Опубликовано в журнале День и ночь, номер 1, 2015
— Да лан? Правда твой трактор?
— Да мой, мой…
— И что, не врёшь? Прям твой?
— Чё ты примотался-то? Говорю — мой! Поди спроси кого хошь.
— И как же ты его купил? Деньги где взял? И что, милиция тебя в тюрьму не посадит?
— Батя мне подарил! А чего милиция? Менты меня не видят. Трактор-то высокий, как же они меня увидят? Дурак, что ли?
Мальчик закинул голову, раскрыл пухлый ротик и уставился огромными глазами на кабину.
— А ты чего всё расспрашиваешь тут? Вертисся и вертисся у моего трактора? Знаю я вас, городских…— Сашка прищурился и цыкнул.— Беда с вами, понимаешь? Понаедете и нос суёте.
— А зачем тебе собака? — не унимался мальчик.
— Да от таких, как ты! Ща вот привяжу её под днище — ни одна сволочь не сунется,— Сашка хмыкнул и весело на него покосился.
Никто, в общем-то, не сунулся. Только вот отец Сашки, по прозвищу Хитрый, весь вечер пил, а когда всё выпил, пошёл к Варюхе за самогонкой. В долг просить. Варюха, сухая и вредная бабка, в форточку пожелала ему «упиться поскорее, чёрту проклятому». Ну и пошёл тогда он в трактор за мелочью. Шёл, как увязший в тине, разгребая руками темень.
Муха, рыжая, глупая и кусачая псина, выскочила из-под днища, сверкнув белкáми и мокрой пастью. Хитрый закричал на всю деревню. Грохнулся на сухую землю и протрезвел.
Собака в ужасе забилась обратно. Бешено застучало в груди у Хитрого, несчастной Мухи и Сашки. Услышав крик, он вскочил на похолодевшие ноги и пустился наутёк. Отец вбежал на двор, размахивая резиновым сапогом:
— Сто-о-ой, сучонок!!! Стой, я тебе говорю!!! У-у-у, гадёныш. Тьфу.
Сашка пробежал в темноте босиком огород, нырнул в бурьян, вытер пот с горячих висков и заплакал. Плакал тяжело, задыхаясь. Вспомнил про собаку. Представил, как она сейчас тоже боится. Стыдно стало и жалко бедную Муху. Вспомнилось, как она прижимает уши, выпучивает глаза, как дёргается влажный нос и колыхается скользкий длинный язык. Сашка рассмешился.
Вздохнул и пошёл огородами на конец деревни, к своей тётке. Он всегда приходил к ней, когда убегал. Сашка боялся и недолюбливал отца за то, что тот частенько порол. Мать его уехала с каким-то мужиком в Тулу, он её не помнил и знал только, что она «подлая, на шею отцу его посадила». Вообще, слухи разные ходили, Сашка совсем не походил на него. Хитрый — смуглый, как турок, скуластый, остроносый, курчавый, весь волосатый. А Сашка — русый, широконосый, и глаза — серые, спрятанные под белёсыми бровями.
У неё детей много, варенья, игрушек, дед смешной живёт, солью даёт пострелять.
Сам отец за ним туда никогда не приходил. Как-то раз сунулся, говорит: «Пошли, Сашка, домой»,— и косится, как бы золовка не выскочила. Та его увидела, прибежала, всех собак спустила, так взбесилась, что Хитрый задом попятился. И ушёл, матерясь себе под нос. А тётка потом весь день сетовала на свою долю, нахлебников, жаловалась на сестру и плакала.
Проснулся Сашка к обеду. За тарелкой макарон с сахаром решил домой не возвращаться, ловить рыбу и платить тётке за своё жильё. Выпросил у деда удочку и пошёл к речке. По дороге увязался за ним тот самый городской мальчишка.
— А куда ты идёшь? Рыбу ловить? На червяков? Можно мне посмотреть?
— Не, на хлеб,— усмехнулся Сашка,— червей накопать надо. У тебя есть лопата?
— Нет, нету.
— Толку от тебя никого. В кого ты бестолковый-то такой?
— У меня все умные,— мальчик остановился, нахмурился и покраснел.
— Ну а ты бестолковый. Ну, бывает… чего теперь? Пошли! — Сашка опять хитро заулыбался.
Пробравшись сквозь молодые лозинки, мальчики уселись на брошенную шину. Сашка скинул сандалии. Опустил ноги в прохладный ил. Поднялись мутные клубы. Стайки мальков сорвались в разные стороны.
