Опубликовано в журнале День и ночь, номер 7, 2006
МОЁ ПРИЧАСТИЕ – ОЛЕНЬЯ КРОВЬ
* * *
Мы полцарства не меняли
на коня.
К телефону? Не меня ли?
Не меня.
Мы гитарами звенели
на окне.
Позвонили? Не ко мне ли?
Не ко мне.
А богиня оказалась
столь земной!..
На край света отказалась
вслед за мной.
А, плевать! Богинь немало
на земле.
Были б только чай да сало
на столе,
друг с гитарой, песнь в миноре,
ветр степной…
Постучали. Не за мной ли?
Не за мной…
* * *
Великий город! Бьётся мерно
В гранит упругая волна.
Я вырос до твоих размеров;
Мы одномерки, старина!
Пред серой глыбой неживою
Затеплил я свою свечу;
За эту избранность с лихвою
Я одиночеством плачу.
Ты одного отвадил друга,
Другого сбил с его пути,
А третьему, что прибыл с юга,
Не дал и вовсе подойти.
Зато теперь ярмом на вые
Висят, подарены тобой,
И эти улочки кривые,
И эти тени неживые,
И коммуналок домовые,
И всадник с ищущей рукой…
Но у меня претензий нету,
Не злись, обиженно сопя:
Подозреваю, что по свету
Бегу я только от себя.
А коли так – расти продолжу,
Врастать и в камень, и в волну;
Пробью собой событий толщу
И этой жизни глубину.
Когда ж от силы занеймётся,
Вздохну светло и глубоко…
Гранитный берег всколыхнётся,
И ветер в небе задохнётся,
И загустеет, и свернётся
Июльской ночи молоко…
* * *
А дым
из трубы вырывался,
как дерзкая прядь,
В краю
больных поясниц,
суставов, коленей,
Где мы,
выполняя какой-то
дремучий обряд,
Засовывали руки
в горячий живот
олений.
Там женщины
были покорны,
а ночи – длинны,
И кровью, как миро,
пропитаны дни
и недели.
И падали звёзды
на белое тело
страны –
Такой беспокойной
в своей одинокой
постели.
* * *
Весь мир утыкается
в Новый Навет.
Драконовы зубы –
в недавнем посеве…
А я, утопая,
хватаюсь за ветвь
Железной дороги,
идущей на Север.
Всех ваших смыслов –
фальшив покров,
На ваших улицах
сдохла поэзия.
А моё причастие –
оленья кровь
И в горло – на закусь –
мороза лезвие.
Дрожат ресницы,
пустыня спит,
Болот отёки
в снега укутав…
И гуляет блуда,
чиста, как спирт,
Средь ненецких женщин
и жён якутов.
* * *
Над Невою – мачты кораблей
и закат – пленителен и розов…
Пляшет грифель липовых аллей
по страницам питерских морозов.
В полчаса сгустилась темнота,
и Луна нахохлилась по-птичьи…
Петербург, ты апокалиптичен,
город-призрак, город-маета!
Околдует ветер, как Петра,
и не сразу скажет о расплате –
прежде строчки выдавит в тетради
остриём гусиного пера.
Станет прочь отталкивать друзей
да швырять в окошко птичьи крики…
Лишь тетради (будущие книги),
да клетушка (будущий музей)…
Не смотри, приятель, на Луну –
не поймёшь, орёл там или решка.
Ночь темна. Верней, черна – как речка,
и у этой ночи ты в плену.
* * *
Не отторгая природу,
не ощущая вину,
дети играют в свободу,
дети играют в войну.
Замки творят и разруху,
магию чисел и слов –
дети играют в разлуку,
дети играют в любовь.
Будьте покойны: покуда
свято, легко, без затей
дети таят в себе чудо, –
дьявол не тронет детей.
г. Санкт-Петербург