Опубликовано в журнале День и ночь, номер 1, 2014
Книга «Нет мне ответа…» (Иркутск, из-во Сапронова, 2009 г.), в которой собраны письма Виктора Астафьева с 1952 по 2001 год, отправленные им не только литераторам, но и самым разным людям,— своеобразный эпистолярный дневник писателя — попала ко мне, в общем-то, случайно. А может быть, нет? Может быть, по какому-то знаку свыше была дарована мне возможность ещё раз встретиться со словом Астафьева?..
В издательской аннотации к книге, в частности, говорится, что в письмах «с предельной искренностью и откровенной прямотой отразилась жизнь выдающегося мастера слова на протяжении пятидесяти лет: его радости и огорчения, победы и утраты, глубина духовного мира и секреты творческой лаборатории прозаика. В них страдающая мысль и горестные раздумья сына своего Отечества о судьбе его многострадальной Родины и её народа, великой частицей которого он был».
Листая книгу, я наткнулся на письмо Астафьева, датированное 28 мая 1974 года, в котором есть такие строки: «…Дал я согласие вести семинар на Иркутском совещании молодых писателей. Байкал охота посмотреть, и дело всё свелось к тому, что читал рукописи, правда, в большинстве своём любопытные и даже симпатичные…»
И вспомнилось…
Июнь 1974 года. Иркутск. Совещание-семинар молодых писателей Сибири и Дальнего Востока. После пленарного заседания — перерыв на обед.
Столик, за которым расположилась наша малочисленная делегация Амурской области,— напротив одного из столиков с руководителями семинара. Я знаю только одного — пышноволосого улыбающегося Евгения Носова из Курска: Он руководитель семинара, в котором обсуждается и амурский прозаик Борис Машук, и накануне вечером мэтр заходил в наш гостиничный номер. Рядом с ним сидит невзрачный мужчина, по внешнему виду прямо-таки простой мужик, ну ни в коем разе не писатель. Когда он поворачивается в профиль, то заметно: один глаз то ли поранен, то ли вообще не видит. Одет мужчина тоже не ахти как: мятые штаны, клетчатая рубашонка. А, к примеру, руководитель нашего семинара поэт-фронтовик Марк Соболь — в расписной рубахе-распашонке навыпуск, сразу видно — современный классик.
И всё-таки этот «не писатель» чем-то привлекает к себе: то ли растрёпанной шевелюрой, то ли резкими жестами, когда говорит. Слов его не слышно, но видно, что собеседники ему внимают, а Евгений Носов время от времени улыбается, то открыто, то несколько скептически, видимо, принимая и одобряя услышанное или же наоборот.
Я спрашиваю у Бориса Машука: «Кто это рядом с Носовым?» Тот отвечает: «Виктор Астафьев»,— и я тут же вспоминаю, что несколько лет назад прочитал повесть этого автора «Звездопад», которая увлекла, поразила, запомнилась. Произведение, если можно так сказать, о молодости и любви, которые пришлись на войну, но удивительно светлое и печальное, как раз созвучное моему тогдашнему душевному состоянию. Я даже запомнил из него такие слова, что счастье не бывает горьким, горьким может быть только несчастье.
После обеда Машук и я подошли к Носову и Астафьеву. Евгений Иванович представил Виктору Петровичу Бориса как одного из своих талантливых семинаристов, и Астафьев крепко пожал нам руки. Был какой-то разговор, который не отложился в моей памяти. Запомнилось только то, что Астафьев, общаясь, говорил краткими фразами, как бы выстреливал слова, образным и ярким языком, причём было понятно, что это его естественная речь, а не отрепетированная.
Это была моя единственная встреча с Виктором Петровичем Астафьевым. Потом я читал всё, что выходило из-под его пера и что печаталось в журналах и книгах, восхищался «Царь-рыбой», задумывался над «Зрячим посохом» и «Затесями», проживал судьбы персонажей «Печального детектива», скорбел и негодовал над «Проклятыми и убитыми». Я далеко не всегда разделял его взгляды и позиции, особенно в публицистике, не принимал его увлечение ругательным языком, в то же время понимая: он — человек, прошедший простым солдатом Великую Отечественную войну и выживший в этом аду,— имеет полное право говорить так, как считает нужным; главное, чтобы это было правдиво и честно.
