Опубликовано в журнале День и ночь, номер 3, 2006
С большой благодарностью к Вале и Оле, моим однокашникам, без близкого знакомства с которыми я никогда бы, возможно, не вернулся к этой теме.
1.
Поезд уносил меня все дальше и дальше от Москвы. Дачные места постепенно сменялись полями, перелесками, а то и совсем плотными лесами. Конечной целью моего путешествия был город N, где нужно было решить некоторые дела с местным издательством, которое готовило к печати сборник русских сказок. К ним я и согласился сделать иллюстрации, хотя дело это было для меня новым. Конечно я читал сказки, но иллюстрировать их не приходилось. Да уж больно работа интересная – простор для творчества. Так я и оказался в пустом купе этого поезда.
За окном стояла мягкая теплая осень. Деревья были окрашены золотой палитрой цветов – от лимонно-желтого до благородного бордового с пурпуром и даже до буро-зеленого. Лиственница еще не сбросила свои мохнатые иголки, похожие на новогоднюю мишуру. Природа готовилась ко сну. И только вечнозеленые ели да сосны будут сторожить до весны спящую природу. Особенно будут пугать своей откровенной наготой березы – без листьев, пусть и желтых, черные ветви с белыми стволами выглядят вызывающими и одновременно жалкими. Этого почему-то не скажешь про осину или дуб.
Вечерело. Заходящее солнце еще отбрасывало отблески на всю эту золотую роскошь. Мелькание деревьев за окном, перестук колес да позвякивание ложечки в стакане постепенно сморило, и я задремал. Проснулся от грозовых разрядов. За окном бушевала нешуточная гроза. За всем грохотом я и не сразу осознал, что исчез стук колес и звон стакана. Поезд стоял. Вспышки молний высветили мрачную картину – около путей находилась заброшенная, полуразвалившаяся станция, окруженная со всех сторон лесом. После сильных разрядов и без того слабый ночной свет в поезде погас. Запахло почему-то серой, хотя обычно при грозе, как правило, выделяется озон.
Когда свет зажегся, я с удивлением обнаружил в купе напротив себя молодую девушку и с ней мальчонку лет пяти. Готов был поклясться, что дверь в купе не открывалась, но появление попутчиков было слишком очевидным. Девушка была не просто красива. Было в ней что-то такое особенное, необычное, и лицо ее как бы излучало странный свет. В памяти не отложилось, во что она была одета, кроме платка, наброшенного на плечи. На нем так искусно были выполнены птицы и звери, как будто их ткала сама матушка-природа. Казалось, что они вот-вот спрыгнут прямо на пол купе и пойдут гулять по вагону.
Мальчик тоже был по-своему замечателен – в его больших глазах светился явно недетский ум. Общий разговор как-то не сложился. На мой вопрос, куда они держат путь, девушка улыбнувшись промолвила: “Недалеко”. Еще я узнал, что мальчика зовут Филей, что от Филимона. Дальше не помню ровным счетом ничего, но открыв утром глаза обнаружил, что попутчиков моих уже нет.
За утренним чаем я спросил у проводника почему ночью стоял поезд в таком странном месте. Он устало улыбнулся и рассказал некую историю, которую, судя по всему, пересказывал уже не раз любопытствующим вроде меня. Когда-то в этом месте действительно находилась станция, и поезд тут стоял пол-минуты. Но со временем она развалилась, куда-то пропали пассажиры, и было решено отменить здесь остановку. Были внесены соответствующие поправки в расписание.
Однако, не тут-то было. С поездами, следовавшими по новому расписанию, стали твориться самые странные дела. И все вблизи этой заброшенной станции, а точнее – после нее. То отцепится на ходу вагон, то поезд на совершенно прямом участке врежется в появившееся невесть откуда стадо лосей. Бывали случаи и того хлеще – поезда сходили с рельсов, правда всегда обходилось без жертв. Просто какое-то заговоренное место. Доведенные до крайности машинисты стали самовольно останавливаться на прежнем месте. Поэтому-то поезд даже в самые лучшие времена иногда опаздывал на пол-минуты. По понятным причинам, называть станцию не буду.
