Опубликовано в журнале День и ночь, номер 6, 2014
* * *
Вот и лето
миновало,
солнца много, лета мало,
в небе, в облачных руинах,
пролетают журавли,
на ветру холодном стынут
губы тёплые твои,
но от солнечного света
остаётся лёгкий след
в тёмной памяти поэта —
только этим жив поэт,
только этим, только этим,
и ещё — бросать на ветер
окрылённые слова,
видя, как смеются дети,
как вокруг желта листва,
как плывёт Кассиопея
рыбой, полною икры,
как на кошку на рассвете
мышь выходит из норы,
не жалея, не жалея,
что уже конец игры.
* * *
Вата переходит в дым,
в дым над белой хатой,
улыбаются живым
дети и солдаты.
Как инверсионный след,
как в груди осколок,
вата переходит в свет,
переходит в холод.
Улетает налегке,
дарит нам прощенье,
лишь у девочки в руке
красное печенье.
* * *
В гору поднимается душа без
изъяна,
перед нею Пётр в чинах эцилоппа.
«Я жена взрывателя,— говорит мембрана, —
в бежецком котле за пучком укропа
варятся мои промокшие берцы,
жёлтая мабута, покрытая солью,
будь так добр, апостол, подай мне смерти,
я свои грехи искупила кровью.
Что же ты глядишь на меня, улыбаясь?
Где моя желанная смерть вторая?»
Пётр, гремя ключами от гравицапы,
рукавом космического хитона
отирает лицо от кровавого крапа
чуть живой души, из ларингофона
сквозь помехи доносится голос Бога:
«Всё в порядке, Камень, не медли, трогай».
* * *
Где на жёлтые шхеры
наползает туман,
между сивучей серых
ходит белый варан.
Он огромней карбаса,
коча в белом дыму,
эта серая масса —
только пища ему.
Свежей плотью и кровью
переполнен и пьян,
в небо Белого моря
смотрит белый варан,
и густая пороша,
белым-бела,
намерзает на коже,
как два крыла.