Путевые заметки
Опубликовано в журнале День и ночь, номер 6, 2014
И вот подо мной — Непал, королевство, зажатое между мистическим Тибетом и тропической Индией в центральной части Гималайских гор («Хималаи» на непальском означает «обитель снегов»).
Небольшая страна (с севера на юг двести, с востока на запад восемьсот
километров) имеет на своей территории восемь из четырнадцати существующих на
Земле восьмитысячников и самое глубокое в мире ущелье — Кали-Гандаки.
Почти половина высокогорного королевства располагается на высоте более
Ему принадлежит и «макушка мира» — Эверест (
Летим на высоте
С юга, со стороны низменной Индии, на Гималаи волнами набегают более низкие хребты, покрытые зелёными кудряшками лесов. Их мощь нарастает от волны к волне, и сами Большие Гималаи — это уже угрожающе нависший над Тибетским плато циклопический девятый вал, который в самый последний миг так и застыл, не решившись обрушиться на священную для человечества землю.
Пока летели, небольшие отары облаков сбились в сплошное стадо и заползли под брюхо нашего лайнера. Коснувшись их, он как будто завяз в молочных клубах и стал стремительно погружаться в серую влажную мглу. Неожиданно она разошлась, и навстречу нам вынырнула овальная плодородная долина Катманду — лоскутное одеяло, сшитое из клочков разноцветных садов и огородов. В центре — размытое пятно столицы королевства, город Катманду. С высоты птичьего полёта он из-за сумбурности архитектуры напоминал… руины Сталинграда: один и тот же дом с одного угла может быть одноэтажным, а с противоположного — уже двух- или трёхэтажным. Эти беспорядочные перепады и создавали иллюзию разрухи. Преобладающий цветовой фон в это время года (последние дни зимы) из-за слоя пыли, скопившейся за пять месяцев без единой капли дождя,— серо-коричневый, и выглядит город сейчас не так свежо, как летом, в период дождей. Деревьев и кустарников мало, а имеющиеся усыпаны цветами — красными, сиреневыми, белыми: скоро по календарю весна.
Забавно, что закрытый Непал «откупорил» для посещения иностранцами во второй половине пятидесятых годов двадцатого века русский, одессит Лисаневич. Живя в те годы в Калькутте, он убедил часто приезжавшего в этот город короля Непала Махендру в том, что туризм может послужить хорошим подспорьем для бюджета его страны, и получил разрешение открыть в Катманду гостиницу и организовывать посещение королевства иностранными туристами.
Столичный аэропорт Трибхуван (он назван так в честь короля, правившего страной до Махендры, с 1951 по 1955 год) напоминал длинную казарму из красного кирпича с несколько неряшливой кладкой. Встречал меня молодой, интеллигентной внешности непалец по имени… Камал! Очень приятный, деликатный, с ослепительной улыбкой на лице. Знает пять языков, в том числе русский, что для Непала пока большая редкость.
Камал надел на мою шею шёлковый приветственный шарф и произнёс:
— Намастэ! (Здравствуйте!)
Непальское приветствие в его устах прозвучало нежно и распевно: «Наа-маа-стээ». На санскрите это означает: «Божественное во мне приветствует божественное в тебе».
Погрузив рюкзак, поехали в отель, расположенный в туристическом районе Тамель на белом праворуком лимузине восьмидесятых годов (движение левостороннее — сказывается длительное влияние англичан). Вот когда я каждой клеткой прочувствовал непальский стиль езды — одно из самых ярких и незабываемых ощущений от посещения королевства! Эти тридцать минут сразу дали возможность осознать, что я попал не только в другую страну, но и в другой мир.
Езда, надо признаться, не для слабонервных. Улочки в Катманду узкие, каменисто-ухабистые. То и дело произвольно меняют направление, при этом неожиданно раздваиваются, утраиваются или внезапно обрываются просто тупиком или аркой-туннелем высотой в полтора метра. Тротуары напрочь отсутствуют! По улочкам движутся в едином потоке люди, автомобили, велорикши, животные, мотоциклы, аляписто разукрашенные грузовики. Все беспрестанно галдят, сигналят, покрикивают, позванивают безо всякого на то повода. Просто так — чтоб веселей было.
Дороги настолько узкие, что каждый встречный автомобиль воспринимаешь несущимся на тебя смертником. Но за пару секунд до лобового удара машины фантастическим образом вытягиваются, истончаясь до требуемого формата, и проносятся в нескольких сантиметрах друг от друга, не сбавляя скорости. При этом ни один из водителей даже глазом не поведёт. Потрясающее чувство габаритов! Мне с непривычки было жутко. Сердце всякий раз сжималось от страха, а нога что есть силы давила на несуществующую педаль тормоза. Самое удивительное во всём этом хаосе то, что я в Непале не видел ни одного ДТП! Невероятно, но факт.
Судя по безмятежным улыбкам непальцев, для них такая езда — обычное дело. Поразило ещё вот что: если кто-то вдруг, встав в задумчивости посреди дороги, парализует движение, то на него не кричат и не бранятся. Просто терпеливо сигналят: очнись, мол, дай проехать.
Вообще, в Катманду какая-то особая, приятная энергетика. Она и приезжих постепенно заражает спокойствием и по-детски радостным отношением к жизни. Не могу не упомянуть непальское такси «тук-тук» — весьма экзотичный вид транспорта. Мотороллер с прикреплённым к нему кузовом-кунгом, в который набивается до восьми человек. Чтобы остановить его, надо успеть постучать по обшивке кабины. Поэтому и называется «тук-тук».
Застройка города невероятно плотная: при численности несколько миллионов человек (точную цифру никто не знает) он весьма компактен по площади. Дома лепятся друг к другу вплотную, без зазора. При этом на них нет — по крайней мере, я не видел — ни номеров, ни названий улиц. Проехать, а тем более пройти пешком к какой-нибудь достопримечательности без местного сопровождающего проблематично. Лабиринт из поворотов и ответвлений, следующих один за другим, ставит чужака в тупик через несколько минут, а горожане в этой неразберихе как-то умудряются ориентироваться.
Небольшие, в основном двух-трёхэтажные, дома раскрашены в немыслимые цвета либо просто неряшливо затёрты раствором. Общий архитектурный стиль прослеживается, но ни про одну постройку не скажешь: красивый дом (храмы, дворцы — исключение). Всё сооружено как-то наспех, имеет незавершённый вид. Не редкость — полуразвалившиеся или в трещинах, с отвалившейся штукатуркой, оконными проёмами без рам или с рамами, но без стёкол. В порядке вещей, когда к дому приличного вида лепится лачужка, сооружённая из полусгнивших досок, кусков ржавой жести, с обрывком грязной материи вместо двери.
Горожане убеждены, что улица является продолжением их квартир — почти на проезжей части сушат чили, кукурузу, готовят пищу, стирают и выливают воду. Зато на всех окнах и балконах — цветы; под карнизами трепещутся разноцветные флаги.
Помимо пёстрой многоголосой толчеи, бросается в глаза обилие лавок, магазинов, мастерских сверхминиатюрных размеров. Магазин площадью шесть квадратных метров — норма. Большие магазины наперечёт, а супермаркетов я лично вообще не видел. Улицы освещены плохо. Фонари стоят редко и светят как-то совсем робко.
Катманду сохранился практически таким, каким он был сто лет назад: узкие улочки, сотни храмов и ступ2 на площадях, вечная смесь ароматов благовоний и запахов еды, пряностей, дыма сжигаемого мусора, выхлопов автомашин; со всех сторон звучит национальная музыка. Немало старинных домов с портиками, колоннами, деревянными ставнями, украшенными филигранной резьбой. Почти во всех дворах — статуи Будды, домашние ступы. Множество золочёных пагод, храмов с ярусами черепичных крыш, поднимающимися в небо. На их стенах нарисованы глаза Будды. Его всевидящий взгляд сопровождает людей повсюду.
Улицы полны миловидных девушек с выразительными тёмно-карими глазами на смуглом нежном лице. Лоб непальцев исповедующих индуизм, как правило, украшен точкой — тикой, знаком счастья и благоденствия. Рисуют её чаще всего красной краской, поскольку цвет крови символизирует жизнь. Наносится тика в самый центр лба, туда, где у бога Шивы находится третий всевидящий глаз. И хотя тика является женской прерогативой, по особо торжественным случаям и большим религиозным праздникам мужчины также наносят её.
Излюбленной одеждой женщин-индуисток по сей день является сари3, представляющее собой шесть-восемь метров хлопчатобумажной или шёлковой ткани, особым образом оборачиваемой вокруг ног, бёдер и груди. Если чуть-чуть потренироваться (продавцы охотно помогают освоить эту науку), можно оценить преимущества древнего сари перед современным европейским нарядом. Ткани для сари используются самых разнообразных цветов и оттенков. Если женщина носит сари красного цвета — значит, она счастлива. Вдова никогда не наденет красное сари.
