Опубликовано в журнале День и ночь, номер 1, 2015
Поэт Иван Данилов родился в 1941 году в Чистополе. Большую часть жизни
прожил в Казани. Окончил историко-филологический факультет Казанского
педагогического института. Работал газетным и телевизионным журналистом. Первая
и единственная книжка стихов «Завязь» вышла в 1966 году в «Таткнигоиздате»
(рецензии во всесоюзных журналах «Волга» и «Смена» как об одном из самых
талантливых молодых поэтов казанского поколения «шестидесятников»). Победитель
Всесоюзного конкурса молодых поэтов «Чтоб к штыку приравняли перо» (1967).
Попытки издать вторую книгу («Птица долгой зимы») продолжались до конца жизни
поэта. Умер в 2010 году.
Эдуард Учаров
* * *
Где пряник — там попозже кнут:
Законы фарта.
Строку, где ты солгал,— сотрут
Рубцы инфарктов.
Стереть иудино пятно
Лжи и корысти —
Так то лишь тем рубцам дано
Во имя истин,
Во имя солнца и весны
Бушуйте, травы! —
Мечты во имя, рвущей сны,
Во имя правды…
Так сбейте влёт — к сырой земле,
Когда в зените,
И даже память обо мне
Похороните.
* * *
Я в мир пришёл. Никто меня не
встретил.
Я сам зажёг, как мог, свою свечу.
Не всякому молчанье по плечу.
Это во-первых. Во-вторых и третьих —
И в главных! — знал всегда, чем я плачу́
За всю длину немых десятилетий.
* * *
На речке детства тёплая вода.
Она уже теперь совсем забылась.
А вспомнишь — вот уже опять забилась,
Журча, процеживаясь сквозь года.
На речке детства светлая вода,
Светлей теперь не будет никогда.
И острой будет, и нежданной будет,
А та была — как ток сквозь провода.
Ни всплеска рыбы, ни звезды со дна —
На речке детства грустная вода.
Да, впрочем, к ней приходят не с весельем,
Пройдя свой август, то есть не весенним —
Тропой тридцатилетнего следа.
И в памяти — в вечернем захолустье —
Размытость обязательной межи:
Всегда забыты этих речек устья,
А вот истоки — нет.
Они свежи.
* * *
Раз не уснуть никак,
Пока не рассвело,
Попыхивай, табак,
Поскрипывай, перо.
Дымы — слоистый пласт,
Но первородно чист
Рисковеннейший наст —
Скрипучий белый лист.
Не выйти за порог,
Не оторвать лица —
Так тянет от листа
Тревожный холодок.
Ночь переходит в день,
И, схожа всё ж с земной,
Покачивается тень,
Бывающая мной.
Ан к лучшему, коль так,
И за окном бело —
Попыхивай, табак,
Поскрипывай, перо…
* * *
Была гроза.
В слепящих вспышках белых
Шатали эхо дымные лога.
И небо электричеством хрустело,
Как соснами крещенская тайга.
И любопытно хоть на миг побыть
Мне в первобытной власти суеверий,
И самовары вынести за двери,
И полотенцем зеркало прикрыть.
Чтоб ходуном ходила табуретка
И чтоб во мне, тревогу сохраня,
Гудела кровь неведомого предка,
Но будто кровь не предка, а моя.
А утром солнце алое, парное
Ко мне взойдёт на ветхое крыльцо —
И как-то зримей станет всё былое
И родословной древнее лицо…
Волга
Там, где ночью чудачат совы,
В озорстве всполошивши сны,
Есть в лесной глухомани часовня,
Ладно сбитая из сосны.
Полонённая бездорожьем,
Тишиной, но и тем горда,
Что с неё на Руси безбожной
Начинаются города —
Белокаменные, златоглавые,
Словно в небыли, будто сны,
Вековой осияны славою,
Взмыты к небу, как звон косы,
Что с неё, от соснового кряжа,
И, как прялка древней стены,
Началась голубая пряжа
Многотысячевёрстной длины.
Нитка-ниточка. Тонко — не рвётся.
Лишь позванивает под рукой,
Потому как уже зовётся
Волгой-матушкою рекой.
А потом, чуть взметнув рубахою,
Да в такие ли да в бега —
Только охают, только ахают
Изумлённые берега!
А ночами совсем не верится,
В ней такое — не разберёшь:
По соседству с Большой Медведицей
Пучеглазый елозит ёрш.
