Опубликовано в журнале День и ночь, номер 4, 2011
Ян Бруштейн
Там, где душа…
Коктебель
Заколдованный город — не город почти,Через бывшую Родину взгляд сквозь очки,
Эту боль, эту цель объяснять мне тебе ль:
Коктебель, говорю, посмотри, Коктебель…
Помолчи, прислонившись к его парусам,
Я бы сам, но прикован я к серым лесам,
Ты вдохни этот сон ковыля, чабреца
И солёной водой смой тревогу с лица.
Непомерная ноша — пожизненный срок:
Возвращаться, прощаться, не видеть дорог.
Заколдованный город заснул и затих.
Всё прими — за себя, за меня, за двоих.
Венец
Кто окликнул меня на дороге пустой?Кто взметнул этот птичий содом?
Как узнаю, что пустит меня на постой
Тихим садом окутанный дом?
Там глухие заборы давно снесены,
Там искал я когда-то себя,
Там ломают комедию вместо стены
Стройотряды крылатых ребят.
А над крышей — берёзы зелёный венец…
Где тот век, что давно разменял?
И не будут уже восхищённо звенеть
Голоса позабывших меня.
Как всегда, он смеётся сейчас надо мной —
Тот, который себе на уме.
Но несу я по этой дороге домой
Только радость в последней суме.
* * *
…и если горечью случайнойскупая память обдерёт,
глотни вина в забытой «Чайной»
под заскорузлый бутерброд.
О, как мы пили, как мы пели
под «33» и «Солнцедар»,
тогда б мы выдержать сумели,
наверно, даже скипидар!
И наши дамы в лёгких «мини»
(чувихи, кадры и герлы́)
так были строги и милы
и так в любви неутомимы…
Пока мы бредили бедово
по нашим кухням и дворам,
один генсек сменял другого,
нисколько не мешая нам…
Стихи сыну
Мальчишка с пристани ныряет.Он нас с тобой не повторяет,
Хотя знакомые черты
В нём проступают ежечасно.
Ах, прыгать в море так опасно
С бетонной этой высоты!
Он неуклюжий, долговязый,
Грубит — и с нежностью ни разу
На нас с тобой не поглядел.
Из всех рубашек вырастает,
Вокруг него — иная стая,
И мы как будто не у дел.
…Из моря выйдет посиневший,
Так быстро вырасти посмевший
(Попробуй-ка останови!),
Шагнёт на край, взмахнёт руками —
И скроется за облаками
От нашей суетной любви.
Он приспособлен для полёта,
И радости тугая нота
В солёном воздухе дрожит.
Мальчишка с пристани ныряет,
Он нас с тобой не повторяет
И нам он не принадлежит.
Откликнется на имя сына,
Потом — сажёнками косыми
Навстречу ветру и волнам,
От нас, от нас — по белу свету.
Но отчего в минуту эту
Так горестно и сладко нам?
камни
ты не за каменной стеной,моя родная.
тяну я этот серый зной,
зачем — не знаю.
ну, разве ради пары строк,
не нужных веку…
так пепел, серый порошок,
сдувает ветер.
скупа защита для своих,
и вымок порох.
мне крепко выдали под дых,
и осень впору.
я камни собираю впрок,
и не по силам
мой переполненный мешок —
всё то, что было.
крик мунк
он кричит на мосту на причале на сходняхи от этого крика вскипает вода
он пришёл из беды он ворвался в сегодня
и отсюда уже никуда никогда
наши злые слова наши старые страхи
если празднует боль будто кто отпинал
фредди крюгер души он приходит на взмахе
топора и от ужаса мокнет спина
вы забудете имя помянут не к ночи
для чего в этом месте он всё поменял
и кричит и стоит будто он приколочен
на мосту на пути от меня до меня
Дворовый романс
Ветер северный, жестокий: головная боль с утра.Он приносит злые строки — память нашего двора.
Там живут башибузуки, отвратительно крича.
Эти сладостные звуки маму будят по ночам.
Мне туда бы, в эти лужи, я тогда бы дал огня…
Но я толстый, неуклюжий, маме страшно за меня.
Пусть росли они бурьяном, с жёлтой пылью в волосах,
Им не надо фортепьяно колотить по два часа.
Им не надо быть примером, им привычно бить под дых…
Исключат из пионеров их, чудесных, золотых.
Где вы? кто вы? Память стёрта, во дворе другой разлив,
И разорвана аорта, землю кровью раскалив.
Где вы, пьяницы и воры?.. В сладком дыме анаши
Как же ваши разговоры будут злы и хороши!
Вы остались в том пространстве, в очистительном огне.
Но с завидным постоянством вы приходите ко мне.
Костя, Юрка, Валя, Света — из того смешного дня…
Без возврата, без ответа, без меня вы. Без меня.
Саше
В Кривоколенный переулокВойду, стезя моя легка,
И там куплю я пару булок,
Вино, бутылку молока
И папиросы.
С другом Сашей
Мы всё съедим и разопьём.
Нам по семнадцать. Я дурашлив.
А он силён. И мы вдвоём.
На той скамейке развалившись,
Совсем легонько подшофе,
Мы с ним — на улице столичной,
Я в бобочке, а он в шарфе…
Сидим — форсим, но эта накипь
Нам не мешает по весне
Поговорить о Пастернаке,
О Сталине и о войне.
Бравируя стихом точёным,
Дразню его, пуская дым.
И разве что из-за девчонок
Порой ругаемся мы с ним.
Мы врозь в безвременье шагнули,
Лишь помнили издалека.
И настигали нас не пули —
Потеря смысла и тоска.
Я не был рядом в то мгновенье,
Когда он срезал эту нить.
Не смог ни словом я, ни тенью
Тогда его остановить.
Вину мою избыть мне надо,
И знаю я в конце пути:
Когда-нибудь мы будем рядом —
Там, где душа его летит.
Лазарю
Я — прочерк между прошлым и былым,И проступают лица через дым,
Которые и вспомнить-то непросто —
Оплывшие, как свечи на ветру…
Я к ним приду, я ради них умру,
И в этот ряд я встану не по росту.
Но как же коротка моя черта,
И не успел я, в общем, ни черта,
Немного же пайка нам дали в руки!
Хотя пока не оборвался звук
И нас ещё не взяли на испуг
Смешные погребальные старухи.
И сладок воздух, и вода вкусна,
И я ещё так много не узнал,
И столько не расслышал между строчек.
Простите, что не рвётся эта нить,
Но буду я судьбу благодарить
За долгое пространство многоточий…
читатель слов
когда-то я читатель словбродил туда-сюда
туман обрушился с холмов
съедая города
я в этот серый и густой
зарылся с головой
в мой первый том горящий дом
недужный нужный свой
а там кружился тарарам
не видно ни хрена
пластинка ныла по дворам
и к завтрему война
и батя мой спешил домой
еврейской мамы сын
а летний зной звенел струной
и тикали часы
потом потом вернулся он
один зачем-то жив
в тумане задыхался звон
и плыли этажи
осенний дождь клевал с руки
когда криклив и смел
всему на свете вопреки
родиться я сумел
я в это верить не готов
в мою игру ума
строитель снов читатель слов
вдыхающий туман