Непальцы — среднего роста, худощавые, смуглокожие и очень подвижные. В большинстве дружелюбны, улыбчивы. Их открытость и приветливость искренни, неподдельны. Мрачных, озабоченных лиц на улицах не встречал.
При общении с местным населением надо помнить, что непальцы, когда хотят сказать «нет», кивают, как болгары, а когда говорят «да», качают головой из стороны в сторону. Ещё я обратил внимание, что если с непальцем поздороваешься на его родном языке (намастэ), а тем паче поблагодаришь (даньябат), то он от счастья готов тебя чуть ли не на руках носить.
Население смешанное. Судя по тикам на лбах, в Катманду преобладают индуисты. Хотя и буддистов немало. Обе религии (общины) сосуществуют мирно: индуистские храмы и буддистские ступы повсюду рядом. Статуи Будды порой на индуистский манер посыпаны красной пудрой.
Буддизм4 в основном исповедуют народности, живущие на севере, в высокогорных районах (всего в королевстве проживает более шестидесяти народностей; это, наверное, меньше, чем в России, но здесь все этнические группы сконцентрированы на территории, в сотни раз меньшей). Среди них многочисленны тибетцы (по преимуществу образованные и предприимчивые люди), тхакали (отличаются гостеприимством и поэтому нередко содержат отели), знаменитые горные шерпы (как никто адаптированы к жизни в высокогорье; про них говорят: люди с тремя лёгкими). Последние вне конкуренции в качестве носильщиков, проводников, хотя немало среди них и тех, кто преуспел в ресторанном и гостиничном бизнесах.
Индуизм5 преобладает в южных, граничащих с Индией, провинциях. В средней же части страны обе эти религии за многие века переплелись настолько плотно, что возник симбиоз: индуизм воспринял некоторые черты буддизма и наоборот. Буддисты при этом куда терпимее к иноверцам, чем индуисты — у тех масса запретов и ограничений. В этом я не единожды убеждался, путешествуя по королевству.
Одеваются непальцы довольно пёстро и свободно. Мужчины в европейском костюме — большая редкость, и отношение к ним особо почтительное. Если же он ещё и при галстуке, то на него смотрят как на божество: всячески угождают, а на досмотре в аэропортах на такого господина буквально не дышат. Жаль, что я не знал об этом раньше,— оделся бы соответственно.
На улицах бросается в глаза обилие военных блокпостов: обложенные мешками с песком огневые точки с пулемётом, и несколькими автоматчиками внутри. Эти меры связаны с тем, что Непал уже более десяти лет находится в состоянии вялотекущей, с периодическими обострениями, гражданской войны. Хотя, к чести обеих враждующих сторон (коммунистов-маоистов и сторонников короля), туристов они не трогают. Более того — прямо-таки лелеют, как главный источник пополнения казны. Даже революционеры-маоисты понимают, что без туристов Непал, не важно, будет он монархическим или коммунистическим, просто не выживет. Правда, время от времени эксцессы и с туристами случаются: то под обстрел попадут, то отнимут у них последнее «в помощь голодающим»6.
Кстати, военнослужащий в Непале — одна из самых высокооплачиваемых и уважаемых профессий (не так давно и у нас так было). Желающим стать военными необходимы не только хорошие физические данные, но и высокая общая культура. Отвага непальских солдат и офицеров особенно ценится в Англии: они нанимают их в свои батальоны специального назначения. В сражениях Второй мировой войны на стороне Великобритании принимало участие аж двести тысяч непальских наёмников.
Пятиэтажная гостиница, в которой меня поселили, имела бассейн, фонтан, бар, два ресторана, душ, безупречно обставленный номер, вышколенный персонал — все условия для привыкших к комфорту европейцев. Я бы предпочёл поскромней. Излишества напрягают.
Послезавтра, в три часа ночи, наступает Лосар — тибетский Новый 2133-й год. Год Огненной Собаки. По расчётам королевских астрологов, это время — самое благоприятное для встречи Нового года, потому что именно в этот час на горе Камдо расцветут первые весенние цветы.
Вечером, по совету Камала, в город не выходил. Утомлённый дорогой, почти сразу лёг спать. Утром, после простенького завтрака, спустился во дворик отеля. Пунктуальный Камал уже поджидал возле машины. Увидев меня, он расцвёл так, что можно было подумать, будто моё появление осчастливило его на всю жизнь. Я в ответ заулыбался ещё шире.
Сегодняшняя цель — один из самых почитаемых монастырей буддистов, монастырь Шечен. В нём весь день будут проходить службы, предшествующие встрече Нового года. Обнесённый высокой стеной из красного кирпича, монастырь находится на восточной окраине города. В центре комплекса — прямоугольный храм-пагода, украшенный филигранной резьбой по дереву и камню. Внутри храма — огромная золочёная статуя Будды, трон настоятеля. По стенам развешаны тангаки с мандалами (расписанные ткани), с потолка свисают красные шары, штандарты, на полу — низкие скамьи с бархатными подушками. Сам потолок разрисован сценами из жизни Будды. Всё это в золоте и ярких красках — великолепие потрясающее.
По внешней стороне основания храма — длинные ниши, в которые встроены сотни молитвенных барабанов — цилиндров, стоящих на вертикальных осях. На каждом выгравированы мантры — молитвы магического звучания. Одна из них звучит: «Ом мани падме хум»,— что в переводе означает: «О благословенный алмаз в священном цветке лотоса». На санскрите всего четыре слова, а каков образ!
Буддисты верят, что движение помогает молитве быстрее достичь ушей Будды, и поэтому три раза обходят вокруг храма по часовой стрелке, вращая барабаны правой рукой (левая считается нечистой). Если это делать часто и с чувством любви к Просветлённому, то будешь счастливым и здоровым всю жизнь.
Устоявшееся представление, что пагоды с нависающими друг над другом крышами впервые начали возводиться в Китае и Японии, неверно. Именно в Непале в двенадцатом веке архитектором Арнике построена первая пагода, и только после того, как он возвёл в этом королевстве ещё несколько пагод, его пригласили в Китай. Оттуда эта новая архитектурная форма перекочевала в Японию.
Вокруг площади с храмом — трёхэтажные здания с кельями для послушников и лам. Слева от парадного входа в монастырь, в одном из них,— арочный проход на территорию буддистского университета с учебными корпусами и общежитием для студентов.
Учащиеся, ламы, служители культа — все поголовно стрижены налысо. Возраст разный — от десяти-двенадцати лет и старше. Одеты в жёлто-бордовые тоги. Во время службы они надевают ещё и золотистые матерчатые шлемы с высоким ниспадающим гребнем. Внешне эти красивые головные уборы очень похожи на шлемы воинов Александра Македонского.
Когда мы вошли в монастырь, один из служителей уже бил в огромный, висящий на перекладине гонг-бубен — призывал на службу, предшествующую встрече Нового года. После третьей серии ударов другие музыканты оглушительно, с красивыми переливами заревели в трубы. Они настолько длинные, что раструбом упираются в пол, и такие тяжёлые, что монахи переносят их вдвоём — одному не под силу. От рёва этих труб даже стены храма временами вибрировали.
Тем временем на зелёном газоне вокруг площади рассаживались приехавшие на очистительную предновогоднюю церемонию непальцы. Судя по одежде и внешности, в основном выходцы из высокогорных районов. Практически все — с семьями. Сидят чинно, торжественно: для них это событие — святое.
Четверо монахов вынесли трон и установили его метрах в пяти от красного клыкастого чудища, лежащего на широкой доске (чудище делают из теста и внутрь ему заливают кровь). Следом вышел и сел на трон наставник в пышном церемониальном тёмно-синем костюме, украшенном многоцветным орнаментом. И сразу из храма цепочкой потянулись, выстраиваясь по периметру площади, барабанщики, литавристы, трубачи. Все в жёлто-бордовых одеяниях. За спиной наставника расположилась свита из приближённых лам в чёрно-золотистых, очень сложной формы, костюмах, состоящих из десятков деталей.
И вот настал момент, когда под бой барабанов, звон литавр и небесно-космические звуки труб начались ритуальные танцы, распевное чтение мантр. Паузы заполнялись позвякиванием колокольчика в руке неподвижно, с окаменевшим лицом, сидящего наставника. Необычная музыка, горловое пение двух сотен лам постепенно меняли внутренний настрой присутствующих, возносили к высоким духовным сферам.
Танцевальные па, исполняемые монахами, сопровождались замысловатыми движениями: подскоками, резкими поворотами и глубокими наклонами. В финале наставник мечом разрубил злое чудище на мелкие куски, и ламы перенесли разрубленное «тело» на поляну. Здесь наставник горящей стрелой, выпущенной из лука, поджёг огромный костёр, выложенный в виде пасти Ямараджи7. Буддисты верят, что в его пламени сгорают все негативные энергии и неприятности уходящего года. Монахи, быстро пробегая (пламя очень жаркое и высокое), бросают в «пасть» куски разрубленного чудища, жертвоприношения и мелкие личные вещи присутствующих (их собирают заранее и складывают на большие бронзовые блюда).
