Опубликовано в журнале День и ночь, номер 1, 2015
Ночь. Из окна видна автобусная остановка. Одинокая женская фигурка в свете фонаря. Кутается в плащ.
Редкие машины замедляют ход: в такое время вряд ли женщина за рулём. Но эта — под фонарём — не тормозит машины.
«Ждёт кого-то? В час ночи? Проститутка? Но те стоят толпой, одеты по-другому, и обычно рядом машина с сутенёрами. Самоубийца? Но кто ж так с жизнью счёты сводит? Это же не мост, не крыша. А под машину броситься — давно уже могла бы…»
Саша поймал себя на том, что ему доставляет удовольствие смотреть на неё и гадать. Худенькая блондинка. Наверное, совсем девочка. Лица не разглядеть.
«Решила в одиночестве подумать о жизни? Тяжело на душе? Нет, не похоже».
Скрип тормозов. Под фонарём останавливается БМВ. Что и требовалось доказать: из машины выскочил явно переволновавшийся парень, девочка бросилась ему на шею, и влюблённые умчались в темноту.
Саша вздохнул и улыбнулся. «Хорошо, когда всё хорошо кончается».
Нужно, в сущности, немного усилий, чтобы инвалидная коляска откатилась от окна и доставила хозяина к кровати. Ловко упершись руками о поручни, Саша перекинул безногое тело на постель.
Не спалось. Только что увиденная картинка снова и снова всплывала в его воображении, он пытался представить себе прошлое и будущее этой пары, словно от его желания зависело чьё-то счастье,— у него получалось всё к лучшему, и он улыбался.
Саша учился улыбаться заново. И сейчас думал, что ему повезло. В отличие от многих других обезноженных, он знал радость движения на собственных ногах. Помнил до времени не сознаваемую радость спуститься вприпрыжку с лестницы, пройтись по парку, пробежаться, сесть на велосипед и дать газу!
Всё закончилось в один миг.
Ему десять лет. Апрель месяц. Солнце припекает, лёд тает, становится скользко. Саша с родителями возвращался с дачи. Ждали электричку. Он то и дело подходил к краю платформы и смотрел вдоль путей, чтобы раньше всех увидеть появление поезда. Наконец раздался гудок. Состав стремительно приближался. Что испугало мальчишку? Теперь Саша уже не помнил… Только что-то случилось, он шарахнулся в сторону и… поскользнулся. Нелепо взмахнув руками, упал на шпалы перед неумолимо надвигающимся составом. Электровоз буферными пружинами зацепил ногу и поволок тело, крутя, как юлу, по шпалам, пока не остановился. Хорошо, что машинист увидел момент падения, а то не лежал бы Сашка сейчас на кровати. Говорят, после остановки электрички из пружин не сразу смогли вытащить бесформенное кровавое месиво, которое только что было телом здорового весёлого подростка… В больнице врач сказал: «Жить не будет».
Как вспоминала мать, ног как таковых не было. Везде рваные раны. На голове кожа сохранилась наполовину. Хорошо, что мозги остались, а не намотало на колёса.
Саша долго был между жизнью и смертью. Операции одна за другой. Бесконечная боль. Порой он — сквозь наркоз — всем существом ощущал, как его кромсают и режут. Из комы вышел, но тут же от боли снова впал в забытьё. И так много-много раз…
Когда впервые по-настоящему пришёл в себя, понял, что теперь безнадёжный инвалид,— впал в отчаяние, хотел умереть… Но какая «свобода выбора» у калеки, которого даже кормят через капельницу? Однажды он сумел вырвать питающие его тело трубки — очнулся накрепко привязанный к кровати, с подключённой заново системой… Рядом — измученная, сразу лет на двадцать постаревшая мать… умоляюще смотрит на него красными от бессонниц и слёз глазами.
Саша закричал, что не хочет жить и всё равно умрёт! В голове одна мысль: как отвяжут, снова выдернуть капельницы — найдут, в конце концов, холодное тело. Но мать было так жаль, что он смирился на время.
Приговор врачей не вызывал разночтений: ходить, даже на протезах, пациент никогда не сможет — только инвалидная коляска.
Не сразу, но пришло сознание, что таким он останется навсегда. Чуда не будет.
