Опубликовано в журнале День и ночь, номер 11, 2006
(Сон? Явь? Сказка?)
Мне повезло как всегда! Потому что меня, совершенно неожиданно, как единственного молодого специалиста в нашем конструкторском бюро, наградили льготной недельной путевкой в Прагу. Стоила она сущие копейки, и отказываться было просто грех. А так как я никогда, никуда не выезжала, то мы с мамой решили, что мне надо обязательно поехать.
Ноябрь, в Москве дождь, слякоть и темнота по вечерам.
– Я не знаю, что одеть, – звонила я своей многоопытной подруге, – Конечно, классно, что мне досталась эта путевка, жаль, что сезон не туристический. Летом, оно, конечно, лучше, и тепло, и зелено, но летом ведь вряд ли что-нибудь перепадет с семидесятипроцентной скидкой. Представляешь, сколько все это будет стоить? Лом! В хорошую погоду скидок не бывает, только осенью и зимой. Как ты думаешь, брать с собой вечерние платья? А туфли на шпильке? Мы же будем ходить на экскурсии, и я хочу выглядеть прилично! У меня уже собрался целый чемодан вещей! Одних туфель три пары! И вообще, в чем там люди ходят, что они носят? Поделись опытом! Ты там была уже три раза! Тебе хорошо, ты уже все это видела! И поэтому ты можешь себе представить, как я счастлива! Прага, это Карел Чапек, Швейк, рыцарь Цветаевой, Кафка. Приеду через недельку и все тебе расскажу!
– Даже и не думай брать кучу нарядов! – кричала мне в трубку подружка. – Самая оптимальная одежда для хождения по Праге это: джинсы и куртка! Ты что, совсем офонарела! И еще! Какие туфли? Какая шпилька? Там везде брусчатка! Ноги решила сломать? Только кроссовки! Послушайся меня! Умоляю тебя!
Когда меня умоляют родные и близкие мне люди, я не могу не прислушаться и иногда с ними соглашаюсь. Поэтому поехала, как студент-первокурсник: джинсы, куртка и кроссовки, но пару туфель и нарядное платье все-таки сунула в чемодан. И совершенно зря, между прочим, ибо дни были насыщенные, ходили мы много, и из джинсов и кроссовок я просто не вылезала.
Группа подобралась на редкость предпенсионного возраста. Какие-то толстые тетки, лысые дядьки, пара супружеских пар с галдящими детьми. Из молодежи только одна влюбленная парочка, которая не отлеплялась друг от друга всю неделю. Так и ходили “тянитолкаем” – четыре ноги, две головы и одно туловище. Естественно, с ними не о чем было разговаривать, они были заняты только собой. В целом, общаться толком было не с кем, но если честно, то я совсем не страдала от отсутствия сверстников. Ежедневные экскурсии меня выматывали так, что к вечеру я падала с ног от усталости.
С утра и до вечера все дни были заполнены экскурсиями, обедами, поездками, музеями, выставками. Вечером ресторан, ночной сон, а с утра все по-новой. Многие, как и я, были в Праге впервые, восторженно-радужное настроение сближало всех, и, наверное, поэтому к концу недели эти тетки уже не казались мне такими жуткими, мужики – похотливыми и даже чужих детей уже не так хотелось придушить.
Крепость-музей Вышеград, поместье и убежище четырех поколений чешских королей Пржемысловичей, так же как и многие другие архитектурные ансамбли Праги, закрывался на зимний период. Впечатление ошеломляющее. Над ленивой рекой Влтавой гора, на горе величественный средневековый замок, обнесенный зубчатой крепостной стеной. Мрачные остроконечные башни, узкие бойницы. И ощущение чего-то нереального. Страшного. Плывет замок на горе в облаках и вызывает немое благоговение. Наша экскурсия была последней в этом сезоне, о чем нас сразу предупредил экскурсовод Виктор Иванович – слегка лысеющий мужичок-с-ноготок, лет сорока, относящийся ко мне с большой симпатией. А завтра все: самолет, домой, в Москву.
В ворота замка уже входишь подготовленный, слегка подавленный его величием. Даже разговариваешь в полголоса. Что же говорить о бедных безграмотных и суеверных крестьянах средневековья, живущих в предместьях в постоянном страхе. Скорее всего, когда строили эту громадину, уже тогда задумывали психологически задавить подданных. А тихих и послушных детей, наверное, даже наказывать не надо было за шалости – достаточно просто показать пальцем на грозный замок и все, ребенок шелковый. Даже разболтанные, нахальные дети из нашей группы, и те притихли, став как будто ниже ростом.