После завершения очистительной церемонии, готовящей человека к встрече Нового года, мы зашли в примыкающее к монастырю кафе. Поели момо — крупные пельмени с овощной начинкой (делают и с мясной), попили непальский чай с солью, маслом. Вопреки моим ожиданиям, столь необычный чай оказался приятным, хорошо утоляющим жажду напитком. Он настолько понравился мне, что в дальнейшем только его и заказывал.
Непальская кухня не отличается большим разнообразием блюд. Самое популярное
из них —
дааль бхаат. Это варёный рис с подливой из чечевицы, тушёных овощей и острыми
приправами. Уникальная особенность непальских ресторанчиков заключается в том,
что, заказав дааль бхаат, вы можете бесплатно сколько угодно раз получать
добавку. Вам будут подкладывать её, даже если вы не просите, более того —
отказываетесь. Поскольку сами порции изначально большие, одной-двух добавок
хватает, чтобы не вспоминать о еде весь день. Другое популярное блюдо —
уже упомянутое момо. Что-то вроде наших вареников с начинкой из курицы с
овощами, или баранины с луком, или просто овощей. Готовится момо на пару́,
как манты. Они хороши под местную водку ракши или местное пиво из риса —
чанг-папод. Большинство блюд острые. Это, наверное, один из основных,
выработанных веками способов борьбы с кишечными заболеваниями. Будучи любителем
острого, я так увлёкся, что на третий день мои пищеварительные органы, не
выдержав перегрузок, наказали необходимостью перейти на абсолютно пресную
диету. Было очень жаль…
Говядина в местной кухне отсутствует: корова здесь, как и в Индии,— священное животное. В Непале за её убийство полагается двадцать лет тюремного заключения. На вопрос: «Почему за убийство коровы наказание суровей, чем за убийство человека?» — мне пояснили: «Людей много, коров мало». Логика железная.
Возвращаясь в отель, завернули на городскую площадь, где воздвигнута самая крупная в Непале ступа — ступа Боудднатх, символ тибетского буддизма в Непале. Пока ехали к ней, мальчишки раз пять перегораживали дорогу натянутой верёвкой и требовали с Камала деньги за проезд. Камал притормаживал и с неизменной улыбкой давал старшему по одной рупии (сорок копеек). Подобные поборы допускаются только в праздничные дни.
Построена ступа Боудднатх в пятом веке на большой площади, в окружении тибетских монастырей. Основанием ей служат три уплощённых квадрата, лежащих один на другом. Далее следует громадная полусфера, олицетворяющая небо, на ней куб — символ земли, на всех сторонах которого нарисованы выразительные глаза Будды. Венчает это сооружение золотой шпиль из тринадцати ступеней (по числу шагов к просветлению). На кончике шпиля — шар, символ солнца и луны. В просторных нишах основания сидят ламы, читают мантры, связанные с образом вечности: «Ом намо пара яна» («Я чту человека вне времени и пространства»). Это основополагающая философская мысль буддизма с традицией нирваны. Вокруг горят тысячи свечей, дымят благовония. В ниши поменьше встроены группами молитвенные барабаны. Считается полезным три раза (как и в храмах) обойти ступу по часовой стрелке (сделать кóру), одновременно вращая рукой все встречающиеся барабаны.
От шпиля к земле тянутся десятки гирлянд с разноцветными флажками. На каждом записаны тексты мантр. Флажки трепещутся ветром, и считываемые им с них тексты возносятся к Будде, созерцающему происходящее.
Рядом со ступой — две молельни с барабанами размером с небольшую цистерну. Паломники, ламы по очереди подходят и вращают их. Мелькают древние иероглифы, и летит в небо молитва: «Ом мани падме хум». Неподалёку и сам виновник таинственного обряда — просветлённый Будда в два человеческих роста. Вокругf курятся жертвенники. Этот антураж и множество ярких флажков создают особое, приподнятое настроение.
Стоящие на площади вокруг ступы тибетские храмовые сооружения украшены сказочными драконами, снежными барсами, затейливой резьбой. Среди них есть даже бутанский храм. Его крыша увенчана тремя золотыми шпилями, из-за чего он напоминает плывущий кораблик, а у входа стоят золочёные олени, висит колесо дхармы8. Между храмами втиснуто неимоверное количество лавок с дорогими, ручной работы, сувенирами: латунное литьё, картины-танки с мандалами, изображающими устройство Вселенной. В жилые дворы ведут арки-тоннели. В большинстве из них тоже стоят на квадратных постаментах белые ступы, только маленькие.
В Катманду есть ещё одна, не менее именитая, ступа — ступа Сваямбуднатх. Возле неё расположены храм и пещера Харати за семью дверями, украшенными древними фресками. За последней сидит в медитации некая сущность — Высшее Создание. Как пояснил Камал, «не тело, а глаза». Первую дверь открывают каждое утро, вторую — раз в год. Остальные никогда не открывают.
Уже в первом помещении человеком ощущаются сильные энергии (начинает болеть голова), что уж говорить про другие.
Пользуясь тем, что мы находились возле дома известного тибетского врача, прошли через одну из арок в его уютный дворик. Дворик хоть и крошечный, но в нём нашлось место и для цветника, и для хлева с двумя… буйволами, и… для стожка сена, и для клетки с красавцем-петухом и дюжиной куриц. При этом — никаких неприятных запахов. Чистота почти стерильная — врач как-никак. Позвонили в дверь. Со второго этажа спустился сам целитель — сухонький, подвижный, с умными глазами, лысый старичок. Он провёл нас в комнату на первом этаже — кабинет для приёма пациентов. Две стены сплошь заставлены шкафами с ячейками, точь-в-точь как в библиотечной картотеке. Только вместо карточек в них гранулы разного размера и цвета (готовит их врачеватель из лекарственных трав). Сели за стол друг против друга. Старик взял мою руку и долго отрешённо щупал, слушал пульс в разных точках сначала на левой, потом на правой руке. По две-три минуты на каждой. Нажмёт — отпустит, нажмёт — отпустит и в глаза пристально вглядывается. Закончив, сказал:
— Тело у тебя удобное для жизни. Дух сильный, но позвоночник не следует перегружать — в поясничном отделе есть огонь.
Дал мне в мешочках три вида лекарственных гранул для укрепления позвоночника. Визит, включая стоимость лекарств, обошёлся в двадцать долларов (в Москве за это берут от четырёхсот до шестисот долларов).
Как известно, тибетская медицина, в отличие от западной, рассматривает тело в неразрывной связи с духом и при лечении стремится влиять на причину болезни, а не на саму болезнь, которая является лишь следствием. Отсюда, видимо, и неослабевающий интерес к ней.
В Непале темнеет рано и быстро. От целителя вышли при свете солнца, а когда сели в машину и поехали, пришлось включать фары. Ближе к центру нас остановила полиция, объявив, что дальше проезд запрещён и будет открыт только часа через два.
Выйдя из автомобиля, мы увидели, что впереди всё свободное пространство запружено медленно идущими людьми. Влившись в поток, прошли через огромные, расцвеченные лампочками ворота к великолепному индуистскому храму, стоящему в котловине на площади. К нему с нескольких сторон спускались улицы, заполненные десятками тысяч горожан. Все напряжённо смотрели на ворота храма и чего-то ждали. Когда они распахнулись, на площадь вышли офицеры в парадной форме, богато одетые женщины. В центре этого шествия — королевская чета: король в генеральском мундире и королева в пурпурном платье. Народ восторженно загудел. Процессия прошла к автомобилям с мигалками. Правящая знать чинно расселась, и кавалькада потихоньку двинулась сквозь почтительно расступающуюся толпу вверх по улице. Оказывается, мы попали ещё и на празднование дня рождения Шивы — одного из главных богов индуистского пантеона. (Это у христиан Бог один, а у индуистов их десятки, как и в Древней Греции.)
Камал сказал мне:
— Увидеть короля — большая удача. Я за двадцать восемь лет видел всего два раза. А ты второй день в Непале, а уже видел.
Кстати, нынешний король Гьянендра Бир Бикрам вступил на престол после убийства в 2001 году короля — его брата — прямо во дворце во время ужина.
После проезда коронованных особ застывший было народ зашевелился и хлынул к решётчатым воротам храма, сквозь которые виднелся позолоченный зад и хвост огромной статуи священного быка Нандина, лежащего на полу. Храм не мог вместить всех желающих, и полиция пропускала группами по тридцать-сорок человек.
Возле ворот возникла немыслимая давка. Мужчины как заворожённые, не обращая на других никакого внимания, негрубо, но упорно пробивались к заветному месту. Втискиваться в эту толчею я не рискнул, тем более что меня, европейца, всё равно отсекли бы на входе священнослужители.
С трудом выбравшись из толпы, сфотографировал восседавших на высоком длинном постаменте седобородых загорелых старцев. Это были саддху — святые люди, в немудрёной одежде с преобладанием красных и белых тканей. (Саддху ведут отшельнический образ жизни и отличаются отрешённостью от всего суетного.) Они позировали с радостью и денег, к счастью, не просили. По примеру индуистов, выходящих из храма, мы тоже умылись водой, бьющей из клюва орла.