Рассудок отказывался это принять.
Дома, в четырёх стенах, стало ещё тяжелее. Здесь уже не было больных, товарищей по несчастью, понимающих его страдания. Перевязки да таблетки — вот и все события, весь круг интересов. Лекарства помогали, но от них отекали руки. Родители научили Сашу садиться в постели, обкладывали подушками, чтобы не упал. Согнуться он не мог: боль простреливала в спине, как электрический разряд. А куда деваться от унизительной беспомощности? Парень задыхался от стыда, когда отец носил его на руках в туалет.
Потом появилась инвалидная коляска, и Саша смог передвигаться по квартире. Сидя в коляске у окна, он видел зеленеющую весеннюю листву, солнце, беспечно идущих, бегущих и даже подпрыгивающих и пританцовывающих на ходу людей. А он всё сидел в своей келье-тюрьме, дожидаясь очередной перевязки. Чаще хмуро молчал, стиснув зубы. Но иногда силы оставляли его — и слёзы горячими ручейками заливали лицо…
«Почему это произошло именно со мной?! Чем я хуже других? Почему они преспокойно ходят, у них есть ноги, а у меня нет? В чём я провинился, не начав толком жить? В том, что топал по лужам и пачкал одежду? Что получил двойку по математике?»
Ну кому интересно твоё «я» — такое хрупкое, беззащитное? Стоит ли никчёмное, никому не нужное существование таких страданий? И сразу, как вертлявый чёртик, выпрыгивала мысль: «Можно всё закончить сейчас! Шаг — и всё!»
Его поразил вычитанный в книге случай, когда инвалид на культях рук и ног ухитрился взобраться на монастырскую колокольню. Увидев внизу играющих в домино, смертник крикнул: «Ребята, поберегись!» — и бросился вниз.
Саша просыпался и не понимал: зачем проснулся, для чего? Мог пролежать в кровати до обеда. Затем заставлял себя садиться в коляску и тащиться на кухню. Готовить себе кофе, смотреть в окно и снова возвращаться к одной и той же мысли: «Зачем всё это?»
Мучительней всего ощущение никчёмности. Оно порождает не только уныние, но и озлобленность, желание отгородиться от окружающего мира глухой стеной, уйти в себя.
Родители совсем отчаялись, но не сдавались.
Разрыв шаблона произошёл, когда отец рассказал вот такую историю:
— Пришёл пациент лет семидесяти. Нервничал: ему надо было навестить больную жену, и он не хотел задерживаться. Я спросил: «Неужели она не простит вам опоздания по такой уважительной причине?» А он ответил, что у неё болезнь Альцгеймера и она никого не узнаёт вот уже пять лет. И добавил: «И меня не узнаёт». Я удивился: «Вы ходите к ней каждый день, хотя жена даже не знает, кто вы?» Старик улыбнулся и сказал: «Не важно, что она не знает, кто я; главное — я знаю, кто она». И я подумал: счастливая женщина! независимо от болезни! Любовь — это способность отдать жизни всё, что было и будет. Поэтому, Сашка, ты тоже — счастливый человек!
Счастливый? Сначала он просто опешил. А потом понял, что добровольно кинуть этот мир, как ни банально звучит,— действительно удел слабых. Этот вариант никогда и никуда от тебя не денется. А ты попробуй в своём безнадёжном положении жить настолько осмысленно и полно, насколько это возможно. Никому не нужен? А родители? Или, может быть, те люди, которых ты пока не знаешь, но которым можешь быть полезен?.. Ведь есть же кто-то, кому однозначно хуже, чем тебе? В любом случае, жизнь — это уже удача! На тот свет всегда успеем!
И Саша сделал выводы.
Не сразу, но освоил в совершенстве компьютерную графику и дизайн. Стал прилично зарабатывать. Перестал чувствовать себя иждивенцем. Научился по максимуму использовать доступное жизненное пространство.