Мне понравилось в Вышеграде. Я вообще люблю экскурсии, исторические места, легенды, поэтому ходила за экскурсоводом как привязанная. Прикасалась ладонью к замшелым камням крепости, гладила стены, отполированные тысячами ладоней живущих до меня, бродила по кладбищу со старинными католическими крестами, стояла, завороженная звоном колоколов, подняв голову к небу. А мимо плыли облака, кружили голуби, и история человечества взывала ко мне от каждого камня, от каждого поворота дорожки, от каждой трещинки в стене: “Смотри, любуйся, живи. Ничего не вечно. Вечны только мы, камни, бессмертные творения ваши. Прошло много веков. Здесь ходили такие же люди, как и ты. Так же любили, так же страдали. Их обуревали похожие эмоции. Каждый день вставало солнце, и снова росла трава. И так столетия. А где люди? Ау? Где они? Только прах. И только немногие из вас оставили после себя след: музыка, в звоне колоколов, симфония архитектуры, бессмертные творения искусства – их авторов помнят, знают и чтят. Мимо нас прошло немало поколений. А мы стоим. И еще простоим века. Думай, как ты живешь. Как должна жить? Все может закончиться через десять лет, через пять, завтра, сегодня, и что?..”
– Са-аш, – тронул меня за плечо Виктор Иванович, – я к тебе уже третий раз обращаюсь, а ты меня совсем не слышишь. Ну, что, ты идешь?
– Куда? – спросила я, стряхнув с себя вечные мысли.
– Как куда? Да мы только что об этом говорили, – удивился он. – В казематы, в тайные подземные ходы!
– Конечно, иду! – сказала я, – А что поход в казематы на выбор? Что, идут не все?
– Ну, да, не все. Люди устали, холодно, да и в гостиницу пора, там у нас ужин заказан. Но ты не волнуйся, тебя к ужину привезут. Успеешь поужинать. Так пойдешь или нет?
– Конечно, пойду, – сказала я.
– Ну и хорошо, – почему-то обрадовался он, – мы тогда поехали в гостиницу, а ты приедешь с киевской группой. Если мы уже поужинаем, не тушуйся, проходи сразу в гостиничный ресторан, назови номер комнаты и тебя покормят. У нас заказан на всех комплексный обед. А если захочешь каких-нибудь деликатесов, тогда уж и расплачивайся сама. Пойдем, я тебя познакомлю с Олесей.
Олесей оказалась экскурсовод киевской группы, молодая девка, от которой во всю разило перегаром. У нее был достаточно разбитной вид, слегка размазанные тушью глаза и крашенные в белый цвет волосы, забранные в высокий хвост. Когда мы подошли к ее группе, она как раз кокетничала с двумя высоченными парнями, которые, увидев меня, растянули губы в широкой улыбке, застыли, да так и остались стоять, как два соляных столба.
– Олесь, – позвал Виктор Иванович, – я тебе Сашу оставляю, захватите ее потом в гостиницу?
– Добре, – сказала Олеся, окинув меня оценивающим взглядом.
Мне не очень понравился ее взгляд, но что еще можно было от нее ожидать? Она прекрасно проводила время, а тут меня ей подсунули, да и эти два “жеребчика” с таким интересом на меня вылупились. Судя по их красным глазкам и источаемому алкогольному “аромату”, вечер они провели вместе и весело.
Я приветливо кивнула всей троице: мне двадцать раз наплевать, кто и как проводит время. Наверное, Олеся это поняла, и ей это понравилось.
– Добре, – кивнула она, уже улыбнувшись, и, подхватив под руки этих двух “баскетболистов”, бодро крикнула кучке людей, топтавшихся у автобуса с надписью “Киев”:
– За мной! Не отставать!
Народ ринулся за ней, и я, помедлив, тоже отправилась вслед за толпой. Меня не смутило, что я одна и никого не знаю, не смутило, что переговаривались они на украинском, я просто шла за группой и радовалась: “Надо же, как здорово, подземные ходы! Здорово мне повезло! А наши туристы, вот дураки, не поехали! Это же так интересно! Приеду, будет, что рассказать маме!”