Должен признаться, что первое время я почему-то воспринимал всё то, что видел в Непале, как сказочные, сменяющие друг друга декорации грандиозного спектакля. Только на второй-третий день стало доходить: «Камиль, это не красочные декорации, а самая настоящая реальность, и ты в ней сам присутствуешь». Когда это окончательно осознал — сразу стал глубже и ярче чувствовать происходящее.
В пять утра мы уже сидели с Камалом в монастыре Шечен на службе по случаю наступившего Нового года.
Вообще-то служба началась в три часа ночи, но я решил хоть немного поспать. Когда мы зашли, ламы в жёлтых шлемах-шапках уже восседали в зале на толстых, шитых золотом подушках, распевая мантры и покачиваясь в такт ритму. Гости же расположилась на подушках попроще, разложенных вдоль боковых стен. Садиться на места лам посторонним запрещено: считается, что это может осквернить место и загрязнить их карму.
Наставник и его юное воплощение (он примет полный сан после смерти Наставника) восседали, скрестив ноги, на высоких золочёных тронах. Между монахами ходили два служителя, дымили душистым благовонием и наливали чай желающим. Протяжное чтение молитв-мантр хором низких и высоких голосов продолжалось ещё около часа. (Невольно посочувствовал ламам: как они умудряются запоминать такие большие тексты?) После этого паломники и туристы, пришедшие на службу, вереницей прошли перед Наставником и его будущим воплощением. Они благословляли и надевали на шею каждому широкий белый шарф из шёлка с написанными на нём мантрами. Стоящие рядом служители насыпали в ладони проходящих по щепотке освящённой крупы (её потом нужно съесть) и давали узкую красную ленточку. (Если её проносить на шее три дня, то она будет весь год оберегать человека от влияния злых духов.) Когда все гости были благословлены, ламы раздали им ещё и бумажные мешки, полные сладостей и фруктов.
Наблюдая за спокойным, размеренным течением древнего церемониала, я подумал: «Как хорошо, что Непал на протяжении нескольких веков находился в изоляции,— это позволило королевству сохранить свою уникальную культуру, обычаи в первозданном виде».
Сдав номер и оставив в камере хранения часть вещей до возвращения с Гималаев, поехали в аэропорт. (Это обычная практика большинства отелей и не требует дополнительной платы, но сохранность вещей при этом гарантируется.)
Камал в этот раз провёз мимо королевского дворца, занимающего целый квартал в центре города. Через ажурную решётку обширного парка виднелось розовое здание со стилизованной под пагоду крышей, украшенной маленьким шпилем. У главных ворот и по периметру ограды — автоматчики в чёрной национальной форме: охраняют покой монарха от местных сторонников «демократии» и маоистов.
Прежде чем сесть в двадцатиместный самолёт, вылетающий в город Покхара, что у подножья красивейшего и крупнейшего горного массива Гималаев — Аннапурны, прошли тщательный личный досмотр и скрупулёзное изучение каждого предмета в наших рюкзаках. Такие строгости связаны с непрекращающейся гражданской войной с маоистами, которые уже контролируют значительную часть Непала, особенно глубинные горные районы. Захватив в 1949 году Тибет, китайцы, похоже, планируют расширить свои земли и за счёт этой страны. Маоисты ставят целью установление в Непале коммунистического режима с сохранением капиталистического сектора в экономике.
Я сел у иллюминатора так, чтобы в полёте было удобней созерцать Большие
Гималаи. Вскоре белоснежные вершины, одна краше другой, поплыли справа на
уровне глаз. По разделяющим их каньонам ползли мощные ледники. А прямо под
самолётом — лесистые «лилипуты», горы в каких-то три-четыре тысячи метров
высотой. Кстати, в Непале аж тысяча триста десять пиков, превышающих отметку
шесть тысяч метров. Представляете: тысяча триста десять! У нас в России
самая высокая гора Эльбрус имеет рост
С берегов рек кое-где поднимались столбики дыма от погребальных костров. Непальцы уверены, что только кремированием тел умерших можно освободить и подготовить их души к новому рождению — реинкарнации. При этом белый дым означает, что человек прожил благочестивую жизнь, а чёрный — что он много грешил. Пепел и одежду усопших после кремирования сбрасывают в реку, которая уносит их в священный Ганг (все реки Непала впадают в него).
Наконец, вот она — Покхара, идиллический курортный город на западе королевства, растянувшийся вдоль живописного озера Пхева Тал в окружении гор («тал» означает «озеро»). Высоченных, белоснежных на севере и невысоких, зелёных на юге. Озеро, второе по величине в Непале, имеет в длину четыре километра. В его окрестностях живут гуркхи — отважные, стойкие воины, служащие наёмниками во многих армиях мира. Здесь же родина знаменитого боевого ножа — кукри, постоянного атрибута солдат-гуркхов. Его лезвие напоминает по форме крыло сокола с заточкой по вогнутой грани.
Покхара веками была важным перевалочным пунктом торговли Индии с Тибетом. Сейчас это туристический и курортный центр с множеством отелей. Из их окон открывается вид на великолепные горные ландшафты. Недаром Покхару ещё называют «воротами» к массиву Аннапурны.
Этот город — рай для ничегонеделанья и безмятежного отдыха. Приезжая сюда, европейцы, заворожённые окружившей их красотой, ровным, стабильно тёплым климатом, приветливыми улыбками, впадают в состояние беспечного блаженства. Расслабляющее очарование этих мест ощущаешь сразу, как только выходишь из самолёта.
Если встать лицом к Гималаям, слева, на западе, за самым глубоким в мире
ущельем Кали-Гандаки, виднеется вершина Дхаулагири (
Разместившись в небольшом уютном отеле с ухоженным садом и множеством цветов, прошлись с Камалом по туристической улице, вытянувшейся вдоль берега озера: сплошь ресторанчики, магазинчики, лавочки, арт-галереи (вокруг города такая красота, что самому хочется взять в руки кисть).
Ужинали под открытым небом прямо на берегу. Отсюда хорошо виден небольшой остров с голубым дворцом — летней резиденцией короля Непала. Он лишён роскоши и напоминает обычную загородную дачу. Весь вечер на сцене пели и танцевали местные артисты. Кстати, очень профессионально, а главное — с душой. Мы с немногочисленными пока посетителями (сезон только начался) вдоволь насладились народными мелодиями и зажигательными танцами под благоухание ночных цветов.
Перед сном ещё раз обсудили с Камалом оптимальный маршрут. В итоге
выбрали «Джомсом треккинг», ведущий по тысячелетнему паломническому пути к
святилищу Муктинатх. Тропа пролегает по дну ущелья Кали-Гандаки, в окружении
семи-восьмитысячников, чьи вершины возвышаются над его дном на
Ночь выдалась беспокойной. Четверо непальцев в соседней комнате, видимо накурившись марихуаны, так расшумелись, что разбудили всех обитателей отеля. Я с час терпел, но потом, придав своему лицу строгое начальственное выражение, постучался и, когда они открыли дверь, попросил сбавить обороты. Поскольку выразить это пожелание ни на английском, ни на непальском я не мог, прибегнул к языку жестов: приставил палец к губам и произнёс: «Тсс…» К моему удивлению, никто из парней не стал пререкаться. Они сразу перешли на шёпот, и остаток ночи мы спали в полной тишине.
Утром купили билеты, оплатили пермит — пропуск в национальный парк Аннапурны9— и после привычного досконального досмотра прошли по полю к двенадцатиместному самолётику. Из одиннадцати пассажиров — четверо местных жителей, семеро иностранцев. Кроме меня, один молодой немец, молодожёны из Польши и отец с дочерью и сыном из Австрии.
Поскольку в ряду два сиденья, все места были у иллюминаторов, благодаря чему каждый из нас имел возможность в течение почти получаса любоваться незабываемым зрелищем полёта в гигантском ущелье и пережить невероятно острые ощущения. Летели на высоте одного километра. Самолёт, постоянно лавируя в причудливой теснине, порой так близко пролетал мимо скальных выступов, что катастрофа казалась неизбежной, но, на наше счастье, за штурвалом сидел виртуоз лётного дела.
В иллюминатор было видно, что снеговая линия начинается на уровне пяти тысяч метров. И это в конце зимы. Летом она наверняка поднимается ещё выше. В наших же горах даже в июле снег может лежать на высоте и менее трёх тысяч метров.
Ущелье, довольно широкое в начале, сужалось и становилось всё мрачней. Река, бегущая по дну, вся покрыта белопенными барашками. По обе стороны от неё ступеньками поднимаются рукотворные террасы — крохотные поля. Между ними — редкие домики. По склонам гор вовсю цветут малиново-сиреневые рододендроны. Из боковых ущелий, забитых в изголовьях льдом, вырываются жемчужными каскадами студёные ручьи. В местах их впадения в речку образуются веерообразные намывы из валунов и гальки.
