущение тайны.
Иже еси на небеси…
Где же ещё возможно падение, как не в небесах. Их девять. Как и кругов ада у Данте.
Падало яблоко. Тайна, содержание и наполнение, память о прошлом и будущем, суть его — в семечке, спящем чутким сном ожидания. Яблоко падало в траву, в землю, в чёрную гущу Времени, и семечко прорастало в иную реальность, чем-то неуловимо похожую на нашу.
История о сотворении тамошнего мира другая, и всё потому, что…
Адам не любил яблок
И потому остался в раю
Наедине с собой и своим бродяжничеством,
Снящимся седой Еве.
Одолевала ли вас когда-нибудь тоска о том, что было бы, если бы Адам не стал откусывать от яблока?
А Рай продолжал течь поперёк времени,
И Адам ни заметил
Ни отсутствия морщин на своём лице,
Ни безмолвия Евы,
А если бы заметил,
Даю честное слово,
Он полюбил бы яблоки.
У каждого из живущих здесь своё, собственное время. Лишь поэтам принадлежат все времена.
Когда-то давно прочла в стихах Сергея «алконосты индиго», и с тех пор иначе его самого и стихи его не воспринимаю.
Плеск наших крыльев о прошлое,
то, что не нужно живым, —
Мы, алконосты индиго,
мы, зрячих туманов предтечи.
Всё это ещё предстоит нам или уже случалось с кем-то из нас?
Откровение. Сны о будущем. Смешение прошлого и настоящего.
Время здесь не декретное и не поясное, не зимнее и не летнее. Оно — Время, и оно понятия не имеет, что относительно. Оно не знает о том, что людьми придуманы часы, а то бы посмеялось. Время умеет смеяться и шутить. Его шуточки люди пытаются объяснить, понять, вывести формулу. Тщетно.
Этот мир — одна из шуток Времени. Не самая удачная, как оказалось. Сколько поколений сменилось, так ничего о нём и не узнав. Потому что смотрели и смотрим лишь на то, что снаружи. Поэт всегда находится внутри и смотрит оттуда. И туда. В самую глубь. Зрит в корень.
Снаружи мало что видно. Всё подлинное — внутри.
Взгляни на этот мир снаружи
И — не увидишь ничего.
Тысячелетиями мир пытается рассказать людям о себе. Они не слышат. А если и слышат, то не понимают. Они слишком заняты собой, собственной значимостью, иллюзией присутствия. Они многословны, они рассуждают о дуальности, о зеркальности, о враждебности и толерантности. А нужно всего-то — молчать и слушать. Возможно, именно тогда станут близки и понятны эти странные стихи, напоминающие древние гимны, молитвы, наговоры.
Поэт — плоть от плоти Творца, его голос, его глаза. Поэт говорит с людьми, но бывает услышан, как правило, после того, как умолкает.
Многое из сказанного поэтом берётся за основу, за принципы и законы, нарекается заповедями. Образ говорившего лакируется, становится «божком», идолом, возносится на все мыслимые и немыслимые пьедесталы. На нём откармливают своё хилое и нежизнеспособное потомство разные критики, румяные и бледные, его начинают препарировать литературоведы. Начинается бурная жизнь после жизни.
А я оставляю кровавую полосу,
Такой себе адский крюшон,
Стерильный, как мир, впавший в кому от голоса
Моего
Чистоты.
Удивляют стихи. Осознанность собственной инаковости. Обречённость и высокая печаль, знание, с которым жить трудно и больно и умирать непросто: ведь ты уже знаешь, что там, за чертой.
Рука — в руке, беспамятно:
Кому — куда. А мне — по кругу.
Сердцебиение в каждом из стихотворных циклов, а их в книге четырнадцать, своё и только своё, уникальное.
В некоторых сердце частит.
В некоторых замирает.
Возможно, мне лишь почудилось это «немотное» состояние, вызванное «немотными» стихами. Пригрезились руины Вавилона, укрытые песками, розовый, с нежными прожилками, мрамор Парфенона, зиккураты Бад-Тибира. И Край голубых холмов и алых степных маков — Коктебель.
Воспоминания роднят меня с этими странными стихами-пророчествами, стихами-предсказаниями, где даже от неологизмов веет архаикой.
Кувырок полярного круга,
глоток берёзового сока,
о прошлом напоминает который…
В моём прошлом было много берёз и света, и сок берёзовый стекал по тонкому белоствольному деревцу, надломленному человеком.
Тысячелетия воплощений, которые, словно фантомные боли, не дают забыться даже во сне.
Я в каждом перевоплощении поэт и не иначе…
Пронзительно и нежно звучит откровение о Коктебеле, о синем многоугольном море, которое неизменно присутствует во всех перевоплощениях поэта. Бутылочная почта, скрип палубного настила, ванты и тяжёлые, задубевшие от солёных ветров паруса. Берег обетованный. Маленькая Итака. Эдем. Его дыхание перелетает из строфы в строфу и обретает, наконец, различимые очертания вечного приюта.
…Что сюда мы вернёмся когда-нибудь, двое,
И поселимся здесь, средь почивших прибоев,
Исхудавших лучей и вещей скоротечных.
Ещё один образ проступает в стихах с посвящениями и без — образ блоковской Прекрасной Дамы. Лунноглазой птицы, давно оставившей мир.
Как прежде, умею тебе лишь молиться,
И в жизни моей ты — одна,
Моя лунноглазая райская птица,
Исчезнувшая, как луна.
Светлый лик её присутствует даже там, где она — тень, и там, где она — Лилит, призрак.
Прямая ли, косвенная ли аллюзия, восходящая к блоковскому поиску вечного идеала, оканчивается неожиданно.
Но люди — все — бегут по проводам,
И только лишь, увы, теням неясным
Дано понять, что нет Прекрасных Дам:
Лишь только призраки прекрасны.
И всё же остаётся предчувствие новой встречи с возлюбленной, ожидание этой встречи и надежды на то, что мир этот, наконец, придётся ей по душе.
Что мне сделать, чтоб ты полюбила
Этот мир, населённый людьми?..
Ожидание исполнено драматизма и самых тревожных предчувствий, которые в итоге сбываются:
Ведь я же погибну, как пить дать — погибну, без глаз твоих,
Без рук твоих, губ твоих, губ твоих — под фейерверками…
Пески переплавились в зеркало, и, пока здравствую,
К нему подхожу я, и ты отражаешься в зеркале…
Что дальше?..
Безвременье. Новый виток. Новые стихи и вера в то, что она — Прекрасная Дама — успеет вовремя.
Но ты успеешь. Ты зарю возьмёшь в помощницы.
Ты будешь вовремя. Предстань!
Предощущение будущего, которое уже было былью, было чьим-то прошлым.
Нам ещё предстоит мерить кожи младенцев,
Будет время почувствовать Гердой и Каем,
И — Адамом, и — Евой, Тристаном, Изольдой…
Писать о Лилит и Рыбах Стикса отважится далеко не каждый.
Большинство просто понятия не имеет о том, что эти твари проплывают где-то около и живут рядом.
Более того, большинство и не подозревает, что они сами и есть эти создания.
Увидеть их можно, только заглянув в самую суть свою.
Осмелится ли кто заглянуть так глубоко?
В самого себя.