И мы прошли сквозь огромные, трехметровой высоты кованые двухстворчатые ворота, прошли под мрачными сводами какой-то таинственной башни, и остановились у неприметной маленькой железной дверцы в крепостной стене. Чтобы протиснуться в нее нам всем пришлось немного наклониться, а сопровождающим Олесю кавалерам согнуться чуть ли не в три погибели. Зато в коридоре, внутри крепостной стены, куда мы попали, просто не было потолка. То есть он, конечно, был. Но так высоко, что терялся в вышине и кирпичные стены, устремленные ввысь, казалось, не имели конца. Дверца за нами захлопнулась на обычный механический замок, и тусклый свет редко развешенных лампочек затемнил лица. Все притихли, с удивлением обнаружив маленькую сухонькую старушку, которая спокойно и с достоинством ждала, когда мы освоимся в темноте, замолчим, когда умолкнут восторженные возгласы и когда ей, наконец, отдадут внимание. Потихоньку все утихомирились, и экскурсия началась.
Я была не готова к тому, что старушка вела экскурсию на чешском, а Олеся синхронно переводила на украинский. Я не знаю ни украинского, ни чешского. Да, оба языка славянские, да, в них есть что-то общее с русским, но попробуйте понять быструю речь, одновременно произносимую на двух незнакомых языках, да еще в полной темноте, плетясь в самом хвосте чужой группы.
– Ну, гад, Витька, – вспомнила я дурным словом нашего экскурсовода, – не мог ты меня, что ли, к русской группе подсунуть или хотя бы предупредить. Подсунул к украинской, с полупьяной Олесей, а сам, небось, сидишь сейчас, отдыхаешь, пиво потягиваешь. А, может, я зря разозлилась, может, не было русских групп? Я ведь все равно бы пошла, даже с китайской, но хоть немного морально бы подготовилась. – Прислушиваясь к экскурсоводу, ворчала я про себя. Сосредоточившись и улавливая смутно знакомые слова, я все или почти все поняла. Ну, по крайней мере, мне так показалось. Идя по бесконечному, узкому проходу, в сгущенной темноте, изредка прорезаемой светом тусклых ламп, я видела в потолке редкие просветы воздухозаборных отверстий, забранных решетками, ощущала ледяной холод, тянущийся из боковых ответвлений. То и дело попадались какие-то ниши, узкие ходы в боковых стенках, а проход то сужался, то поворачивал вправо, то влево, то, казалось, кружил на одном месте. Но сухонькая старушка уверенно и шустро шагала вперед, и мы почти бежали за ней.
Неожиданно стены расступились, и мы оказались в просторном зале, уставленном огромными скульптурами. Сосредоточившись, и напрягая слух, я еле-еле поняла на смеси украинского и чешского языков, что все эти скульптуры чешских королей на самом деле самые что ни на есть оригиналы. Оригиналы, снятые с Карлового моста, с площадей, где вместо них установили копии. А эти раритеты можно видеть только здесь. Зачарованно я переходила от одной скульптуры к другой, внимательно разглядывая трех-, пятиметровые фигуры, возвышающие над нами. Каменные цари составляли различные комбинациями с ангелами, святыми, лошадьми и было их достаточно много – около пятнадцати экспозиций. А старушенция останавливалась около каждой из них и рассказывала истории, и все это было безумно интересно. Только наши люди, похоже, уже устали, и вся группа скучилась около Олеси, и было видно, что им это все неинтересно, и уже одна я слушала старушку-экскурсовода, и шествовала за ней, оторвавшись от остальных. В дальнем углу она прервала свой рассказ, остановилась, внимательно, с любопытством взглянула на меня, а потом, повернувшись в сторону группы, повелительно крикнула, что сейчас, мол, она погасит свет, чтобы мы почувствовали себя в настоящем подземелье, а мы все должны идти за Олесей к выходу, где нас встретят. И не сделав ни минутной паузы, шустрая старушенция хлопнула в ладоши и свет погас.