Городок Джомсом (
Поселение состоит из одной, с несколькими короткими боковыми ответвлениями, улицы. Его центральная часть застроена двухэтажными горными приютами, или, как их здесь именуют, лоджами10, с магазинчиками и лавками на первых этажах и открытыми террасами на крышах.
Камал здесь уже бывал и сразу повёл меня к одиноко стоящему двухэтажному дому с двойным светом и плоской крышей, по краям которой сложены поленницы дров. Хозяйка, по имени Таши, сразу усадила нас за стол и накормила цампи — тибетским чаем, смешанным с ячменной мукой до кашеобразного состояния. После завтрака нас провели во двор, где стояли две лошадки — низкорослые, мохнатые, очень похожие на наших башкирских. Рядом с ними — местный проводник и портер11 в одном лице Дордже, худощавый невысокий непалец лет тридцати. Часть нашего груза он навьючил на лошадей, а самую тяжёлую поклажу закинул себе за спину. Лошадям на шеи повесил по холщовой сумке с зерном. Чтобы нам было удобней ехать, на деревянные сёдла положил волосяные подушки (моё «продолжение спины» с непривычки всё равно пострадало).
Посреди городка на пологом скате горы разместилась воинская часть, обнесённая тремя рядами страшно колючей проволоки, с пулемётными гнёздами, смотровыми вышками по углам и у ворот, казармой, хозблоком, полосой препятствий для тренировок. Кругом солдаты, офицеры в камуфляже. Главная задача этого гарнизона — блокирование прохода по ущелью в случае вторжения маоистов со стороны китайского Тибета.
Единственная дорога, проходящая мимо воинской части, с двух сторон перекрыта шлагбаумом. Нас окликнули постовые. Проверили пропуск, документы, наличие лицензии у гида, записали мои паспортные данные в журнал и пожелали счастливого пути.
Вышли из Джомсома в девять ноль-ноль. По узкому мосту перешли через бурную
речку и по валунам, устилавшим едва угадываемую тропу, зашагали к заветной
цели — древнему монастырю Муктинатх (высота
Ущелье всё расширялось, и распластавшаяся по нему река вскоре исчезла среди бесчисленных валунов. Только местами, в подтверждение того, что она где-то под нами, сочится между камней вода. Лошади идут размеренно, но ревниво следят за лидерством: то одна вырвется вперёд, то другая — тоже, как люди, соперничают.
Со дна каньона пяти-восьмитысячников не было видно, но даже гребни-зубцы четырёхтысячников впечатляли. Они, правда, не покрыты снегом и оттого кажутся угрюмей своих более рослых заснеженных собратьев. Пройдя километров семь, в одной отвесной стене на высоте ста метров увидел несколько десятков пещер. Дордже пояснил, что в них обитают отшельники — саддху. Для меня осталось загадкой, как же они в свои каменные норы забираются. По верёвочным лестницам, по узким горным тропам или иным способом? Дордже не смог дать внятного ответа — сам не знает.
По дну реки, несмотря на качающиеся под копытами валуны, шли довольно резво и через три часа оказались в деревушке с двумя «ресторанчиками». Заказали национальную еду — тали: на большом блюде в мисочках разложены соус, мелко накрошенные овощи, варёная картошка и гора риса. Рис поливают острым соусом и едят вприкуску с овощами. Вместо хлеба к тали подают круглые, тонкие, почти прозрачные лепёшки из бобовой муки — попар. Перекусив, двинулись дальше.
Через полкилометра ущелье разветвлялось. Основная ветвь уходила чётко на север, где за труднодоступным районом Мустанг и перевалом через Большие Гималаи простирается таинственный и легендарный Тибет. А боковая — тоже циклопических, по европейским меркам, размеров — на восток, вправо по ходу. Она ведёт к священному для непальцев месту Муктинатх, где расположен одноимённый монастырь с храмами пятого века, охраняющими святой источник и голубой огонь, постоянно горящий между камнями. В храме лежит слепок гуру Римпоче — основателя монастыря. На том месте, где он любил медитировать, после его смерти забили веером упругие струи святого источника. Буддисты считают, что если омыть макушку головы под каждой струёй, то у человека очистится карма, восстановятся жизненные силы.
Тропа в это ущелье круто, с перепадом метров на шестьсот, уходила вверх. Одолев половину подъёма, лошадки выдохлись. Еле передвигая ноги, они всё чаще останавливались перевести дух. Портер, правда, не давал им расслабиться и криком заставлял идти дальше по карнизу в два метра шириной. За его краем начиналась чёрная бездна. Сорвёшься — с полминуты свободного падения обеспечено. Когда я заглядывал в неё, страх надолго сковывал тело.
Несколько раз встречались с караванами навьюченных ослов и лошадей, идущими вниз. Только услышишь позвякивание колокольчика, точнее — жестяного колокола, так сразу ищешь расширение тропы, чтобы встречный осёл ненароком не столкнул тебя своим вьюком в пропасть. Караван обычно сопровождают два-три непальца. Кто пешком, кто на лошадке. У некоторых лошади высокие, как в России скаковые. Они и идут так резво, что наездникам приходится их придерживать.
Попадались и одиночные портеры. Вид щуплого тонконого непальца, несущего огромную корзину или необъятный тюк, весом превышающий его собственный, вызывал волну восхищения. Отдыхают они редко, а когда всё же останавливаются, то обопрут корзину на какой-нибудь выступ скалы, постоят минут пять — и дальше как заведённые идут. Вроде не торопясь, а в итоге получается, что довольно быстро.
Окружающие нас горы — очень разные по рельефу, структуре и цветовой окраске. Одни — округлые, пологие. Другие — сплошь из остроконечных скал, башен, зубцов. Их цвет меняется в ещё более широком диапазоне: от жёлтого, оранжевого, бордового до серого, почти чёрного. Часть гор сложена из плотных кристаллических пород, часть — из рыхлых осадочных. Последние особенно сильно изрезаны ущельями. Как мне представляется, Гималайские горы — не вулканического происхождения. Зрительно впечатление такое, что две земные тверди сошлись лоб в лоб и, вздыбившись гранитными пиками на семь-восемь тысяч метров, вознесли на своих плечах заодно и покрывавшие их конгломераты, спрессованные из гальки, песка, известняка. Наверное, от этого многие склоны здесь покрыты длинными языками осыпей с конусами у подножья, и даже небольшой ручей может промыть ущелье-каньон глубиной более тысячи метров.
Среди коренных пород выделяется одна, необычная по внутренней структуре. Её чёрно-серые глыбы легко колются топориком на длинные тяжёлые поленья, и непальцы наловчились складывать из них высокие каменные заборы, напоминающие российские поленницы дров.
Поднимаясь к монастырю, прошли через несколько деревушек. Горы вокруг такие громадные, что дома на их фоне выглядят как россыпь мелких песчинок. Три селения притулились прямо у тропы, а одно, с красной башней-монастырём на столообразной скале,— на противоположном скате широкого, глубиной километра два, ущелья. Вокруг сложенных из дикого камня хижин разбросаны поля-террасы. Террасы, террасы… Сколько сил надо вложить, чтобы на крутом горном скате сотворить ровный плодородный участок. При этом каждая терраса ещё обнесена каменной оградой.
Вдоль неё бегут горные ручьи, и если возникает необходимость полить одну из террас, ручей перекрывают, и вода течёт в открываемое в ограждении отверстие. Когда почва на этой террасе пропитается влагой, растекающейся по межрядным желобам, отверстие закрывают и ручей перенаправляют для полива следующей террасы.
Землю в этих местах до сих пор пашут обыкновенной деревянной сохой с металлическим зубом. Они стоят почти во всех дворах. На полях выращивают в основном ячмень и картофель.
Возле каждого дома за деревянными ткацкими станками сидят женщины. Ткут из шерсти яков и коз тёплые кофты и шарфы, состоящие из цветных полосок, среди которых преобладают красные и чёрные.
За оградой под навесами — буйволы и коровы карликовых размеров. И люди здесь невысокие, худенькие. Невольно возникает ощущение, будто горы высасывают из всего живущего здесь все соки. Чёрные яки тоже оказались не такими крупными, как представлялось из описаний. Зато у них очень вкусное и питательное молоко, из шкур шьют тёплую добротную одежду, а высушенный помёт служит топливом для печей (так же как коровий и козий — с дровами здесь сложно).
Древний монастырь Муктинатх, цель нашего путешествия, раскинулся в самом изголовье ущелья и был хорошо виден за много километров благодаря белому контуру каменной стены, опоясывающей его. Внутри него угадывались силуэты храмов, ступы, деревья. За монастырём гора круто вздымалась в небо и завершалась ослепительной снежной вершиной, как бы парящей над святым для буддистов местом.
За три километра до монастыря, после прохождения через Белый город — заброшенную крепость зловещего вида, опять пошли крутые подъёмы, перемежающиеся короткими спусками. Лошадки ковыляли из последних сил, а Дордже всё нипочём. Знай напевает, не переставая, свои непальские мотивы. Вдоль тропы стали встречаться плоские камни с вытесанными на них мантрами. Сколько в этом труда и почтения к Будде!
