Опубликовано в журнале День и ночь, номер 6, 2011
Илья Фоняков
Молодость — это надежда
Легенда об Александре Дюма
Франция кипела. Подобно грому,Полные гнева, стучали сердца,
И одна из толп
выкатилась к дому
Романиста, жуира —
Дюма-отца.
Женщины в лохмотьях, калеки полуголые,
Бледные подростки, хмурые вожди…
В дверь забарабанили
кулаки тяжёлые:
— Бумагомаратель, эй, выходи!
— Говорят, живёт он в сытости и в холе,—
Крикнул предводитель в красном колпаке.—Пусть же
мягким горлом
почувствует мозоли
На костлявой от голода
рабочей руке!..
Уже трещали двери,
уже с перепугу
Закрывали ставни
соседние дома,
Когда, растолкав растерянную прислугу,
Вышел на балкон
толстяк Дюма.
И, выпростав белые руки из карманов,
Крикнул осаждающим
громко и находчиво:
— Руки,
написавшие
пятьсот романов —
Это
руки
рабочего!
В следующую минуту раздались аплодисменты.
В следующую минуту послышалось: «Ура!..»
Ну как,
вы верите
в такие легенды,
Славные коллеги,
труженики пера?
Но пусть они согреют вас в иную минуту
С веком колючим наедине.
Кто знает,
какие
встряски и смуты
Ждут вас
в той ли,
в другой ли стране?
Три мелодии
Памяти Юрия РытхэуТри песни я знаю…
Жуковский
Согласно заветам седой старины,
Три личных мелодии чукче даны.
Сначала мелодия детства — она
Бывает родителями сложена.
Мелодию зрелости выдумай сам,
Прислушавшись к жизни, к её голосам.
Мелодию старости внук создаёт
И деду в подарок её отдаёт.
А вы, постаревшей Европы сыны,
Чем в жизни отмечены, отличены?
У вас с фотографиями паспорта,
Печатей и подписей в них пестрота,
Они заверяют, что вы — это вы
И то, что действительно вы таковы.
С различных сторон подтверждают сей факт
Расчётная карточка, брачный контракт,
Партийный билет, профсоюзный билет.
А вот музыкального паспорта нет!
Вдруг скажет, к примеру, привратник в раю:
«Мелодию нам предъяви-ка свою!»
Разговор
Говорил мне когда-то больничный сосед:— На звонок в телефон откликаясь,
Я придумал исчерпывающий ответ
На вопрос «Как живёшь?»: «Трепыхаюсь!..»
Трепыхаюсь — и значит, живу и дышу,
В облака не взлетаю — однако
По возможности крыльями всё же машу,
Отбиваюсь от хлада и мрака.
Понимая, что — возраст, что я — на краю,
Бормочу: прежде срока не хвастай,
Тело — телом, но душу живую мою
Просто так не сломаешь, клешнястый!
Не скажу однозначно, что жизнь хороша,
Лицемерить и лгать — не годится,
Но покуда способна живая душа
Трепыхаться — она ещё птица!
Песня раны
Памяти абхазского поэта Ивана ТарбаПрочитал я в одном из кавказских рассказов:
«Песня раны» когда-то была у абхазов.
Этой песней джигит, поражённый в бою,
Заклинал, заговаривал рану свою:
«Не терзай меня, рана моя боевая,
Я тебя родниковой водой омываю,
Я тебя залепляю целебной землёй,
Присыпаю домашней очажной золой.
Заживай, моя рана, боли, да не очень,
Чтобы не был на боли я сосредоточен.
Приглушись, притупись, неотвязная боль,
До конца мою песню допеть мне позволь.
А о том, что в бою не познали мы срама,
Пусть на память останутся белые шрамы,
С ними жить-поживать, с ними век вековать,
Любят горские женщины их целовать…»
«Песня раны» — воинственных дедов наследство,
Для бойца, для мужчины — последнее средство,
Чтобы выстоять, перетерпеть, пережить…
Я хотел бы по-русски такую сложить.
Стихи о дружбе народов
С чего и зачем вспоминается он —Осмеянный лозунг ушедших времён?
Словцо «толерантность» на смену пришло —
«Терпимость». Терпеть иноверца, как зло.
Осеннее утро. В дождях горизонт.
Я правлю на вывеску «Авторемонт».
Не вывеска даже, а так — на стене
Корявая строчка, знакомая мне.
Косые ворота, сарай жестяной,
И в отблесках сварки опять предо мной
Союз нерушимый — в нём пять человек:
Грузин, армянин, два таджика, узбек.
Был русский, но спился. Умелец — дай Бог!
А всё же без «этого дела» не мог.
Грузина зовут почему-то Джамбул.
Он старший. Он выслушал. Понял. Кивнул:
«Всё сделаем! Не сомневайся, отец!»
Там, где-то, разборки. Там дружбам — конец.
Народы встают друг на друга стеной,
И хмурятся боги у них за спиной.
А здесь подставляют друг другу плечо,
Общаясь по-русски. А как же ещё?
Из «ямы» ремонтной торчит голова.
Работа. Никто не качает права.
И дружба народов подпольно жива.
Древние боги
Глядишь — и не верится, что наяву.Свершилось: Эллада, Афины,
Акрополь, впечатавшийся в синеву,
И Зевсова храма руины.
Безумствует солнце, асфальт раскалив.
Шоссе. Горизонты гористы.
Олимпия. Дельфы. Микены. Коринф.
И всюду — туристы, туристы.
Общительный грек мне сказал неспроста:
— Подумай, что вышло в итоге!
Мы молимся в церкви, мы славим Христа,
Но кормят нас — древние боги!
Из записной книжки
1.
— Ой, беда — дети взрослые,Дети взрослые, рослые,
И ответы их дерзкие,
И вопросы — недетские!
Ходит к дочери, Катеньке,
Друг-студент бородатенький,
На крючок запираются,
Говорят — занимаются.
— Ты чего ж не вмешаешься?
— Так мешать — не решаешься,
Ведь сама молода была,
Не тихоней тогда была!
Что там? — душу замучаю.
Может, самое худшее?
— Что же самое худшее?
— То, что самое лучшее…
2.
Печаль Шопена, всплески Листа,Волос над клавишами клок…
Хвалы смутили пианиста:
— Как ты играл!
— Играл как мог…
Играл как мог,
А мог — как бог!
3.
Дерзкие речи, смеющийся рот,Взгляд, устремлённый бесстрашно вперёд:
Молодость — это прекрасно!
Вздрогнешь, в проулке ночном, без огней,
Встретив компанию шумных парней:
Молодость — это опасно…
Куцая курточка, джинсы, вельвет,
Броский покрой, вызывающий цвет:
Молодость — это одежда?
Как бы, однако, там ни было, но —
Если уж выбора нам не дано,
Молодость — это надежда.