2.
История была занимательная, но, возвращаясь домой, я было забыл о ней вовсе. А зря! В этом месте поезд сделал как всегда свою неплановую остановку, и я самым удивительным образом оказался со своими нехитрыми пожитками на улице, около станции. Когда пришел в себя – поезда уже и след простыл. Ночевать в лесу как-то не хотелось. Пассажирский поток на этой ветке был скудным и следующего поезда нужно было ждать до следущего вечера. Товарные же здесь не останавливались – на них, видимо, заклятье не распространялось. Дело принимало интересный оборот. Однако, особой тревоги я не испытывал, т.к. временем не только не был связан, но и собирался после возвращения из этой поездки отправиться куда-нибудь на этюды.
На часах была полночь. При свете полной луны я хорошо рассмотрел заброшенную станцию. Она была целиком сооружена из дерева. Доски крыши и настила были настолько прогнившими, что оставалось только удивляться, как это ветхое сооружение выдержало прошедшую грозу. По всем законам физики все должно было рухнуть уже давным-давно.
Насмотревшись вдоволь на останки станции, я приметил при луне нечто похожее на дорогу, уходящую в чащу леса. Догадка оказалась правильной. Это была заросшая лесная дорога, и если бы не песчаная почва, ночью она была совсем неразличима. Ноги сами понесли меня по ней. Лес был смешанный. На дороге попадались поваленные и уже полусгнившие деревья. Похоже здесь уже много лет не проезжала ни одна машина.
Дорога вывела меня на гору, откуда при лунном великолепии открылась весьма мрачная картина. Внизу лежала небольшая деревушка, домов пятнадцать-двадцать, большая часть из которых была разрушена. В отдельных домах сохранились стропила, но в основном это были заросшие срубы с уныло торчащими печными трубами. В уцелевших домах не было видно ни огонька. Картина была странная. Вымершая деревня, залитая лунным светом. Было тихо. Нужно было искать место для ночлега.
Дойдя до конца деревушки, я собрался было повернуть обратно, но вдруг ни с того, ни с сего налетел сильный порыв ветра, за которым разразилась гроза с обильным ливнем, хлынувшим как из ведра. Спасаясь от дождя я метнулся к одиноко стоявшему дому с заколоченными окнами. Дом был явно брошенным. В дверных петлях вместо замка торчала суковатая ветка. Внутри дом встретил меня дурманящим запахом каких-то трав и кореньев. Изведя почти пол-коробка спичек, я обнаружил нечто похожее на лампаду, и к неописуемой радости тотчас обзавелся тусклым источником света.
Стены были увешаны пучками растений и кореньями. Помимо их было множество холщевых мешочков, а за печкой – ступа из березы. Посредине стоял массивный стол и несколько табуретов, а вдоль стен – скамьи. У печи размещалась широкая скамья, на которой, надо полагать, спали. По крайней мере, на ней лежала подушка, как потом выяснилось, набитая не то сеном, не то какими-то пахучими травами. Хотя крыша и была крыта соломой, она нигде не текла, и в доме было сухо.
Удовлетворившись таким поверхностным осмотром, я устроился на печной скамье и провалился в сон, благополучно проспав до середины следущего дня. Дождь поливал с прежней силой. Теперь я мог хорошо рассмотреть свое пристанище, почувствовав себя кем-то вроде Робинзона Крузо. Заросший снаружи дом, создававший впечатление ветхости, внутри оказался на удивление крепким, с прочным полом и далеко не ветхими стенами. В холщевых мешочках оказались какие-то порошки и молотые коренья. Приятной неожиданностью для меня оказалась находка большого запаса свечей и довольно много ржаных сухарей. Последнее было тем более отрадно, что мои собственные скудные запасы состояли из нескольких бутербродов и оставшихся после поездки двух банок тушенки.
