Опубликовано в журнале День и ночь, номер 9, 2006
Путевые новеллы переводчика стихов
В последние полтора десятилетия у поэтов города на Неве сложились тесные и регулярные связи с коллегами из американского штата Флорида. Почему именно с ними? Не в последнюю очередь – потому, что в этом южном тропическом штате тоже есть город Санкт-Петербург. И это не случайное совпадение. Название американскому “тезке” дал его основатель – русский человек, гвардейский офицер, инженер, писатель Петр Алексеевич Дементьев. Это он проложил в заболоченных джунглях Флориды первую железную дорогу – “Оранжевый пояс”, давшую, как это бывало не раз, жизнь новому городу. В 2003 году оба Санкт-Петербурга праздновали свои юбилейные даты: российский – 300-летие со дня основания, американский – 100-летие получения городского статуса.
Но не будем на сей раз углубляться в историю. Наша тема сегодня – поэзия, точнее – поэтические переводы, небольшие, но любопытные открытия и находки в поездках по дорогам Флориды.
1. С РУССКОГО НА АНГЛИЙСКИЙ И… ОБРАТНО
В огромном книжном магазине “Бордерс”, в соседнем с Санкт-Петербургом городе Тампа я рылся, по своему обыкновению, в книгах на “поэтической” полке. Какая чушь, что американцы не любят и не читают поэзии! Мне тотчас встретились прекрасные издания английской и американской классики, современных авторов, знакомых мне и незнакомых. В числе других попалась и книга поэта Генри Тейлора “Understanding Fictions” (“Разгадка вымысла”), выпущенная в 1996 году издательством университета штата Луизиана. Позднее мой друг, поэт из американского Санкт-Петербурга Питер Майнке сказал мне, что имя Генри Тейлора в поэтических кругах известно, что это признанный и авторитетный мастер.
Листаю книгу поэта из Луизианы – и вдруг нахожу среди оригинальных стихов два перевода с русского! “Василий Казанцев” – подписано внизу курсивом. Поэта Василия Казанцева я знаю давно, еще по Сибири, с тех пор, когда я, после окончания Ленинградского университета, жил в Новосибирске, а он – в соседнем (по сибирским меркам) Томске, тоже только что окончив университет – местный, старейший и славнейший в Сибири. Василий, мой одногодок – поэт замечательный, но известность его очень уж громкой не назовешь. Интересно, где и как познакомился с его творчеством американский собрат? Вот текст стихотворений Василия Казанцева в переводе на английский:
WHO WAS EXALTED
– What person did they elevate
above the storm clouds smoking wrath
even above the stars or fate?
– The one who brings this world to truth.
– And who is heartlessly consigned
to fog and darkness, in sackcloth
to freeze in mud and icy wind?
– The one who brings this world to truth.
THE SOUNDS
The woods resounded with a shriek
a wild and terrifying cry
but it subsided into stillness
and I forgot it by and by.
In heaven’s height a sudden flash,
the thunder rolled across the sky.
evaporated into silence
and I forgot it by and by.
Into a wakeful midnight once
amidst recalled but silent speech
there made its way into my heart
the slightest ticking of a watch.
It was almost to faint to hear,
like a shifting sleeper’s sigh;
I lay there staring through the dark
and seemed to hear it magnify.
Year after year had passed and gone –
departed, vanished, fled –
but still that feeble crackle ticks on
like thunder rolling in my head.
Естественно, я знал многие стихи моего товарища, некоторые – наизусть. Но не эти. Хотя знакомая интонация, характерный ход поэтической мысли угадывались даже в иноязычном переложении. Возникла дерзкая мысль: перевести эти стихи… обратно на русский язык! А потом сличить с оригиналом и посмотреть, что получилось, много ли потеряли строки Василия Казанцева после “двойного” перевода. Ведь переводные поэтические тексты находятся порой, что скрывать, под некоторым подозрением: кто его знает, что там у автора в оригинале, не “накрутил” ли переводчик чего-то от себя, что-то улучшил, а что-то, может быть, и ухудшил? Ведь лишь сравнительно немногие владеют обоими языками настолько, чтобы напрямую сравнить перевод с оригиналом, да и не всегда оригинал доступен – тем более если речь идет не о самых известных классических текстах. Существует и вовсе радикальная точка зрения – адекватный перевод поэзии невозможен по определению:
И вновь из голубого дыма
Встает поэзия.