Взобравшись на очередное ребро отрога, мы увидели внизу, метрах в четырёхстах, озерцо. Из этого озерца вытекал ручей, бежавший… вверх на перевальный изгиб. Я не верил своим глазам. Наш караван бодро спускается к воде, а ручей так же бодро бежит вверх навстречу нам!!! «Невероятно, не может такого быть»,— говорю я себе и, дойдя до озера, опять возвращаюсь назад к перевальному изгибу. Иду и чувствую явный подъём, но вода, опровергая все законы физики, своенравно и непринуждённо продолжает бежать рядом со мной, а достигнув верха, ещё резвее устремляется вниз. Отойдя в сторону, я прикинул на глаз перепад высот между озером и седловиной — не менее шестидесяти метров, то есть подъём где-то восемь-десять градусов. Чтобы в спокойной обстановке попытаться понять, иллюзия это или необъяснимая аномалия, сделал несколько фотографий и снял этот отрезок ручья на видео.
Остановились на ночёвку в деревне, у хозяина трёхэтажного горного приюта по имени Чен. У него, как и у меня, пятеро детей. Первый этаж — хозяйственный. На втором — большая столовая со столами, застланными толстыми покрывалами, кухня, хозяйские спальни. А на третьем (проход на него — по лестнице через открытую террасу) — шесть гостевых комнат. На террасе стоит солнечный подогреватель воды. Он похож на перевёрнутый зонт, с зеркальным рефлектором внутри. В точке фокуса лучей солнца установлена ёмкость, в которой греется вода. Просто, экономично и изящно!
Как только солнце закатилось за гору, резко похолодало. Пока сидел в столовой в ожидании ужина, основательно продрог. Чен, видя, что меня трясёт (сказывалась, видимо, уже ощутимая нехватка кислорода), засыпал в чугунок с отверстиями по бокам горящих древесных углей (огромная щедрость для этих мест) и поставил его под стол, укрытый толстой шерстяной скатертью. На меня сразу хлынули волны тепла, и я стал оживать. Дрожь прошла, вернулась способность говорить. Как важно, оказывается, чтобы ноги были в тепле! Ко мне подсели сначала Камал, а за ним хозяин — тоже к теплу тянутся. Через Камала я поинтересовался:
— Чен, в трёх километрах отсюда есть озеро, из которого вытекает ручей, и течёт он не вниз, как ему положено, а вверх. Так ли это, и с чем это связано?
Судя по реакции, мой вопрос хозяина удивил:
— А как же ему течь? Ему же надо к речке, а речка за бугром.
— Но вода не может течь вверх.
— В этом месте вода всегда так течёт — сначала вверх, а потом вниз. Что непонятного?
Ему, прожившему здесь всю жизнь, такое поведение ручья было так же естественно, как то, что солнце встаёт на востоке, а заходит на западе.
За ужином я почти ничего не ел — аппетит пропал. Спал напряжённо, с чувством какой-то неясной тревоги. Голова кружилась, побаливала. К тому же слегка подташнивало. Налицо все признаки горняшки. Утром по настоянию Камала съел две порции чесночного супа и выпил несколько стаканов чая — сразу полегчало. Оказывается, при горной болезни самое главное — пить побольше жидкости. Дело в том, что организм на высоте быстро обезвоживается. И надо следить, чтобы в лёгких не появился звук, похожий на скрип снега под ногами в морозный день. Если лёгкие заскрипели — немедленно вниз. Иначе смерть в течение суток гарантирована. Успокаивает то, что с этим явлением люди сталкиваются при подъёме выше шести тысяч метров. Хотя быть начеку следует и на меньших высотах.
Удивила и порадовала чистоплотность жителей деревни. С утра все спустились по обледенелым камням к горному ручью умываться, чистить зубы.
По улице прошло огромное, голов в двести, стадо коз. На площадь, к своим ткацким станкам, потянулись одна за другой женщины. Некоторые раскладывали рядом на деревянных столиках местные сувениры: всевозможные бусы из поделочных камней, бронзовые статуэтки Будды, Шивы, ножи кукри, шарфы, носки из шерсти яков и коз, филигранные изделия из кости. У жилищ на солнцепёке развалились собаки, рядом кошки. У всех такие блаженные морды, будто они в состоянии полной нирваны. Не зря говорят: какие люди, такие и животные.
Из деревни к монастырю вела очень крутая тропа, но если идти размеренно, без рывков, одолевается она запросто. Трёхметровой высоты каменная ограда тянется замкнутой ломаной стеной и опоясывает все монастырские постройки и крупноствольный лес — единственный во всей округе. Вход в монастырь — через калитку рядом с массивными воротами, украшенными красивой каменной аркой-пагодой.
Встретившие нас монахини усадили за стол и напоили непальским чаем. Рядом, у дверей в храм, дымила чаша с можжевельником. Запах приятный, успокаивающий. Да и сама местность дышала безмятежной умиротворённостью. После чаепития одна из монахинь провела нас по монастырю, показала ступы. На всём печать древности, покоя. Сводила и к «месту силы», где прямо из земли вырываются языки пламени. По преданию, этот огонь зажёг сам Будда. Рядом с ним из под камней бьёт многоструйный источник. Буддисты считают, что здесь сходятся и сосуществуют одновременно все четыре стихии: Вода, Огонь, Воздух, Земля. Видимо, этим и обусловлен выбор места для строительства монастыря.
В храме я приобрёл длинные гирлянды разноцветных флажков с мантрами. На
каждом флажке, а их было сотни две, по совету монахини написал имена самых
близких мне людей. Поднявшись по склону горы до отметки
Отсюда Гималаи предстают во всей своей красе и мощи. Глядя на них, ясно сознаёшь, сколь мелки и ничтожны наши житейские проблемы в сравнении с этим грандиозным творением Природы. Величие открывшейся взору панорамы обострило способность воспринимать и чувствовать многое из того, что прежде не замечал. Мир стал шире и многозвучней. Исподволь крепло ощущение, что находишься в пограничном состоянии между Землёй и Небесами: стоит лишь чуть-чуть напрячься — и станет доступным другое измерение. Зайдёшь в Пространство вне времени и увидишь Вечность и сам станешь её частью…
На обратном пути набрался храбрости и прошёл-таки под ледяными струями святого источника, подставляя под них, как того требует поверье, макушку головы. Когда вытерся и оделся, ощутил небывалый прилив сил и бодрости. Произошли ли изменения в карме? Это покажет время.
Что интересно, в Катманду, на высоте тысяча триста метров, солнце просто слепит, а здесь, на четырёх тысячах метров, оно, как будто жалея горцев, усмиряет свой блеск. Светит приветливо, нежно.
Вторую ночь в высокогорье провёл в глубоком, безмятежном сне — организм начинает адаптироваться. Утром чувствовал себя настолько хорошо, что предложил Дордже сразу идти на перевал Горунг, но он настоял на том, чтобы ещё один день провести в Муктинатхе для более глубокой акклиматизации.
День посвятил прогулке по деревне, знакомству с окрестностями. Ещё раз сходил в монастырь, облазил все его закоулки.
Лица местных непальцев ближе к монголоидному типу. В Катманду же преобладает индоевропейский. Женщины в этих краях отличаются пунцовыми щеками и волосами смоляного цвета. Одеваются незатейливо, ходят в обуви на босу ногу. Двери в домах — нараспашку. Печь используют только для приготовления пищи: дрова — на вес золота, хотя поленья почему-то очень длинные — до метра. Даже с приходом зимы топят их редко — просто одеваются потеплее. Дома и двор с хлевом обязательно окружены забором, выложенным из дикого камня.
Чувствовал себя весь день хорошо. Уверен, что завтра пять тысяч возьму, а даст Бог — и Горунг одолею.
Лошади всё ещё не восстановились, и Дордже выпустил их пастись в горы. Подниматься будем пешком. Вечером, чтобы облегчить рюкзаки, вынули из них всё лишнее. Спал тревожно, но головокружения и тошноты не ощущал. Хозяин лоджа налил нам в дорогу трёхлитровый термос с непальским чаем, в пакет положил варёной картошки и с десяток лепёшек.
С первыми лучами солнца начали восхождение по корытообразному проёму между двух пиков, оставив монастырь слева. Дордже, учитывая мою неподготовленность, то и дело останавливался и поил чаем. Несмотря на довольно продолжительные передышки, голова постепенно заполнялась неприятной пустотой, и мощные, частые, как у отбойного молотка, удары сердца отдавались в ней, как в пустой бочке: организм жадно требовал кислорода. Появились первые снежники. Из боковых логов осторожно выглядывали языки ледников. На подтаявших на солнцепёке сверкающих «башенках» громоздились валуны. Из-подо льда вырывались ручьи. Радостно погремев метров пятьдесят, они вновь исчезали в мешанине камней.