Но были и довольно странные наблюдения. Внутри дом не нес следов запустения. Помимо порядка в вещах, отсутствовала пыль, странно уцелели сухари, которые почему-то не погрызли мыши – создавалось впечатление, что дом жилой и хозяева лишь ненадолго его покинули. Пришлось тщательно осмотреть и печку. Она была холодной, как и зола в ней. Но ничто так не поразило, как отсутствие моих обгоревших спичек на полу. Я облазил на коленях весь пол, но не нашел ни одной. Это было только начало…
3.
Примирившись со своим временным заточением, я решил поработать над эскизами. Дело пошло удивительно споро, и я не заметил, как подкрался вечер. Дождь прекратился, и пора было ознакомиться с участком. Как такового его уже не было. Ограда почти отсутствовала, лишь на нескольких уцелевших кольях сохранилась пара жердей. Участок зарос густой травой, но у крыльца ее почему-то не было. На срубе полуразвалившегося и заросшего травой колодца стояло ведро с ржавой цепью. Вода в колодце оказалась на удивление вкусной. Под навесом дома нашлись и дрова. Так что вечером я уже пил душистый чай, заваренный на хорошо мне известных листьях липы, мяты и черной смородины.
Ночь, на этот раз, я провел не совсем спокойно. За окнами после полуночи что-то ухало, прогромыхала цепь в колодце. Утренний обход владений убедил меня, что пока не страдаю слуховыми галлюцинациями. Ведро на колодце стояло не так, как я его оставил, а открытой частью вверх. Из леса тянулась дорожка следов, хорошо видимая по утренней росе. Дорожка петляла вокруг дома и колодца. Дело было ясное – ночью у меня были посетители. То ли приходили по воду, то ли…
Днем я разыскал в одном из мешочков сушеные грибы и, добавив к ним немного кореньев петрушки и сельдерея, сварил себе недурной грибной суп. Так, по крайней мере, мне казалось. Дальнейшее показало, что я ошибался. Вечером меня основательно скрутило, и я впал в забытье. Очнулся среди ночи с сильным жаром и с пересохшим от жажды горлом, но не было сил добраться до чугунка с водой. На стоявшем рядом табурете нащупал кружку, которую жадно осушил. Жидкость в кружке оказалась душистой, но горькой.
Наутро проснулся бодрым и здоровым. Приключение с грибным супом оставило тяжелые воспоминания. В дальнейшем я решил не прикасаться к этим грибам, опасаясь основательно подвести издательство. Открытием оказалось то, что вечером я не ставил табурет подле скамьи, а оказавшаяся на ней кружка и отвар в ней появились невесть откуда. Сам я его приготовить никак не мог по нескольким причинам. Во-первых, я совершенно не разбирался в разных травах, кореньях и их свойствах. Исключение составляли разве что самые известные: подорожник, нехитрый чайный сбор и еще кое-что, известное мне по туристическим походам. Во-вторых, мое вчерашнее состояние не позволило бы мне даже подвинуть табурет, не то что заниматься какими-либо отварами. Но коли все обошлось благополучно, пора было поближе познакомиться с деревушкой…
4.
На поверку в деревне оказались живые люди – две ветхие старушки и дед по имени Пахом. Поначалу разговор завязался, но когда старушки узнали, какой дом я избрал в качестве пристанища, они, перекрестившись, молча удалились по своим избам, оставив меня пребывать в недоумении.
Пахом был крепким старичком и, чем мог, помогал обеим старушкам – то крыльцо поправить, то прибить на ограде отвалившуюся жердь. Последнее, право, уже не имело никакого смысла, но Пахом это делал по привычке. Он оказался весьма словоохотливым, с неповрежденным временем разумом и с хорошей памятью. Пока курили он поведал мне историю деревни, которая случилась не менее семидесяти лет тому назад, а то и более.
Жила здесь в то время одна девушка по имени Ядвига. Откуда у нее было такое польское или литовское имя никто не знал. И была она хороша собой, приветлива с людьми. Родители умерли давно, а ее воспитала бабка. Перешло ей по наследству бабкино знахарство, да видать и еще кое-что. Многие обращались к ней за помощью, и никому она не отказывала, стараясь помочь, чем могла. Лечила и людей, и скотину. Однако, не всегда бывало ладно. Не всякую хворь легко было одолеть. Про то даже некоторые нынешние врачи догадываются.