Она
Вовеки непереводима,
Родному языку верна, –
писал искушенный в переводческом ремесле поэт Александр Межиров. Тем не менее, руки, что называется, чесались: еще в самолете Тампа – Нью-Йорк я начал работать над переводом, продолжил на пути из Нью-Йорка в Москву. Вернувшись домой, обнаружил, что в имеющихся у меня многочисленных сборниках Казанцева этих стихов нет. Может быть, это вообще не его сочинения? Казанцев – фамилия не редкая: в том же Томске есть теперь другой Казанцев, пишущий стихи. Но того зовут Александр – инициал другой, да и стихи у него совсем иные. Пришлось сесть за телефон, разыскать Василия в подмосковном городе Реутове, где он живет теперь, рассказать в письме эту историю и попросить, если это и впрямь его стихи, прислать мне оригиналы стихотворений. Василий охотно откликнулся. И вот что получилось:
ПРЕВЫШЕ ВСЕХ ЗЕМНЫХ ВЫСОТ
(“Обратный” перевод с английского)
– Превыше всех земных высот,
превыше молний и светил
кто вознесен был ими?
– Тот,
кто миру истину явил.
– Но кто ж к безмолвию болот,
снегов, где только ветер выл,
приговорен был ими?
– Тот,
кто миру истину явил.
КОГО ВЗМЕТНУЛИ ТАК ВЫСОКО
(Авторский текст)
– Кого взметнули так высоко –
Неотвратимых выше гроз?
Превыше звезд, превыше рока?
– Того, кто правду миру нес.
– Кого прогнали так жестоко –
Туда, где ветер, мрак, мороз,
Туда, где вьюга? Мох? Осока?
– Того, кто правду миру нес!
ЗВУКИ
(“Обратный” перевод с английского)
Стонал и плакал темный лес,
но ветер стих, смирив свой пыл,
и этот звук замолк, исчез,
и я забыл его. Забыл.
Сверкнула молния, и гром
свои рулады протрубил,
но постепенно стих потом,
и я забыл его. Забыл.
В бессонницу, когда вокруг
ничьих не слышно голосов,
я был пронзен однажды вдруг
легчайшим тиканьем часов.
Они лежали на столе,
где сам же я их положил,
и звук их, мнилось, рос во мгле
и, вырастая, ворожил.
Я знал с тех пор и свет, и мрак,
прошли года, но, словно гром,
ночное тихое “тик-так”
звучит в сознании моем.
ЗВУКИ
(Авторский текст)
В лесу густом раздался крик.
Он грозен был и дик.
Но стих вдали, растаял крик,
И я забыл тот крик.
В высоком небе грянул гром.
Он резким жег огнем.
Но улетел, растаял гром.
И я забыл тот гром.
В полночной чуткой тишине
Средь смолкших голосов
Однажды грянул в душу мне
Легчайший ход часов.
Уходит вдаль за годом год,
Идет, бежит, спешит.
А тех часов неспешный ход,
Как гром,
В ушах
Стоит!
Не мне, разумеется, судить о качестве своих переводов. Могу сказать лишь одно: Василий их “признал”. То есть, одобрил. Можно, правда, заметить, что присланный оригинал стихотворения “Звуки” на целую строфу короче, нежели английский и, соответственно, русский перевод. Но и этому есть объяснение. “Перечитав стихотворение, понял, что предпоследнее четверостишие в нем лишнее, – написал мне Василий. – Сократил его”.
Что же касается Генри Тейлора, то с ним Казанцев, по его словам, никогда не встречался и никогда о нем не слышал. Где и как познакомился американец со стихами русского поэта, где и как “положил глаз” на них, остается неизвестным.
Стихотворение “Звуки”, например, не входило ни в одну из книг Казанцева, печаталось только в журнале “Сибирские огни” в начале далекого 1989 года. Но, так или иначе, история эта мне кажется весьма оптимистичной. Во-первых, она еще раз подтверждает, что поэзия не знает ни границ, ни расстояний, ни пресловутых языковых барьеров. Какими-то неведомыми подчас путями поэты находят друг друга, и перекличка их не прекращается никогда, играя свою, подчас незаметную, но важную роль в жизни нашего разобщенного мира. И, во-вторых: несмотря на многие авторитетные скептические суждения, поэзия все-таки переводима: ведь, что ни говори, дважды “пересотворенные” стихи сохранили и свою поэтическую мысль, и даже характерную интонацию!
2. ОН БУДЕТ СТРОИТЬ ИМПЕРИИ…
В том же магазине в Тампа попалась мне другая книжка: “Любимые стихи Жаклин Кеннеди-Онассис” (издательство “Hyperion”, Нью-Йорк, 2001). Судя по отбору, осуществленному дочерью Жаклин – Каролиной Кеннеди, поэтический вкус американской “первой леди” начала шестидесятых был весьма широк: наряду с Гомером и Шекспиром в книге присутствуют знаменитый ирландец Йейтс, многие выдающиеся соотечественники – “великая затворница” Эмили Диккинсон, неистовый бунтарь и экспериментатор Э.Э.Каммингс, “традиционалист” Роберт Фрост и многие другие. Фрост, в частности, представлен стихотворением, написанным к инаугурации президента Джона Ф. Кеннеди. Так что – не только у нас существовала и существует традиция сочинения стихов “на случай”, которые у нас иронически называли “датскими” (от слова “дата”).
