Опубликовано в журнале День и ночь, номер 6, 2011
Владислава Ильинская
Существенно всё
* * *
что толкнуло к охоте — не помню. таков рецидив,что гоняет по засранным стройкам, ночным подворотням.
оказалось, достаточно просто себя убедить,
что на всё наплевать, что существенно только «сегодня».
бестолковый романтик — я красил улыбкой рот,
ни секунды не дрогнув, плясал на краю преисподней…
всё останется прежним, никто никуда не уйдёт,
ведь на всё наплевать, ведь существенно только «сегодня».
и под низким дурманящим небом, на стыке ветров,
и в изгибах мостов, и в плену бесконечного полдня —
завороженно слушал стеной нарастающий рёв:
здесь на всё наплевать, здесь существенно только «сегодня».
я был жалким бойцом. я не знал, что такое война,
но когда в голове назревала кровавая бойня,
я сжимал кулаки и сквозь битые зубы стонал,
что на всё наплевать, что существенно только «сегодня».
и когда, по прошествии долгих сегодяшних дней,
не нашёл за спиной ни любви, ни восторга, ни правды,
я остатками памяти вывел на первой стене,
что существенно всё — и вчера, и сегодня, и завтра.
* * *
по ночам, выкрикивая имя, которым впредьобещал не пользоваться ни под какой подливой,
он терзает ту, недавно начавшую стареть,
ту, что, возможно, сделает и его счастливым.
по пути в контору, чеканя безликий шаг,
постоянный клиент психической терапии,
он старается думать о самых больных вещах —
благо, за ночь они прилично поднакопились.
он доходит до перекрёстка в двадцать больших шагов,
и если светофор успевает переключиться,
он уже уверен, что он наломает дров,
что вообще ничего хорошего не случится.
он проходит ещё немного, сворачивает на крыльцо,
ненадолго задерживается на лестничной клетке
и выходит обратно — всю ночь вспоминать лицо
той, что останется навсегда запретной.
* * *
я пишу тебе. в этом доме все ручки — хлам,их хватает едва ли на то, чтоб поставить точку.
не спеши читать, оцени изгибы угла:
это нервными пальцами мялось в паузах. впрочем,
не о том, на свою беду, открываю рот
и не так, как умеешь ты, изливаю душу.
я пишу потому, что гиеной во мне орёт
тот, кого ты никак не захочешь слушать.