И надо же было такому случиться, что у соседа умерла корова, которую лечила Ядвига, а у другого, почти в одночасье, сдохла свинья. Случились и другие неприятности. Хотя ни к падежу свиньи, ни к другим нерадостным делам Ядвига не имела никакого отношения, злые языки (а такие всегда есть в любой деревне) стали приписывать ей все эти нечастья. А тут еще парень, который понапрасну к ней сватался, сломал ногу. И пошло-поехало.
Порешил народ изгнать Ядвигу из деревни, что и сделали. А пуще всех бесновались ребятишки, бросая ей вдогонку камни и палки. Один камень видно так сильно попал ей в спину, что на этом месте потом вырос горб. Так рассказывал Пахом. Ядвига ушла в лес, и больше никто ее не видел. Зато потом встречали по темноте горбатенькую старуху, что доставляло немалые неприятности. А на старухе той был приметный Ядвигин платок, расписанный зверями да птицами. В общем, сплошная чертовщина.
С тех пор на деревню как бы опустилось заклятье. Быстро вымерла вся скотина: то корова объелась не той травы, то лошадь на ровном месте сломала ногу, то какой-то мор унес весь поросячий приплод. Да и с людьми стало твориться неладное. Пошли всякие хвори одна за другой. Один человек провалился сквозь землю в том месте, где и ям никаких отродясь не было. Другой пошел в лес и сгинул. Позднее узнали, что его загрызли невесть откуда появившиеся волки. Люди перестали ходить в лес по ягоды и по грибы. А потом и вовсе покидать свои жилища.
Так и опустела и без того небольшая деревня. Остались здесь доживать только две старушки да дед Пахом. При том Пахом как бы с гордостью заметил, что ни его, ни тех двух оставшихся старушек в тот несчастный день в деревне не было. Родители послали их в лес по грибы. Ядвигу они там не повстречали, видать разминулись.
И еще поведал мне Пахом, что в лес он все-таки изредка ходит – за дровами и валежником, но только днем и только вдоль опушки. Бывало, и грибов наберет. Да еще узнал от него, что поселился я именно в доме Ядвиги, который много лет жители обходили стороной, не то, чтобы заходить в него. Распрощавшись с дедом, я отправился восвояси.
5.
Рассказ Пахома произвел на меня неизгладимое впечатление, особенно когда я попытался связать с ним все странности, случившиеся со мной за последнее время. Однако, все это как-то хорошо ложилось в сказочную канву и мои иллюстрации. И тем самым давало еще больше пищи для размышлений. Получалось, что деревня имела свою собственную бабу Ягу, если только ее влияние не распространялось на всю округу, а то и далее. И меня угораздило поселиться именно в ее бывшем доме. Так что грибочки и порошочки всякие теперь для меня заказаны. Да и вообще можно ожидать всякое.
Однако, здесь мне хорошо работалось и было уютно с какой-то внутренней домашней теплотой. Поэтому я решил остаться, отклонив предложение Пахома перебраться к нему, твердо веря, что зло не может возникать само по себе, а причины для этого пока не было. Да и попал в этот дом я случайно, по воле неожиданно разразившейся грозы. Правда, последнее заронило во мне некие сомнения.
Помимо пищи для размышлений требовалась пища для организма. Травяной чай и курение, конечно, несколько сокращали потребности в еде, но запас сухарей постепенно таял. Собственные припасы, как я не экономил, были уже съедены. Отправляться в лес, который под боком, где наверняка можно было еще набрать грибов, не хотелось. Причиной был не страх, а ощущуние необходимости переступить некий существующий барьер, отделяющий разные миры. К этому я не был готов. Пока не готов. Забегая вперед скажу, что эта разделяющая линия проходила совсем не там, а много ближе, чем я мог себе представить.
