Опубликовано в журнале День и ночь, номер 6, 2008
За ухом, горлом, носом – глаз да глаз.
При этой плясовой температуре
Чуть за порог – припомнится на раз
Июнь-июль, когда ходил в натуре.
Там, за порогом – мрак, мороз, атас,
Там швах, там, занят выбиваньем дури,
Господь кроит людей не по фигуре
И пробует на прочность нас, как наст.
Семь шкур спустя я всё ещё дитя.
И, раздеваясь, думаешь в прихожей,
Что бог не лох и лепит не шутя
Тебя с твоими речью, сердцем, рожей
Так, что выходишь ты и с вошью схожий,
И с монументом медного литья…
* * *
Ты кончишь работу и кончишься сам,
но это не повод для скорби;
всё то, что ты здесь проповедовал псам –
метафора urbi et orbi –
оно адресовано, в общем, тому,
с кем всё это будет впервые:
и чувств передоз, и услада уму,
и длани, и перси, и выи.
Представь: он вещает, задействовав рот,
такой из себя гениальный,
но так же подвержен гниению от
гипофиза до гениталий,
а там уж и следующий адресат
маячит, с младенчества смертью чреват.
Расхристанной жизни рисунок твоей
коряв, как портак моремана:
вот птица в скрещении двух якорей,
марина (зачёркнуто) анна,
но в тихом сердечке иссинем твоём
очерчен какой-никакой окоём,
а значит, неважно, что гулко от псов
(кому проповедовал) лая,
что партию лет, и недель, и часов,
безудержной стрелкой виляя,
дотла отстучит пресловутый брегет.
Всё это – не повод для скорби, поэт.
ПОЛИФЕМ
Со мной произошёл козлиный гимн,
Сказали бы ахейцы-острословы,
Теперь мои страданья образцовы,
И даже хор теперь не нужен им.
Повержен переросток-овцепас:
Валялись дураки, а также дуры,
Горланили козлы, смеялись куры.
И верно: не имев обычных глаз,
Я, скромно заселявший свой сим-сим,
Имел во лбу мечту любого мага,
И не стерпел огня – я не бумага.
Теперь я вровень с автором своим.
КИПР
Здесь воды отошли, и Афродита
в отлива иле пеною залита,
довоплотилась на заре эона,
достойная гекзаметра, пеона.
Не человек сё – женщина, мужчина:
столь следствие страстей, сколь и причина,
цель вдохновения, любви натуга,
не человек, не друг – а род недуга.
Что есть богиня, как не вид сосуда,
к которому не приспособишь уда?
Но если всё ж сподобиться вовлечь снасть,
то не иначе, как длиною в вечность,
чтоб, совершая мерные движенья,
понять, что вот оно – стихосложенье.
ИСХОД
Открыть огонь. Изобрести колесо.
Следом – автомобиль, чтоб огонь оказался беглым.
Мыло и бритву создать. Не чтобы холить лицо –
Чтобы верней расставаться со светом белым.
Дать волю слезам. Отпустить волосы и усы.
Руки пораспускать. Отменить крепостное право
В отношении ног и пойти, как часы –
Тикая; перетекая за край державы.
* * *
Война ли? Миф ли о войне?
Повествование о мифе?
Воспоминание о дне
Повествования? В Коринфе,
Или в Микенах, или тут,
Где ты, слепец, бряцаешь лирой –
Но Агамемнона убьют
Двояковыпуклой секирой,
Но от тоски и до доски
В земле итоговой Итаки
Сойти Улиссу, вопреки
Предначертанию вояки,
Но Менелай закончит век
Со старой незнакомой бабой,
Но каждый грецкий человек
Уйдёт, склонив орех дырявый,
Из строф твоих, из битв – назад,
Где Леты лет летит леченье.
Аид – вот идеальный ад:
Ни мук, ни слёз – одно забвенье.
Там, в глубине, на самом дне,
Вовне всего, что было зримо
Тебе, слепец – наедине
С единым бдит неумолимо
Вина ли, сон ли о вине…
* * *
слабо ли в райские врата,
не причинив себе вреда?
дух оперировать без боли
слабо ли?
слабо, витийствуя – рожать?
о братстве петь – из-под ножа?
фабриковать, вскрывая вены,
катрены
о смысле сущего? слабо в
двух пулях выразить любовь,
сказать, мол, верю и надеюсь,
прицелясь?
слабо не обломать перо,
построчно потроша нутро,
дословно на сибирь, меся грязь,
ссылаясь,
источник счастья и обид,
что столь же чист, сколь ядовит?
короче говоря, слабо ли
на воле?
любимая, прости меня:
и жить без этого огня
невыносимо, и, тем паче,
иначе.
я сам себя загнал, засим
я сам себе невыносим,
и – чудо – лишь тебе, постылый,
под силу…
* * *
ну-ка, память моя, кругом.
предъяви её, ту, по ком
умирал, лаская
что посмел бы назвать соском,
если б не было то звонком
на воротах рая.
ту, которую всю, везде,
и в ромашках, и в резеде,
и пестом, и дланью –
оживи её, ту, мою,
о которой всё думаю
даже без сознанья.
от которой сводило пах,
от которой сам воздух пах
спермацетом, миррой,
ту, которую на руках,
ту, что нынче пою в стихах –
о, реанимируй.
ну и пусть – хоть слагай, хоть вой –
что из прошлого ни ногой
та, одна на землю,
облик, ощупь, дыханье, вкус
воскреси. растворяюсь, вьюсь,
истекаю, внемля.
ЭПИТАФИЯ
Некто из страстей и плоти,
вдруг откинувший коньки,
полулошади запло╢тит
на брегу забудь-реки,
и отчалит в подпространство
послевременья улов,
где поганство с христианством
бес попутал, сто пудов.
Как бы, друг, хотелось верить
в этот дантовский гулаг,
в то, что будут нас не херить,
а ну вот хотя бы так,
и что ангелов начальник,
наконечник в губы взяв,
всё же дунет в матюгальник,
нас к своим приплюсовав…
БЫ
Искупляя свои грехи,
Как говаривал Навои,
Я накрапывал бы стихи,
Принимая их за свои,
Либо, как говорил Ли Бо,
О любви сочинял бы слоги,
Ибо только одно – любовь
Помогает идти в дороге.
Так взбираются к небесам:
Врут, камлают, ломают шею,
Ибо, как бы сказал я сам, –
но немею и не умею.
г. Кемерово