Восхождение длилось почти семь часов. Многовато, расстояние то плёвое — десять километров, но зато, поднявшись, я был ещё в состоянии оценить потрясающую красоту этих мест. Седловина перевала Горунг довольно чистая, покатая. Поднявшись на неё, я понял, что главное и самое приятное качество перевала не в том, что с него открывается обзор на триста шестьдесят градусов, а то, что дороги с него ведут только вниз! Это, оказывается, так здорово, что больше никуда не надо карабкаться — ты уже наверху! По мере восхождения холодало. Из Муктинатха выходили при нулевой температуре, а здесь уже минус восемь градусов, да ещё с ветром.
Мы огляделись. Повсюду гирлянды молитвенных флажков, пирамидки из камней. Мантры выбиты прямо на них. Много камней с мантрами лежит прямо у тропы. Снега почти нет. Только в тени местами лежит, весь бурый от многомесячной пыли. Вокруг нас в радиусе пяти километров торчит с десяток шеститысячников со стекающими с них языкастыми глетчерами. В тех местах, где лёд разошёлся в трещинах, обнажившиеся раны сверкают девственно чистыми гранями. Справа, на юго-западе, на расстоянии километров двадцати, парит над облаками главная гордость Центральных Гималаев — массив Аннапурны, потрясающий своей мощью.
Живописный хоровод гималайских пирамид завораживал, властно притягивал взор. Впоследствии всякий раз, когда первобытный контур скалистых вершин всплывал из глубин памяти, в сердце пробуждалось щемящее желание вновь увидеться с этими исполинами. Ничто не пленяет так, как горы — самое выдающееся произведение Природы. Как точно подметил Владимир Высоцкий: «Лучше гор могут быть только горы…»
Когда, привалившись к валуну, устроились обедать прямо на тропе, услышали мерный перезвон колокольчиков (точнее, как оказалось, колоколов размером с детское ведёрко). Три навьюченных яка и два проводника-непальца сопровождали лиц неопознанной национальности в шерстяных шапочках и огромных солнцезащитных очках. Освобождая тропу, мы поприветствовали: намастэ! Непальцы в ответ сложили ладошки на груди и поклонились, а «неопознанные объекты» проигнорировали нас. Видимо, сильно устали.
Яки крупные, чёрные. Неслышно ступая мохнатыми ногами, они шли без усилия, как танки: замешкайся мы чуть-чуть, и они прошлись бы по нам, как асфальтовые катки.
После взбодрившего меня непальского чая вскарабкался для лучшего обзора на небольшую скалу…
Гималаи! Безжизненный, бесстрастный, но вместе с тем потрясающе красивый мир, хаотично заставленный остроконечными пирамидами. Лёд, снег, разреженный воздух, вечный холод, промороженные за миллионы лет насквозь гранитные пики. Между ними плывут облака, лёгкие и зыбкие, как миражи средневековых парусников. Это не Земля. Это иная планета! Никогда я не видел такого множества ослепительно сверкающих вершин «на расстоянии вытянутой руки».
Похоже, что Горунг обладает колоссальной энергетикой. Несмотря на нехватку кислорода и подъём за полдня почти на тысячу пятьсот метров, я чувствовал себя сносно. Чтобы острее проникнуться значимостью момента, выпили по стопке виски. Ещё более повеселевший Камал тут же разыграл меня.
— Йети, смотри, йети идёт! — указывая на склон горы, усыпанный чёрными валунами, с ужасом зашептал он мне в ухо.
Один валун действительно напоминал силуэт набычившегося человека. Видя, что я воспринял розыгрыш всерьёз, успокоил:
— Не бойся, Камиль, йети худых не едят.
На спуске заметил орла, царственно восседавшего на скальном клыке. Я полагал, что на такой высоте орлы уже не живут. Ан нет: сидит, красавец! Решив сфотографировать его крупным планом, стал подкрадываться. Птица недовольно косилась и наконец, сверкнув глазом, в два взмаха сорвалась вниз и запари́ла кругами над пропастью.
В Муктинатх вернулся чуть живой. Под конец брёл уже «на автомате», мало что сознавая. Тело переполняла усталость. Но сон опять, как ни странно, был поверхностным. Всю ночь ворочался. Возбуждённый мозг никак не хотел угомониться, да и организм звал вниз, туда, где в изобилии кислород…
Обратно в Джомсом вышли только в тринадцать часов. Поздно! Я никак не мог заставить себя встать. Дордже чесночным бульоном попоит — и я опять дремлю, слышу, как внизу бегает, заливаясь смехом, детвора, переговариваются взрослые, звенит посуда, хлопают двери. После вчерашней вечной тишины, царящей среди могущественных гор, эти звуки были как бы из другой жизни.
Прощаясь с Муктинатхом, обвёл долгим взором эти святые, чарующе красивые места, безоблачный свод неба. С погодой, надо сказать, нам очень повезло. За все дни — ни ветра, ни снега, ни дождя! Камал считает, что лучшее время для посещения Непала — март или октябрь. Зимой холодновато, а летом — сезон дождей, который, накладываясь на тридцатиградусную жару, делает это время года непригодным для жизни европейца. Выбрав для поездки конец февраля — начало марта, я, в общем-то, не сильно промахнулся. Зато попал и на тибетский Новый год, и на день рождения Шивы.
Отдохнувшие лошадки резво затопали вниз. На меня двенадцатичасовой сон подействовал столь благотворно, что, преодолев соблазн оседлать одну из них, пошёл пешком: когда идёшь своими ногами, лучше видишь и чувствуешь окружающий мир. И потом, как-то неловко стало перед животными: дядя-то я рослый, а лошадки маленькие. Достаточно того, что они несут вьюки с грузом. Вскоре выяснилось, что от этого решения я только выиграл: моя скорость заметно превышала скорость караванчика. Это преимущество нарастало ещё и оттого, что я везде, где это было возможно, срезáл извивы горной тропы и в итоге вышел к аномальному ручью намного раньше. Пока караван спускался, я ещё два раза прошёлся вдоль русла ручья и убедился: да, вода течёт вверх!!! Не должна, но течёт, чертовка, опровергая все известные просвещённому человечеству законы. Что это? Явление антигравитации?! Или проявление неизвестной людям силы? Меня сильно смущало то, что прежде о таких явлениях никогда не читал и не слышал. А тут ведь за год проходит не одна сотня туристов со всего мира. Странно, очень странно. Может, это всё-таки заурядный оптический обман, связанный с особенностями рельефа местности?
Спускаясь по ущелью, опять встретили несколько портеров. Идут поодиночке, с корзинами в шестьдесят — девяносто килограммов. Сама корзина лежит на спине, а ремень, пропущенный под её дном, накинут на лоб. Когда носильщик отдыхает, то корзину со спины не снимает, а лишь опирает дном о ближайший камень.
Ущелье Кали-Гандаки встретило нас ураганным ветром. Холодным, пронизывающим. Поленившись сразу достать пуховик из вьюка, я сделал это только после того, как из моего тела выдуло всё тепло. К этому времени я промёрз до такой степени, что, даже надев пуховик, самостоятельно идти уже не мог. С помощью Дордже взгромоздился на лошадь и поехал на ней каменным истуканом. А Дордже всё нипочём — идёт как ни в чём не бывало в обычной куртке на синтепоне и ещё что-то мурлычет себе под нос. Мои же мышцы буквально одеревенели, голова чуть ворочалась. Ладно хоть руки с трудом, но всё же удерживали поводья. Одни ненасытные глаза, не переставая, вертелись, впитывая зловещую красоту ущелья, забитого вихрями песчаной пыли.
До Джомсома добрались в глубоких сумерках. На улице, не обращая внимания на пронизывающий ветер и пыль, играли ватаги детей. В темноте всё вокруг выглядело унылым, одни подростки смеялись радостно и беззаботно. На столбах кое-где горели лампочки. Свет от них настолько тусклый, что его хватало лишь на то, чтобы осветить самих себя, а сумерки вокруг, наоборот, превратить в непроглядную тьму. Такая же слабая освещённость и в домах. Двери в большинство из них, как всегда, распахнуты. Сквозь оранжевый туман электрического света видно, точнее, угадывается, что внутри кто-то смотрит телевизор, кто-то накрывает стол к ужину, у кого-то по полу ползают малыши.
На ночёвку остановились у первого же лоджа. Я свалился на землю на негнущиеся ноги и прошёл походкой робота в дом. Температура в нём такая же, как на улице, но ветра, слава Богу, не было. Что за холодостойкий народ эти непальцы! Сидят в рубашках, счастливые, довольные, а у меня даже кости трясутся от озноба.
Согрелся часа через два в относительно тёплой столовой после нескольких чашек обжигающего непальского чая. Почувствовав себя опять живым человеком, вышел на балкон-террасу. Над городком висело угольное небо, кучно простреленное тысячами звёзд-дробинок. Сквозь их крохотные дырочки на землю проливался серебристый свет из космоса. Что значит высокогорье: воздух почти не поглощает света звёзд, и они ночью сверкают, как кристаллы снега под яркими лучами дневного солнца. Как же ярко, наверное, светят звёзды в открытом космосе!