Облазив участок, к вящему своему удовольствию обнаружил густые заросли топинамбура или, как его называли, земляной груши. Это была большая удача на продовольственном фронте. Корявые клубни можно было использовать в качестве овощного салата, приправив на худой конец зеленью и толченым чесноком. В отваренном виде они напоминали по вкусу картошку, часть которой можно использовать для того же супа, добавив в него сельдерея и петрушки. Соль в доме была. Радости моей не было предела – пригодились некоторые знания, а о привередливости говорить не приходилось. Впрочем, и в обычной жизни я не был капризен в еде.
Отобедав, занялся работой. На листы ложились всякие диковинные образы, дремучие леса с разлапистыми мохнатыми елями, огромными корявыми дубами. Пробовал нарисовать и своих спутников по вагону, но если Филя получался неплохо, то девушка не получалась никак. В ее образе отсутствовало что-то самое важное. Неожиданно поймал себя на мысли, что она желанна мне…
Основательно прокурив весь дом, решил проветрить его, а заодно и выкурить сигарету на улице. Осенние ночи, несмотря на благолепие теплых и солнечных дней, были уже холодными. На высокую траву опускался густой туман. Лес исчез. Еще немного и туман заволокет пока еще видимый колодец. Надо мной что-то тяжело прошуршало – видать летучая мышь или какая другая ночная особь. Пролетела совсем рядом, едва не задев мою голову крыльями.
Птицей оказался большой филин, который уселся на колодце и, поухав несколько раз, стал вращать желтыми светящимися глазищами. Это было впечатляющее зрелище. Но главное было впереди. Из тумана бесшумно показалась согбенная старуха с клюкой в руке. Не обращая на меня никакого внимания, она подошла к колодцу, как бы желая убедиться, что с ним все в порядке, и растаяла в тумане в направлении леса. За ней тяжело полетел и филин.
6.
Ночь прошла спокойно. Хотя мне и снились какие-то странные сны, наутро вспомнить их никак не мог. Зато возникло непреодолимое желание отправиться в лес. Происходило что-то выше моего понимания. Прихватив висевший в сенях кузовок, я вышел из дома. К огромному удивлению на дворе я обнаружил филина. По всей вероятности, вчерашнего, уж больно он был крупен. Филин сидел на колодце, будто никуда и не улетал. Увидав меня, он поднялся в воздух и стал описывать в небе круги, удаляясь в сторону леса, как бы приглашая меня с собой.
Все это выглядело чудно. Во-первых, птицы из отряда совиных ведут исключительно ночной образ жизни, и увидеть их в полете в солнечный день практически невозможно. Днем они спят. С другой стороны, его поведение было явно необычным, и причины этому я никак не мог понять. Зачем он зовет меня в лес, куда я и так собирался? Разумного объяснения не находил, но решение посетить лес не пропало, и я последовал за ним.
Он уводил меня все дальше и дальше, ловко шныряя между стволами деревьев, и затем возвращаясь назад. Мысли о грибах исчезли сами по себе, и я старался хоть как-то запомнить дорогу. Через некоторое время среди дремучего леса показалась поляна, на которой стояла небольшая избушка. Именно так себе обычно представляют дом бабы Яги. Однако она была не на куриных ногах, а на простых деревянных сваях. Строение чем-то напоминало устройство хижин у некоторых африканских племен.
Филин уселся на конек крыши и спокойно взирал на меня своими глазищами, видимо считая, что свою задачу он уже выполнил. Внутри избушка имела ничем не примечательное убранство: все те же растения и коренья, развешанные по стенам, стол со скамьями, печь да кое-какая утварь, явно бывшая в пользовании. На одной стене висел хорошо знакомый мне платок…
7.
Очнулся я в кресле, в котором задремал, в своей московской квартире, от звука захлопнувшейся входной двери. Филимон еще не пришел из школы. На столе лежала записка “Скоро буду. Твоя Я-га”.
Вечно убегавшие вперед часы на стене остановились. Им некуда было больше спешить. Впрочем, как и их хозяину. Он нашел свою остановку…
г. Москва