Но интересней всего мне показались стихи самой Жаклин, публикуемые в приложении. Их немного – всего три, и первые два написаны, можно сказать, в отрочестве – в десять и в четырнадцать лет. А вот третье, относящееся к 1953 году, когда Жаклин было двадцать четыре, представляет определенный интерес. И поэтический, и человеческий, и, можно сказать, исторический. Потому-то мне и захотелось перевести его, хотя бы фрагментарно. И вот что у меня получилось:
ДЖОН Ф. КЕННЕДИ ГРЕЗИТ В МАССАЧУСЕТСЕ
Он шагал по берегу вдоль Кейп Код,
Размышляя: кем станет он, что его ждет?
Над Новой Англией листопад
Свой терпкий распространял аромат.
И в памяти Джона всплывали со дна
Такие знакомые имена:
Конкорд, Лексингтон и Банкер Хилл,
Плимут, Фэлмос и Марстон Милл –
Его достоянье, наследство его,
Важней которого нет ничего.
Он думал о том, что в своем пути
Он призван служить и призван вести.
Упрямец, он твердо ступал, не спеша,
Но вдаль рвалась то и дело душа:
К далеким предкам, сквозь толщу веков,
К журчанью ирландских ручейков.
И токи зеленой дальней земли
В его крови поднимались, росли.
……………………………………………………………
Ведь в том, кто кажется людям иным
Таким современным, простым, земным,
Живет, укрытый со всех сторон,
Надменный всадник былых времен.
Пора! Сейчас он к дому свернет,
И дом на холме белизной сверкнет.
Там братья и сестры его весь день
Играют, прячась от солнца в тень.
Там в окнах уже загорелись огни –
На ужин семью приглашают они.
Отец его там, как древний король,
Играет свою заглавную роль.
Ну, а пока что он – наедине
С морем и ветром на синей волне,
Со всем, чем он станет и что его ждет,
Чего нам нельзя угадать наперед.
Он будет строить империи,
Он будет растить сыновей,
Он будет дальше и дальше
Идти дорогой своей.
Будет любовь ему в жизни дана,
Но не будет покоя дано,
Ибо искать ему суждено
Свое Золотое Руно.
Все свершится, чего не провидит взгляд,
Все, что море и ветер ему сулят.
“Навеяно поэмой Стефена Винсента Бене “Тело Джона Брауна”, – гласит авторское примечание. Имя поэта Бене, как и его огромная (целая толстая книга!) поэма, посвященная памяти прославленного борца против расизма, мало известны у нас. Между тем, для американцев это – классика. Существует русский перевод поэмы, осуществленный в Америке Иваном Елагиным. Но при всем уважении к таланту одного из лучших поэтов русского зарубежья прочесть этот перевод возможно лишь в том случае, если готовишь диссертацию. Тут уж никуда не денешься, тем более, что необходимой информации в поэме (и соответственно в ее русской версии – переводе) более чем достаточно. Но читать ее “просто так”, ради эстетического удовольствия – решительно невозможно. Впрочем, это так, в скобках. Что же касается стихотворения Жаклин, то есть в нем безусловно какой-то свой нерв. Какая-то пророческая тревога. Или это только кажется нам, знающим, что случилось потом?
3. ФЛОРИДА ИЛИ ФЛОРИДА?
Хорошо помню: в школе нас учили говорить “Флорида”, с ударением на предпоследнем слоге. И я несколько удивился, услышав от американских петербуржцев другое произношение: Флорида. Что правильнее?
Меня успокоили: правильны оба варианта. Только первый восходит к европейским первооткрывателям Америки – испанцам, второй адаптирован к английскому языку, предпочитающему, как известно, ударение на первом слоге. От себя же могу сказать и так: есть Флорида, но есть и Флорида. Санкт-Петербург, вернее, Сент-Питерсберг и его окрестности с их длинными шоссе, коттеджами, супермаркетами, банковскими стеклянными небоскребами – это англо-саксонская Флорида. Но есть и Флорида – глубинка, где тоже говорят по-английски, но жив еще старый испанский дух в архитектуре, в топонимике, в устройстве быта. Помню крохотный городок Сан-Антонио: шестьсот человек жителей, но он гордо именуется городом, он даже не “таун”, как принято называть по-английски маленькие городки, а “сити”, то есть, настоящий город, и аккуратное строение в центре, размерами чуть больше среднего сарайчика, украшено вывеской “сити-холл” – ратуша, напротив него зазывает посетителей мексиканский ресторанчик, неподалеку — женский католический монастырь и тут же – университет Сан-Лео, куда меня и пригласили прочитать лекцию о ленинградской блокаде и современной России (это было в год 60-летия окончания Второй мировой войны). Монастырь и университет существуют в трогательном симбиозе, монахини работают в библиотеке и других университетских службах. Правда, глядя на стройную пожилую женщину в розовой кофточке, провожающую тебя к месту выступления, не сразу скажешь, что это монахиня. Ни тебе черной рясы, ни характерной шляпы, ни четок в руках. И только подчеркнутая подтянутость, внутренняя собранность говорит о неких особенных отношениях с нашим грешным миром.