Квартира в центре города. Второй этаж. Напротив — ресторан «Маяк». Дальше — салон красоты. Ателье. Днём тут людно. Все спешат. Толкаются, несутся. Вечером всё стихает. Можно бесстрастным наблюдателем посидеть у окна, помечтать о чём-нибудь волшебном, таинственном… Ветер ласкает деревья, они отзываются шумом листвы. В окнах загорается свет, и Саша смотрит в окна дома напротив. Немного воображения — и дом превращается в зáмок. Автобусы и машины — в большие и маленькие корабли, они спешат причалить к его стенам. Жители замка спрятались за бойницами башен. Вероятно, их ждут великие дела. Иногда он представлял себе, что дом — это гигантский космический корабль, прилетевший из иной галактики. Он высадил сюда множество загадочных существ, похожих на людей, технику, напоминающую наши машины. Все они растеряны и прячутся в корабле, а когда выходят наружу, то бредут не зная куда.
Особенно Саша любил смотреть в окно, когда на улице снег, метель. Сколько всего можно увидеть тогда! Вот промчались сани Снежной королевы, а тут — храбрые коммандос бьются с монстрами, дальше скрестили шпаги мушкетёры, а во дворце под звуки вальса кружатся в танце очаровательные феи.
Если Саша засиживался у окошка за полночь, воздушные замки его мечтаний неизменно разрушались звуками и сценами закрытия ресторана. Крики, ссоры, драки… неизбежный итог пьяных вечеринок. Иногда было смешно.
Раз из дверей кубарем выкатился прилично одетый господин, пьяный до невменяемости. Долго сидел в луже, видимо, не отдавая себе отчёт, что он уже не за столиком в ресторане. Потом стал тормозить проезжающие машины. Но безрезультатно: поздно, да и кому хочется пачкать чистое сиденье грязным задом случайного пассажира? В конце концов, франт смог подняться и даже остановил машину. Одет с иголочки, рядом ресторан — почему бы не подзаработать? А то, что возможный клиент только что сидел в луже, водителю пока невдомёк…
Однажды под закрытие ресторана из сверкающего зала выпорхнула девушка в короткой юбочке. Следом — пьяный мужик. Стал приставать. Дама растерялась. Саша дотянулся до шпингалета, дёрнув за ручку, открыл окно и громко крикнул: «Милиция!» Мужик с испугу бросился в ближний двор, а счастливая дама поймала такси и благополучно улетела.
Была и первая любовь. Она ежедневно появлялась в окне на третьем этаже примерно в семь вечера. Выглядывала из окна и закрывала шторы. Как он понимал, девушка только приходила с работы и начинала переодеваться. В окне напротив трудно разглядеть детали. Он приближал лицо к стеклу, напрягал зрение… Молодая, лет двадцать. Рыжеватые волосы подняты на макушку и заколоты гребешком. Саша знал, что она его, разумеется, не видит, но всегда ей улыбался.
И однажды — о чудо! — она, кажется, заметила его… несколько раз — справа налево, слева направо — помахала ладошкой… Тогда он, сжав кулак, выставил большой палец: мол, ты прекрасна! А она похлопала себя пальцами по уху: дескать, не вешай лапшу на уши. И засмеялась. Так между ними установилось безмолвное общение. Теперь каждый вечер они разговаривали знаками. Жесты выразительней и ярче, чем слова. Сашу давно притягивало немое кино. Чарли Чаплин, Джоан Кроуфорд, Джин Харлоу, Пола Негри, Рудольфо Валентино без помощи слов и спецэффектов вызывают такую бурю чувств, какую не в состоянии передать ни один современный актёр.
Вечером, после семи, приходил с работы отец, ужинал, и начиналась самое увлекательное время — прогулка. Инвалидная коляска не входит в лифт, отец спускал её по лестнице на руках. Тяжело и неудобно. Но Саша ничем не мог ему помочь. Переживал — молча.
Они гуляли по вечернему городу, смотрели на светящиеся окна, где за шторами мелькали контуры людей. Вместе придумывали истории о том, кто может жить за занавесками и чем жильцы занимаются. Вспыхнет за шторами голубой свет — значит, включился телевизор, и, уютно устроившись на диване, семья смотрит фильм. Улыбаются, шутят. Вспыхивает свет на кухне — значит, семья садится пить чай. Каждый по очереди рассказывает, как прошёл день. Получаются маленькие истории. На прохожих Саша старался не смотреть, боясь встретить сочувствующий взгляд или удовлетворённую улыбку собственного превосходства.