Кстати, на том Иркутском совещании Виктор Петрович поддержал молодого хабаровского прозаика Вячеслава Сукачёва, которого по его рекомендации приняли в Союз писателей СССР. Со Славой мы знакомы ещё с 1972 года и до сих пор порой пересекаемся, время от времени переписываемся. После смерти Астафьева он опубликовал в «Литературной России» статью — воспоминания о писателе, теперь классике отечественной литературы, и, читая её, я ещё раз вспоминал пусть и, наверное, незаслуженное мной, но крепкое рукопожатие Виктора Петровича.
В книге «Нет мне ответа…» я не нашёл одного письма Астафьева. Его благодарно хранит вдова заслуженного художника России Станислава Косенкова, жительница Белгорода, куда я переехал в 1982 году. Вот текст письма:
«12 декабря 1993 г. Красноярск.
Уважаемая Анна Константиновна!
Поэт Минаков прислал мне свои книги и тяжёлое сообщение о том, что не стало Вашего замечательного мужа. И что это Господь забирает с русской земли самых талантливых, добрых и честных? Видно, ему самому нужны хорошие люди.
Я совсем недавно смотрел в журнале «Слово» иллюстрации Станислава и всем говорил, их показывая: «Вот в Белгороде какой замечательный, истинно русский художник живёт!» И думал, что если судьба ещё раз закинет меня в Курск к другу нежному, Жене Носову, мы обязательно съездим в Белгород к дивному Косенкову-художнику… И вот… Остаётся только пожелать, чтобы земля была пухом Вашему мужу. Чтобы Господь, призвавший его на небеса, уготовил ему место в раю, а Вам утешения и светлой памяти.
Ваш Виктор Петрович (В. Астафьев)».
Это далеко не единственная «ниточка», которая связывала известного писателя-фронтовика с Белгородчиной. Так, в письме, датированном 29 марта 1965 года, адресованном писателю А. Борщаговскому, читаем: «Я в конце сентября буду в Москве, а затем поеду в Белгород на семинар…» В другом, уже другому адресату: «…Дал согласие быть на семинаре в Белгороде в середине октября, и мне подвалили произведений…»
Итак, осенью 1965 года Виктор Петрович был одним из руководителей областного семинара-совещания белгородских литераторов. Его участник Борис Осыков, тогда молодой журналист и начинающий писатель, вспоминает, что Астафьева в то время ещё мало кто знал. Он приехал в Белгород с небольшой книгой прозы «Конь с розовой гривой», с которой, собственно, и началась его известность как прозаика. О произведениях молодых отзывался довольно резко и в то же время доброжелательно.
А вот что рассказала Мария Ильинична Баскова — вдова прозаика-фронтовика Леонида Малкина: «Витя Астафьев и Женя Носов были у нас в гостях. Из белгородцев, помню, в застолье участвовали Владимир Жуковский, Николай Грибанов, Игорь Чернухин. Витя рассказывал, что начал воевать где-то неподалёку от Белгорода. Он и Женя Носов вспоминали войну, много шутили, пикируясь друг с другом».
Подтверждение тому, что Астафьев воевал вблизи наших мест, есть и в книге, в письме Е. Носову, датированном 20 апреля 1995 года: «Впервые я попал на фронт в Тульскую область на границе с Орловской. Наступление наше началось почти серединой лета во фланге Курско-Белгородского выступа. Немец отвёл оставшиеся силы, оставив Курск и Белгород».
Оказавшись на Белгородчине, Астафьев, естественно, не мог не побывать в Прохоровке. Тем более что в 1965 году впервые в стране широко праздновался День Победы, и на месте великого и страшного сражения был установлен первый памятник — легендарный танк Т-34. В Белгородском государственном литературном музее хранится историческая фотография: Виктор Астафьев и Евгений Носов около этого памятника.