Преподаватель этого университета Курт Ферретти-Уилт, местный поэт, внешне напоминает испанского идальго. И стихи он пишет скорее европейские, чем американские, в том числе – возвышенные и печальные сонеты, опирающиеся на античную мифологию. Особенно близок ему трагический образ Орфея. Вот один из таких сонетов, написанный как бы от имени самого Орфея:
На самом деле не змея
возлюбленную укусила –
ее лишь ветреность моя
и ревность к песне подкосила.
Опомнясь, в ад спустился я.
“Отдайте!” – музыка просила,
И сам подземный судия
признал, что песня – это сила:
вернул жену… И заодно
связал зато меня запретом
оглядываться… Но поэтам
то сладко, что запрещено.
И вновь средь суетного мира
мы одиноки – я и лира.
Эти стихи Курт прочел у себя дома, куда пришли в этот вечер и другие стихотворцы, живущие поблизости. Чтение стихов по кругу сопровождалось иногда игрой на гитаре и какой-то экзотической индийской гармонике, вдруг оказавшейся в руках гостеприимного хозяина. Можно сказать, что здесь, в этом уголке Флориды, существует своя поэтическая школа, в чем-то, может быть, более “консервативная”, чем американская (в том числе и “санкт-петербургская”) поэзия в целом. Местные поэты чаще обращаются к традиционным формам стиха, чаще пользуются рифмой. Вот произведение одного из них – Крэйга Эдвардса, под названием “Пляж”:
По пляжу носится малыш,
Смущает утреннюю тишь,
Он здесь, в песке не ищет клад,
Что некогда зарыл пират.
Он занят миром и собой,
Его влечет морской прибой,
Он ловит в ласковой волне
Тень рыбки на песчаном дне.
Прыжок, рывок,
Смешок, бросок –
И брызги – как соленый сок!
Все интересно для юнца:
Неужто морю нет конца?
Такой большой, соленый друг,
Обнять его – не хватит рук.
Прыжок, бросок,
И смех, и визг,
И вновь – каскад соленых брызг!
Стихи исполнены ярких красок, радости жизни – мы давно таких не слышали. Другой поэт, Тэмми Эванс – полная противоположность собрату:
Я так устал, я так устал
От старых вин в бутылках новых
И от стаканов этих полных,
Опустошающих меня.
Я так устал, я так устал
От этих пестрых этикеток!
Соскабливаю их ногтями
Обломанными
целый день.
Остановиться не могу:
От первого глотка – румянец,
И слезы, слезы проступают
Вдруг – от последнего глотка.
И на душе – тоска и грусть,
И перехватывает горло,
И ослабевшими руками
К бутылке новой я тянусь…
Думаю, что здесь и в помине нет “пропаганды алкоголизма”, которой у нас одно время так боялись. Это вообще не пропаганда. Это исповедь. Насчет полных стаканов, опустошающих человека (человек опустошает их, а они – его) – сказано, по-моему, сильно и убедительно!
Недавно поэты из Сан-Лео – Сан-Антонио прислали мне свой новый коллективный сборник – “Обозрение Песчаного Холма”. Взгляд упал на еще одно стихотворение Курта Феретти-Уилта – “Желтая бабочка”:
Прелестница, летунья, цветистая заря,
Знать, в этой точке мира ты вспыхнула не зря,
Где путаем так часто (увы, печальный факт!)
Мы с красотою – глянец и с чувствами – контракт.
Земной печальный жребий всех ожидает нас,
Толчемся мы, толпимся в преддверье темноты.
Во прахе и во страхе живущих всякий час,
Крылатая сестричка, подбадриваешь ты.
Искренние, порой восторженные, порой элегичные, отмеченные иногда милой (кажущейся!) “старомодностью”, стихи поэтов Южной Флориды (с ударением на втором слоге!) в чем-то дополняют для меня картину сегодняшней поэтической Америки. И думаю, что не только для меня.
г. Санкт-Петербург