Опубликовано в журнале День и ночь, номер 4, 2015
* * *
Слитно со
стадом овечьим и всплесками криков плывут
мимо жизни моей каждый день пастухи-бедуины —
пелена слюдяная над ними, а присмотришься — неба лоскут,
на табличку похожий пустую из красно-коричневой глины —
стёрла с умыслом клинопись древнюю злая рука супостата,
и в далях с тех пор затерялся немыслимых мой Трапезунд —
семь футов под килем, и галсы моего неземного фрегата
без якорей моих пальцев, что здесь погружаются в грунт.
* * *
Пять бульдозеров в Шхем и количество N-ное танков
в полнолуния долгую полночь сегодня вошли —
утром солнца взошла половина над полукраем земли,
и униформа прилипла к костям погребённых останков.
Во дворе прозвучало полумебельной фабрики «пли!»,
в остальной получасти музейно хранились тачанка,
две ленты патронов, кулацкий обрез и берданка —
только видеть паноптикум этот упавшие вряд ли могли.
Их глазами смотрел и витал в облаках сумасшедший,
и «Шлымазл» придумали дети безумные имя ему —
путал дни он и ночи, собирал он ненужные вещи
никому, в никуда, никогда, ни за что, ни к чему…
Говорил он невнятно, бормотал он словами нездешними,
и считал он евреем себя, и осваивал здесь Колыму.
Осень
Состав очередной
промчится — в Лету канет…
Всё та же невесомость плывущих облаков.
Холмы окружены белёсыми туманами
И тощими стадами — здесь царство пастухов.
Река, лесок берёзовый, деревня деревянная.
Старуха спит на печке — не возвратить годов,
А всё-таки вернулись: шальным и окаянным,
При галунах и шпаге был адъютант Петров.
Сон о медовом месяце — из времени он вынут.
Степную даль на стыках так перекликнет даль,
Что станет ощутимым — без птиц озёра стынут,
Молчаньем подтверждают, что буднична печаль.
Вагонам вслед листву на шпалы ветер кинет,
И — заскрипит шлагбаум, как ржавая педаль.
* * *
По белокаменным библейским
мостовым
когорты шли воинственно и строго
разрушить Храм, и вот на осьминога
похоже солнце красное над ним…
Морями, сушей ли — в рабы вела дорога
не покорившихся, и дленьем серым, злым
дышали улицы — весь Иерусалим —
дома — холмы после пожара — синагога
из грубо тёсанного камня — перемен
не ждали люди — Бог за самозванство
казнён, означив над Голгофой крен
невинной жертвы в облачном убранстве…
Безмолвно вдоль тысячелетних стен
сидели нищие, уставившись в пространство!
Сократ
Приговорённый не казнён —
он умирает,
Чтобы проникнуть в тайну ту, что там…
Смерть — это опыт. Яд он выпил сам,
Не то — заставили бы! — чуда не бывает
В Афинах солнечных — мурашки по рукам
Ползут, и холод к сердцу подступает…
Своим согражданам позор он предвещает
Той стойкостью, что недоступна нам.
— Друзья, Кебет и Симмий,
скорбь отбросьте —
Стикс омолаживает старческие кости…
Я вижу свет на выходе из склепа
Из собственного,— речь его тиха,—
До встречи! — говорит и в честь Асклепия
Зарезать жертвенного просит петуха.
Беглец
Кем в городе Кекропа быть? — атлетом! —
Не думать! — власть не терпит мудрецов.
Храм девы, рощу, мостик через ров
Закат зловещим обливает цветом.
Бунтует плоть или душа? — огни костров,
Но сумрак тот же самый — нет ответа:
Без собеседника и днём здесь мало света…
К инакомыслию плебейский суд суров.
Сократ казнён. Панафинеи! — звук кифары,
Метеки пьянствуют, гремит в театре хор,
Хохочет демос — «Облаков» поклонник ярый,
Но вот комедия закончилась — затор,
Погоня, стражники… Платон бежит в Мегары:
Ночь — за спиной, глаза — за кромкой гор!
Философ
Идеей всех его идей
была настойчивая проба
без богоборческих затей
страданье вывернуть сквозь нёбо
до белизны своих костей
и до отсутствия — надгробья:
взамен — чертополох, пырей,
и горизонта узкий лоб
величиною с небоскрёб!..