Да, к сожалению, тема «Виктор Астафьев и Белгородчина» никем не исследовалась, а ведь литературным краеведам и литературоведам могло открыться много интересного. В той же книге «Нет мне ответа…», в письме от 2 ноября 1988 года, читаем: «Есть такой поэт на Белгородчине Володя Михалёв. Пастухом работает, кучу детей вырастил…» Далее идут самые добрые слова о нашем земляке и его творчестве. Стихотворение Владимира Михалёва «Жаворонок» Виктор Астафьев включил в антологию одного стихотворения «Час России» (Москва, 1988 г., книгу он составил вместе с красноярским поэтом Романом Солнцевым), и оно стало известно всей стране.
Гнездо вверх дном,
Птенцы запаханы!..
Вспорхнул и канул в небосвод.
Надрывно охает и ахает,
А люди думают —
Поёт!..
В этой книге опубликованы и стихотворения ещё нескольких белгородских авторов.
А вот строки из письма, датированного 1984 годом: «Я вспоминаю Костю Мамонтова, он жил в Перми, работал машинистом электровоза. В прошлом фронтовик-пехотинец, вдоволь нанюхавшийся пороху, испивший боли и крови, очень, очень аккуратным почерком, чисто писал стихи в блокнотики, однажды показал их в Пермском Союзе писателей. Стихи были одномерные, но тема войны, как стрела огненная, пронзила их… И когда зашла речь о приёме его в Союз писателей, мы и не колебались, единодушно Костю приняли в члены Союза такого, какой он есть. Вскоре он уехал из Перми в Белгород. Присылал мне оттудова изредка письма, новые стихи и даже книжки».
Речь идёт о Константине Яковлевиче Мамонтове. Человек поистине героической военной судьбы, весь израненный, награждённый многими орденами и медалями, он в 1943 году освобождал Белгород, а когда ушёл на пенсию, по рекомендации врачей переехал сюда жить из Перми. В Воронеже, в Центрально-Чёрнозёмном книжном издательстве, было издано несколько сборников его стихотворений, он часто встречался с белгородскими любителями поэзии, а в конце жизни уехал в родной город Кунгур на Урале, где умер в мае 2000 года.
Я уверен: если внимательно прочитать военные произведения Виктора Астафьева, то наверняка и в них можно отыскать строки, навеянные Белгородчиной.
Значимость того, что сказал тот или иной писатель проверяется временем. Прошло уже немало лет, как Виктор Петрович покинул мир земной, а его произведения продолжают выходить, несмотря на то что рынок диктует издательствам условия, при которых появление умных книг не поощряется. Но читателя не обманешь, спрос на книги Астафьева остаётся по-прежнему высоким, об этом я могу судить хотя бы по белгородским библиотекам: экземпляры его книг востребованы, читаны-зачитаны. Почему? Да потому, что он честно выполнял сформулированный им же писательский завет, который я вычитал в его письмах: «Дар Божий — это и награда, и казнь. Пушкин это понимал и умом, и сердцем, и не от пули, так от гнёта жизни всё равно погиб бы»; «Наказание талантом — это прежде всего взятие всякой боли на себя, десятикратное, а может, и миллионократное (кто сочтёт, взвесит?) страдание за всех и вся. Талант возвышает, страдание очищает, но мир не терпит «выскочек», люди стягивают витию с небес за крылья и норовят натянуть на пророка такую же, как у них, телогрейку в рабочем мазуте…»
И строки из прощального письма Виктора Петровича: «Прощайте, люди! Умолкаю, слившийся с природой. Я слышу новое зачатье жизни; дыханье жаркое, шёпот влюблённых… И не хочу печалить их собою, дарю им яркий листик древа моего. И мысль последнюю, и вздох, и тайную надежду, что зачатая ими жизнь найдёт мир краше, современней. И вспомнит, может быть, да и помянет добрым словом, как Кобзаря, лежащего на берегу Днепра, меня над озарённым Енисеем, и в зеркале его мой лик струёю светлой отразится. И песнь, мной не допетая, там зазвучит…»
Звучит ваша песнь, Виктор Петрович! Звучит…