И вот настал тот вечер, когда, к удивлению и ужасу, парень увидел метрах в десяти от своей коляски девушку из окна! Саша опустил голову и, стараясь не повышать голоса, сдавленно крикнул отцу:
— Пап, давай обратно!
Но отец не понял, и коляска продолжала катиться навстречу… чему?
Очень хотелось понять, узнали его или нет.
Узнали!
Он не понял, что выражается в устремлённых на него недоумевающих глазах, и снова крикнул:
— Папа, обратно!
Это было их единственное свидание — первое и последнее. Девушка продолжала появляться в окне напротив, иногда они даже обменивались жестами, но что-то неуловимое исчезло из этих безмолвных бесед…
…А потом наступила зима. Окна покрылись льдом, в них уже ничего не увидишь. Холодно. Много не погуляешь. А дома тепло, уютно и радужно от солнца, переливающегося в заледеневшем стекле. Саша как-то подышал на стекло — получилась проталина. Потёр проталину пальцем — кружок. Пусть это будет солнце! Провёл прямые линии-лучи…
Можно рисовать на стекле! Появились два сердца, одно плачущее, другое улыбающееся. Когда рисуешь, ты искренен. Рисунок отражает состояние души: уныние или радость, грусть или веселье. Но изображение на стекле недолговечно: полчаса — и оно исчезает, обрастая льдом.
Что ж… можно взять лист бумаги и карандаш. Выберем место для первого штриха. Карандаш шуршит по листу. Что получится, то и получится. В конце концов, лист всегда можно порвать и выбросить в мусорное ведро. Белое пространство листа стало быстро покрываться линиями, тенями… Саша, как фехтовальщик, делал выпады на лист бумаги, создавая образы, затем отъезжал, смотрел на своё творение со стороны и вновь, выставив карандаш, как шпагу, нападал.
У него появился девиз: «Либо ты боишься рисунка, либо он подчиняется твоей воле и фантазии!»
Он нарисовал себя спускающимся из квартиры по лестнице. Вот старые разношенные кроссовки — он именно такие любил когда-то… вот ступеньки лестницы в подъезде… Распахивается дверь, и ноги — раз-два, левой-правой — шагают по двору навстречу солнцу и людям!
Ещё движение карандаша — и он на велосипеде. Сумка покачивается и хлопает по ногам. Крутятся спицы. Ещё, ещё… Рисунок стал отчётливее, зазвенел, как струна.
Столько способов работы карандашом и кистью! Такие возможности сочетания красок…
Такая свобода, такая вселенская власть!
И вот он уже вылетает из окна, парит над крышами. Внизу одинокие прохожие зябко кутаются в пальто. Он летит дальше, не касаясь крыш. Небо уходит вглубь. Мелкий дождь сыплет, и воздух словно трепещет. Душа играет скрипкой сказочного счастья и робко улыбается.
Рисунков становилось всё больше и больше.
Долгожданная весна, как всегда, прорвалась внезапно… Хлынула потоком красок, оттенков, разноцветных бликов. Каждый день он получал бесценный подарок — то розовый отблеск на коричневом глянце берёзовой ветки, то серебристые гирлянды серёжек осины. Рисуя, он понял, что небо может быть не только голубым, но и пасмурным, серым; золотистым на рассвете, красным на закате, лиловым перед грозой. Купола небес бывают не только в вышине, но и под тобой, отражаясь в лужах; они могут путешествовать по окнам, по крышам домов! И луна бывает серебряной, багровой и даже чёрной. Незнакомка из дома напротив уже соткана из лёгких живых мазков. Прозрачный взгляд. Еле заметный румянец теплится на щеках. Облик её изменился. Перед ним другой человек. Будто женщина повзрослела за зиму.
И вообще — жизнь прекрасна!
Что будет дальше? Саша нарисует мир. Это будет земля, где нет жестокости и зла, где царят добро и счастье. Людям, по большому счёту, всё равно, на коляске ты или нет, если ты подарил им надежду. И кто знает, может быть, именно от твоего усилия зависит, как сложится их общая судьба. Ведь мир, в котором все мы живём, создан Тем, кто одолел одиночество.