В восемь утра были уже в Покхаре. Камал всё удивляется тому, что, начиная с Катманду, все наши самолёты вылетали и садились точно по расписанию. В его практике это небывалый случай. Задержки на два-три часа в Гималаях обычное явление, но не предел и несколько суток. Не успели мы обсудить эту тему, как опять объявили посадку. А вон и «руины Сталинграда» — город Катманду…
В истории Непала был период, когда страну разделили на три королевства, которыми правили три брата. У каждого была своя столица: Катманду, Патан, Бхактапур, расположенные по соседству. Королевства, соперничая, старались перещеголять друг друга в роскоши и красоте храмов и дворцов. Сейчас их больше всего сохранилось в Патане. Храмы там отличаются изяществом и богатством убранства. Недаром «Патан» переводится как «город прекрасного». Находится он в пяти километрах от Катманду и уже практически слился с ним. Патан славен ещё своими кузнецами, чеканщиками, мастерами по литью из бронзы.
Если Патан — город буддистов, то Бхактапур («город верующих») — индуистский город. Он подальше от Катманду — до него тринадцать километров. Этот город отличается чистотой и отсутствием транспорта в центральной части. В нём множество художественных салонов, величественных храмов, мастерских по резьбе из дерева.
В 1372 году основатель третьей династии царей Малла завоевал сначала Патан, а затем, десять лет спустя,— Бхактапур, и таким образом вновь объединил долину в одно государство, которое затем ещё не единожды распадалось на отдельные королевства-княжества. В 1768 году правитель королевства Горкха (западная часть Непала) Притви Нараян Шах завоевал всю долину Катманду и перенёс свою столицу в город Катманду. С этого момента было положено начало правлению в Непале династии Шах, продолжающееся по прямой линии по сей день.
Британия, пытаясь расширить свои колониальные владения в семнадцатом — девятнадцатом веках, предпринимало неоднократные попытки включить Непал в состав своей империи, но труднодоступность королевства и мужество непальских воинов, представленных в основном гуркхами, не позволило осуществиться планам англичан. Солдаты-гуркхи, как я уже писал, настолько славятся своей отвагой, что их нанимают в армии других стран для службы в самых элитных подразделениях. Оплата за право найма вносит существенный вклад в бюджет королевства. Сами непальцы несказанно гордятся тем, что никогда не были, в отличие от соседей, чьей-либо колонией.
Столица встретила нас многозвучной какофонией улиц, заполненных людьми, мотоциклами, рикшами, автомобилями. В отеле получил оставленный багаж (за хранение денег действительно не взяли) и разместился в том же номере! Такое вот трогательное внимание и уважение к клиенту! После обеда выбрался на плоскую крышу. Город отсюда виден как на ладони. Овальная, самая обширная в Непале долина Катманду — довольно ровная, с небольшим уклоном к югу. В стародавние времена она была дном огромного озера. Но сто тысяч лет назад горную перемычку то ли промыло водой, то ли разрушило землетрясением, и вода сошла в Ганг, смывая всё на своём пути.
Вокруг города много полей, огородов. Долина окружена лесистыми горами, на склонах которых белеют виллы местной знати. На севере просматриваются заснеженные пики Больших Гималаев. Насладившись видом окрестностей, расстелил одеяло и, ласкаемый солнечными лучами, погрузился «в нирвану».
Последний день пребывания в Непале прошёл в поисках подарков для близких. Порадовал высочайший профессиональный уровень местных художников. Их произведения столь хороши, что пришлось несколько раз пройтись по арт-галереям, чтобы сделать окончательный выбор. И было приятно слышать, как хозяин одной галереи посетовал Камалу:
— Твой русский забирает мои лучшие картины.
А их у него сотни две в шести залах развешано.
Продолжая оттачивать умение торговаться с владельцами лавок, добивался равнодушным, почти безучастным отношением к интересующему меня предмету обычно трёх-, а иногда даже и шестикратного снижения цены. Непальцы к этому процессу относятся как к очень важному делу и включаются в него с удовольствием. Для них это способ общения с элементами состязательности. И если покупатель не торгуется, они его в душе не уважают. Как объяснил Камал:
— Торговаться — это признак хорошего тона. Если не торгуешься — ты невежливый, глупый человек.
Хотя иной раз сразу называют такую низкую цену, что и торговаться вроде бы неловко, но спорт есть спорт: всё равно торгуешься — из любопытства и азарта, кто кого одолеет в этом увлекательном состязании, развивающем в человеке актёрские способности и требующем знания психологии.
Здесь главное — не переборщить и суметь поймать ценовое «дно», иначе останешься без покупки. Мне очень понравилась такая черта непальцев: купил ты или не купил, отношение продавца к покупателю всегда почтительное и милое. Как я уже упоминал, здесь все всегда и везде улыбаются. Хотя большинство непальцев живёт крайне бедно. Казалось бы, нужда должна озлобить, сделать их агрессивными по отношению к богатым, но нет. Они ощущают себя счастливыми и радуются каждому мигу жизни, потому что у них иное понимание счастья. Непальцы умеют быть счастливыми сейчас и здесь, с тем, что имеют в данный момент. Не присуще им и чувство зависти. Вот бы нам тоже научиться так жить.
Непал всё-таки особая страна. Страна с добрым сердцем и чистой душой. Возможно, в этом проявляется преображающее, облагораживающее влияние на людей высочайших в мире гор — Гималаев. Здесь прямо в воздухе витает невероятной силы очистительная энергия. В человеке, оказавшемся в этой атмосфере, просыпается, проявляется всё лучшее, что заложено в него Богом. Повсюду чувствуется присутствие божественной благодати, делающей всех на этой земле равными.
Когда стоишь у подножья сказочно высоких пиков и созерцаешь их величие, не думается о материальном. Все традиционные ценности современной цивилизации (карьера, деньги) отходят на второй план, и что-то в тебе из уснувшего, доселе подспудно таившегося начинает пробуждаться, и через месяц-два, уже дома, вдруг ощущаешь, как ты меняешься, оттого что в глубине твоей души поселились светлая радость и умиротворение. Что ни говори, Гималаи — это особое, приближенное к богам царство. Они всё и всех меняют в лучшую сторону.
Непал — это радостный, светлый праздник, дарящий чудесные воспоминания на всю жизнь. И он со временем не гаснет, а наоборот, разгорается и зовёт обратно. Уверен, наше новое свидание состоится, и, быть может, оно поможет мне овладеть величайшим даром — искусством жить с радостью.
1. Принц Сиддхартха Гаутама — Будда (пробуждённый,
просветлённый) — родился в
2. Ступа (в переводе с санскрита означает «макушка») —
особо почитаемый монумент, символизирующий в буддизме гору Меру, олицетворяющую
центр Вселенной. В них обычно помещают реликвии веры — например, мощи
святых, кусочки их одежды.
3. Национальная женская одежда, представляющая собой шесть
метров ткани, особым образом намотанной на теле.
4. Буддизм не является религией веры, он — религия опыта.
Буддизм не говорит людям, чтó они должны думать, а учит, кáк
думать. Для современного человека особенно важным является то, что принципы
буддизма не требуют ухода от реалий жизни и направлены на развитие радости,
бесстрашия и сочувствия ко всему живому. Он не знает догм и открыт для любых
вопросов. Его цель — в развитии изначально присущего каждому потенциала и
пробуждении высшей мудрости во благо всех существ.
5. Индуизм — одна из распространённых религий.
В нынешнем виде сформировалась примерно в V веке нашей эры. В этом учении
главным критерием добродетельной жизни является постижение внутреннего смысла
сути бытия. Во главе пантеона богов индуизма стоит троица богов брахманизма:
Брахма — бог-творец, Вишну — бог-хранитель и Шива —
бог-разрушитель и созидатель. Формой социальной организации индусов служит
каста. От принадлежности к той или иной касте во многом зависят особенности
религиозного поведения индусов. Общим для всех индусов является учение о
перевоплощении душ. Благоприятность перевоплощения зависит от кармы —
воздания за совершённые поступки.
6. В середине 2007 года враждующие стороны договорились о
перемирии, а 28.12.2007 года парламент Непала проголосовал за упразднение
монархии. После многих веков королевского правления Непал поэтапно
реформируется в республику. Что из этого выйдет и что это даст народу, покажет
время.
7. Ямараджа — бог, определяющий, кем человек станет в
следующем перевоплощении, согласно карме, накопленной им в течение прошедшей
жизни.
8. Дхарма (буквально — закон) — правило жизни и
поведения. Для каждой касты существует своя особая дхарма.
Специального разрешения на треккинги в популярные районы сейчас
уже не требуется (оно необходимо только при посещении провинций Мустанг и
Манаслу). Но за сам вход в национальный парк Аннапурна взимают 2000 рупий
с каждого, что соответствует 30 долларам США.
10. Лодж (англ. «lоdge») — приют.
11. Носильщик. Многие заблуждаются, называя носильщиков шерпами. Шерпы — это народность, пришедшая в Непал с Тибета и проживающая по большей части в окрестностях Эвереста. Среди них действительно много носильщиков, но не меньше, чем торговцев, крестьян, предпринимателей.