Опубликовано в журнале День и ночь, номер 4, 2009
Создатель прост и убедителен,
Как дождь в безлюдном переулке.
Как смех ребёнка, плач родителей,
Как табурет в конце прогулки.
Мишень, возможность попадания
И кровь того, кто не промазал –
Вот всё истории создания.
Доступно. Внятно. Без отказа.
* * *
Закатав штанины до коленей,
А глазёнки к небу закатив,
Топчется поэт по белой пене,
Сеть души лохматит об отлив.
Разноцветных рыб на серый камень
Вывалит потом и без конца
Будет молча разводить руками,
Изумляясь мастерству Творца.
* * *
Мы разрываемся на службе,
Взлетая в подковёрных битвах,
И часто говорим о дружбе
Друзьям убитых.
Мы знаем цену человека,
А потому и Бога знаем.
Что полагается калекам,
Предоставляем.
Мы любим наше учрежденье,
Где всё теснее год от года,
Всё незаметней и смешнее
Орёл у входа.
* * *
Друг мой – служащий Империи,
В пиджачонке победитовом…
В человечьей бухгалтерии
Он заведует кредитами.
Он счета с моей фамилией
По всем папкам ищет-мается,
А найдёт – так цифры синие
В книгу пишет. Улыбается.
* * *
В продуваемой комнате переговоров,
где столетьями спорят Вчера и Завтра,
Сегодня томится от их справедливых укоров –
едкой смеси разочарованности и азарта.
Вчера расползётся снова дурным туманом,
Завтра опять попользуется и бросит,
лишь Сегодня правда не по карману,
оно всех принимает и всё выносит.
Только в часы, когда звёздную карту
солнце прячет за голубое,
Сегодня уверено в том, что Вчера и Завтра
ушли, наконец, договорившись между собою.
МУСОР НА КРЫШЕ
Мусор на крыше лежалый, покрытый пылью.
Всё оттого, что людей тут случается мало, а небу
Мусор неинтересен. Так же, как люди. Но здесь
В небе уже человек. И, в его тишине растворяясь,
Слышу я странные мысли о том, что земли не бывает.
Есть, дескать, высшее небо и небо пониже,
Низкое небо совсем, а земли не бывает…
Вежливо сдвинув консервную банку, смущённый,
Тихой звездой проплываю сквозь тьму чердака.
* * *
Я не один и я не одет.
Первый свидетель – солнечный свет –
Смотрит в салатник и наполняет стакан.
– Участь твоя, – говорит, – надёжнее, чем капкан,
Хочешь – молитвы пой, а хочешь – танцуй канкан.
Я опоздал, – говорит, – если цветы в венках,
Если твоя судьба ходит на каблуках,
Если в распахнутой двери – погашенная свеча,
Если движенье плеча
Как поворот ключа.
Так пропади в западне,
Разбейся о сотни глаз,
Первым дождём пролейся,
Сгустками падай в таз.
Сворачивать поздно. Останешься жив, сынок,
Будешь как я – нужен, когда одинок.
* * *
На нас взгляни – и нечего спросить.
Милы, а невозможно опознать.
Мы там, где дождик, чтобы моросить,
Мы там, где солнце, чтобы припекать.
Колючки звёзд тревожат каждый лоб,
А наша недалёкая звезда
Неразличима даже в телескоп
И первая – на зеркале пруда.
* * *
Проводить ещё раз облака
От крестов до слепящего круга,
Не заметить куда, с каблука
Вдруг вспорхнув, улетела супруга…
Потеряв невесомую нить,
Поклониться бетонному своду,
Чтобы снова в метро пережить
Неподдельную близость к народу…
* * *
Как положено – поезд, оставленный друг.
Разумеется, дождь, заоконная слякоть.
И уже перебор – стихотворный недуг…
Не хотелось скучать, а стараюсь не плакать.
Что поделаешь, рельсы – и те коротки.
Снова манят в ущелья гранитного глянца
Три вокзала – затоптанный остров тоски,
Людоедский, как наша привычка прощаться.
ДОКТОРАМ
Я весь ваш, доктора, –
то гастрит, то мигрень, то мозоль…
То истёртая совесть
снова просит кривую заплату.
Одного не отдам на леченье –
сердечную боль.
Кардиологи, вон из палаты!
Повелитель
и штат самых преданных слуг,
эта боль – мой всеслышащий слух,
и надежда, и вера, и мера,
круглосуточный допуск
и в ангельский круг,
и в глаза изувера.
Я в размеренной жизни увязну,
Привыкну “следить за собой”,
Если надо, таблицу калорий
прибью к изголовью,
Только пусть остаётся со мною
сердечная боль –
главный признак здоровья.