Опубликовано в журнале День и ночь, номер 3, 2008
По муравке, по травке зелёной
Уходил я в поля и леса,
Деревенский парнишка, влюблённый
В этот мир и его чудеса.
В каждый бор, полный гама и шума
От снующих зверушек и птах,
В каждый лог, где под солнцем бушуют
Сенокосы в нарядных цветах.
В каждый облак, плывущий, как парус,
В каждый тёплый порыв ветерка…
Что ж, грустя, вспоминаю под старость
Очарованного паренька?
Я не меньше люблю этот свет
И на склоне отпущенных лет,
Но всё меньше в нём вижу чудес
В ожидании… зова с небес.
РОДНОМУ СЕЛУ
Самым дивным, что видано мною
От рожденья до нынешних лет,
Было звёздное небо ночное
Да встающего солнышка свет.
Да ещё деревенька родная
В стороне подсаянской лесной,
Где впервые любовь потайная
Жгла мне сердце к девчонке одной.
Там познал я и радость, и горе,
Жаркий труд сенокосов и жатв,
Скорбный путь на погостную гору,
Где родные в могилках лежат.
И меня в том сельце небогатом,
В две шеренги бревенчатых изб,
До сих пор принимают, как брата,
Безо всяких прописок и виз.
Может, тем и храним от напастей,
Что мне с родиной так повезло
И навек было вписано в паспорт
Наше лучшее в мире село.
Всё тоскую о нём… Знать, оно
По названью не зря — Таскино.
* * *
Вы меня не жалейте, пожалуйста,
Вашим вздохам я вовсе не рад,
Потому как нет истины в жалости,
А лишь некий её суррогат.
И другие нам чувства как главные
Заповеданы между людьми:
Полюбите меня, православные,
Ибо истина только в любви.
И не верьте навету облыжному,
Что гордец я и старый ворчун,
За одно братолюбие ближнему
Я любовью сторицей плачу.
СВЯТЫЕ СТАРУХИ
Среди нищеты и разрухи,
Дурниной заросших полей,
Живут по деревням старухи,
Душою послушниц светлей.
Спокойные, ясные лица
Не ожесточились в трудах.
Таких не бывает в столицах
И прочих шальных городах.
А как их тяжёлые руки
Нежны, и теплы, и добры,
Доподлинно ведают внуки,
Льняные ребячьи вихры.
Телята, ягнята и гуси,
Наверно, бы тоже могли
Поведать о том, как бабуси
Их чутко пасли. И спасли.
Да что там телячий с гусиным
И всех братьев меньших роды —
Те бабушки нашу Россию
Спасали не раз от беды!
И ныне на них уповаю,
Когда сквозь деревни пешком
Бреду по сибирскому краю
Седым стариком с посошком.
…Начнёт вам какой-то зануда
Охаивать “прошлую жись”,
Спросите его: “А откуда
Святые старухи взялись?”
СТРАННИК
Вот возьму и пойду по Руси
С батожком — отмерять километры.
Пусть рубаха моя парусит
И топорщится ёршик от ветра.
Не заменит мне больше мотор
Серафим пламенеющим углём,
Потянуло на русский простор,
Как индуса на старости — к джунглям.
Коли годы зашли за года,
Сыплют соль на виски, что на раны,
Так по-русски — уйти в никуда
И навек погрузиться в нирвану…
Не примите за форс и кураж
Эту тягу к путям запредельным.
Не случайно ведь в русский пейзаж
Странник с посохом вписан издревле.
* * *
Что говорить, стал тихим я.
Уж не гоню во все лопатки.
Шальная молодость моя
Вдаль ускакала без оглядки.
Давно ли, словно заводной,
Я гарцевал на диво дивам…
А ныне чуб мой смоляной
Глядится белым негативом.
Пришла пора белым бела,
Чистым чиста, да, жаль, прохладна…
И конь не гложет удила,
И сам не ловишь взгляды жадно.
Метелью белой замело
Весь белый свет под облаками.
И я об этом — набело
Пишу, простясь с черновиками.
СТАВКА РУСИ
От роду с сельской общиной
Связанный всем существом,
Там я не видел мужчины,
Чтоб не владел мастерством.
Всяк, исходя из потребы,
Гнул, и точил, и тесал.
Сам я умельцем пусть не был,
Но мастаков описал.
Перьев изгрыз я немало
С думой о нашем селе,
Что не на торге стояло —
На вековом ремесле.
Ладил — и знал себе цену
Каждый Иван и Пахом,
А барыши да проценты
Тяжким считались грехом.
Русь процветала, пока
Ставила на мастака.
Русь презирала века
Чудище — ростовщика.
У ЗЕРКАЛА
Этот хрыч неужто я?
Лысый и нелепый,
Старше старого старья,
Семидесятилетний…
Обезьяна сивая,
Кожа — на скелете,
Неужели это я,
Семидесятилетний?
Что газетная статья,
Сух, и туп, и бледен,
Неужели это я,
Семидесятилетний?
И морщины в три ручья,
Как следы от плети…
Неужели ж это я,
Семидесятилетний?
Век презрение тая
К зеркалам и сплетням,
Им ужель поверю я
Семидесятилетний?
* * *
Запуржит, заметелит, завьюжит,
Все дороги утонут во мгле —
И опять ретивое затужит
Об оставленной отчей земле.
Как живут там родимые наши,
Потерявшие лад и уют?
Говорят, что не сеют, не пашут,
Только с горечка горькую пьют.
Я не верю подобным наветам,
Не такие мои земляки…
Ну, а всё же на сердце при этом
Давит камень вины и тоски.
Никогда не простит мне, конечно,
Избяная моя сторона,
Что подумал однажды беспечно:
Без меня обойдётся она…
Потому и болит ретивое
О покинутой отчей земле,
Как пурга заметёт, да завоет,
И дороги утопит во мгле.
г. Красноярск