И от века в ладонях Волги
Круто смешивает волна
Пароходы и хворост молний,
Звёзды, судьбы и времена.
Простые мысли
Мне ни слов, ни клятв не надо.
Мне нужнее всяких слов
Откровенность снегопада
И нелживость облаков.
Сквозь уколы диких терний
(Как бы ни были страшны!)
Мне пробиться б в подмастерья
У звезды, у тишины.
Заколдован, заморочен
Звонкой песней вдалеке —
Мне б забыться тихой ночью
У планеты на щеке.
Ни рублями и ни саном
Не кичиться — честно жить,
А потом об этом самом
Песню честную сложить.
* * *
Принимаю влюблённо
В преклоненье колен
Государство озона
И берёзовый плен.
Отдаюсь всплескам шалым
Белых птиц в высоте
И объятой пожаром
Предзакатной воде.
О, как ливни косые
Опадают, рябя!
…Подскажи же, Россия:
Как понять мне тебя?
Ухожу до рассвета,
Где исконно, века
Источает планета
Синий звук родника.
И круги в зыбкой сини —
Как касанье орбит.
Как постичь мне те силы,
От которых знобит?!
Солнце сыплет веселье
Из зелёных прорех.
Приворотное зелье
Ослепительных рек.
И прильну — как причастье! —
Я к тебе, как к ручью.
Это, может, и счастье,
Только я промолчу.
Бродит ветер травою.
Тропы входят в село.
Промолчу. Не раскрою,
Что во мне проросло.
Первозданно и чисто.
И не спится волне.
Постиженье Отчизны
Происходит во мне…
Начало
Я стою на земле. Облака белой
вьюгой клубятся.
Мои ноги, как корни, пропадают в дремучей траве…
Подо мною озёра, как кержацкие древние святцы,
Неохватным туманом подымаются к голове.
Сколько минуло бед и веков пламенеющей крови,
Сколько тысяч восходов и закатов в ней ярко горят —
Над моей родословной то ль варяжские, скифские ль брови…
Табуны, ледоходы и славянские реки шумят.
Гордый месяц сквозь мглу к тропе соболиной выходит,
То ли сабли кривой предзакатный багровый всплеск,
Печенеги качаются на ремённых стеблях поводий,
Храп коней сотрясает даже птицей покинутый лес…
И не с той ли поры, с тех ночей жутковатых и длинных,
Где плясали костры на испытанных кровью мечах,
Дремлют в пашнях, снегах очень медленные былины,
Что, сложившись, текли, словно реки, в сырых ночах?
Не оттуда ль восходят курганов лобастые сказы,
Неистлевшая мудрость поистлевшей
уже бересты?
Вещий взгляд замерцал: о, тревожная кисть богомаза! —
И дымы прорастают из огня — голубые кусты.
Сколько лет утекло — не сочтёшь, да и нету им счёта,
Сколько высохло рек и оттаяло горных вершин,
Но мне шепчут века про своё сокровенное что-то —
В русле памяти нам никаких не воздвигнуть плотин!
О мой пращур лесной, подари мне тугие ладони,
Что, как сёдла, крепки и смуглее крылатой зари,
Пусть вся мудрость твоя сединою виски мои тронет,
Своей доброю мыслью, нежным сердцем меня одари!
О вы, земли России! — где мои простодушные предки
Так склонялись к сохе, так точили в золе топоры,
Что сквозь срубы, пожары, через битвы и пятилетки,
Как ядро из пращи, вырывались в иные миры.
От кольчуг и икон, обветшалых избушек саманных,
От певучей стрелы и зазубренного топора
Шли сквозь пепел и гул в анфилады галактик туманных,
Где до вас — ничего, уж и впрямь — «ни кола ни двора».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . .
Я стою на земле. Облака надо мною клубятся.
Нынче снова в соседях у меня тишина и трава.
Подо мной — городов белокаменные вариации,
И от дали сквозной шалеет чуть-чуть голова.
Но когда в наших днях второпях перепутаю тропы,
Словно звёздную карту, воскрешу эхо дальних времён —
И дорога ясна, если верю, как в лучшие строфы,
Что Непрядва журчит, что град Китеж ещё силён…
* * *
Нет полёта, вишу я цепко
в жизни ветреной, пустой,
как забытая прищепка
на верёвке бельевой.