На другом обрывистом берегу звенели девчонки. Среди них и Ленка Краснова. С первого дня лета все мальчишки терзались ожиданием, когда же к дому бабки Зины подъедет вишнёвая «пятёрка», а из неё выскочит Ленка в красных лосинах, с торчащими, ещё не успевшими загореть круглыми беленькими щиколотками.
Сашка катал клейкие комочки хлеба, жевал, наблюдал и хмурился. Шикал на городского мальчика и винил его в неудачном поклёве.
На мосту показалась тучная фигура Анны Михайловны, бабушки приставучего спутника. Она бежала, переваливаясь, тяжело выдыхала через нос и звала своего родного Коленьку. Запыхавшаяся, как в горячке ухватила его большими руками и потащила из кустов. Сашка слушал удаляющееся ворчание:
— Он тебя заведёт! Заведёт! Утопнешь! И не сыщем! Удумали!
Провожал их взглядом. Стало ему как-то грустно. Тошно. Он уставился на рябую серо-синюю реку. Представил, как вот он утоп, как унесло его быстрое течение, как все его ищут, как батя бежит к рыбакам, которые нашли холодного Сашку. Как приедет когда-то мамка и спросит: «А где Саша?» — а батя схватится за голову и зарыдает. Как все будут говорить: «Не ходите к реке, там течение, там Сашка Хитрый утоп». А может, его никто никогда не найдёт; а может, никто и не будет искать, может, все обрадуются, что не сидит он больше на шее. И так ему стало жаль себя! Сашка тихо заплакал.
На обрывистом берегу все уже разошлись. Солнце не шпарило, река потемнела, по кустам расселись рыбаки.
Сашка измучился сидеть на одном месте. Лениво наблюдал за качающимся поплавком.
Вдруг поплавок медленно повело в сторону. Задёргался… резко ушёл под воду. Сашка потянул удочку, и в воздухе затрепыхалась блестящая рыба.
— Поймал! Поймал! Карась! Это карась! Большущий карась! — закричал Сашка и засмеялся.
Сунул скользкую мягкую рыбу в пакет и радостно побежал к деревне.
Под бугром, на завалившемся трансформаторном столбе, собирались ребята к костру. Сашка пошёл похвастаться. Все заглядывали в тяжело дышащий пакет, и от каждого «ух ты» он довольно щурился и всё шире улыбался.
С бугра спускались девчонки.
— Гляньте, Ленка идёт. В ласи-и-инах. Ух, она лютая…— Костик, самый старший, пригладил белобрысые волосы.
Сашке очень захотелось подарить Ленке карася. Он подошёл и протянул пакет:
— На. Я поймал.
Рыба затрепыхалась. Ленка взвизгнула и пискляво протянула:
— Фу-у-у-у. Зачем это мне?
— Как? Есть.
— Сырым? Убери, она воняет.
— Ну и дура…— Сашка развернулся и пошёл дальше.
Рядом с Хитрым жил Батоша, пьющий, но работящий усатый мужик. Всей душой он ненавидел соседа за то, что тот как-то по пьяни отвязал и увёл Бог знает куда его козу. Батоша, как ошалелый, повсюду её искал, чуть не плакал. С тех пор только и ждал случая.
В этот вечер он дремал в терраске, когда услышал дикий визг. Вскочил, рванул на крыльцо. В ужасе выкатил глаза. Высокий стог сена вспыхнул как спичка, трещал и дымил.
К пожару сбегались люди, среди них нёсся Хитрый с ведром. Батоша махом перескочил через забор. С пульсирующей веной на лбу, в ярости, с хрипом он бросился на Хитрого:
— Убью, падла!
Тот кинул ведро, пустился бежать. Батоша сшиб его с ног, сел сверху и стал лупить по лицу. Голова Хитрого беспомощно моталась из стороны в сторону. Мужики еле оттащили.
Пожар кончился. Всё сено сгорело.
Поздно вечером Батоша сидел с бутылкой и холодной картошкой, спрятав красное лицо в ладонях.
На улице залаяла собака, хлопнула дверь. На пороге комнаты стоял с дрожащими коленками Сашка. Стоял, крепко сжимая кулаки, стиснув челюсть, сдвинув белые брови. Все мышцы лица дёргались, а из широко раскрытых глаз катились огромные круглые слёзы:
— Батя… не жёг. Это я… карася жарил.