Я еще не сразу поняла, что сейчас будет, и что нужно делать (ведь мне еще для себя надо было ее речь перевести, на нормальный, на русский), когда в дальнем конце зала, где скучала украинская группа, послышался бодрый клич: “За мной!” и быстрый топот большого количества ног. Но я-то от них была метрах в сорока! И между нами был огромный зал, беспорядочно, заставленный скульптурами! Я вытянула вперед руки и в кромешной тьме сделала осторожный шаг вперед. Руки тут же дотронулись до какого-то холодного камня, а колени уткнулись в преграду. Тогда растопырив руки и обняв скульптуру, я попыталась ее обойти, прижимаясь к ней телом и боясь удариться о какой-нибудь угол. И когда я, наконец, поняла, что стою на свободном пространстве, я сделала смелый шаг вперед и неожиданно очень сильно ударилась головой обо что-то твердое. Боль была такой резкой и сильной, что я, воочию увидев разноцветные звездочки, брызнувшие у меня из глаз, непроизвольно ойкнула, и присев от боли на корточки стала изо всех сил растирать лоб. Царь, об которого я так сильно ударилась, насколько я помнила, был самый ученый из всех этих Пржемысловичей. Он стоял на высоком постаменте, держа в руке открытую книгу, и читал ее окружавшим его ангелам. Вот об эту-то каменную книжку я и треснулась изо всех сил!
– Больно, как больно, – морщилась я, мне действительно было очень больно, и может поэтому, я не сразу сообразила, что нужно прижаться лбом к чему-нибудь холодненькому. Ну, хотя бы к холодному царю! Я потихоньку встала, нащупала в темноте его коленку и уперлась лбом. Да, так лучше. Боль, пульсирующая и острая, стала затихать. Закрыла глаза. Все равно ничего не видно, так какая разница: с открытыми глазами я стою или с закрытыми.
“Надо достать телефон, – подумала я, – включить подсветку, и пока я не насажала себе еще шишек догнать группу”. И тут я ощутила тишину. Плотная, как театральный занавес, она закрыла от меня мир. Я прислушалась. Бесполезно. Не было слышно ни топота, ни разговоров, ни каких бы то ни было звуков вообще. И мне почему-то вдруг стало холодно. Даже не столько страшно, сколько холодно. И мысли холодные и скользкие, как змеи, медленно шурша, леденили мозг.
– Что это я? Стою тут, как идиотка, в темноте, в каких-то казематах, обнимая скульптуру. Да в своем ли я уме? Почему я не крикнула уходящей группе, чтобы меня подождали? Почему я не позвала никого на помощь, когда ударилась? Где они все? А вдруг они уже вышли из подземелья, и уже садятся в автобус? Да нет, должны же они меня хватится! А вдруг не хватятся? Я ведь с другой группы! Олеська явно с хорошего бодуна, и, скорее всего, просто обо мне забыла. А я? Мне-то что делать?
И отцепившись от бездушного средневекового царя, я стала шарить в рюкзачке в поиске мобильника. Мне казалось, что все дело в нем, что вот сейчас я его достану, включу, позвоню или сразу найду выход из этого проклятого подземелья. И все закончится. Самое главное найти его быстро. Судорожно я шарила в своем рюкзачке в поисках источника моей надежды, но по закону подлости никак не могла его найти, хотя точно помнила, что брала его с собой. Нашелся он минут через десять в каком-то боковом кармашке, когда я уже почти впала в истерику, поверив, что забыла его в гостинице. К этому времени я уже совсем окоченела, руки стали противно-ледяными, и даже собственное прикосновение пальцев к лицу, когда я отбрасывала волосы назад, было неприятно. Тишина напоминала погребение заживо и жуткие мысли предательской лентой опоясали голову. Господи, что я только не вспомнила! От Дракулы с его ненасытными вампирами, до “пестрой ленты” Конан Дойля. Да еще ко всему прочему, мне стало казаться, что помещение сжимается, и воздух стал куда-то улетучиваться. Мне стало не хватать воздуха, нечем стало дышать. Тишина, темнота и страх так давили со всех сторон, что я стала задыхаться.
– Так, стоп! Стоп! Прекрати сейчас же, ты же никакая не истеричка! – сказала я сама себе вслух, сжав кулаки. – Возьми себя в руки! Ты что! Не будь дурочкой, все нормально, что ты паникуешь, как старая бабка. Совсем крыша съехала? Это может быть классным приключением, а ты, как недоделанная, психуешь на пустом месте. Не дай бог еще от страха окочуришься. В большинстве своем люди так и загибаются. Испугался, и бах – инфаркт. Но ты-то, что, совсем дура? Возьми себя сейчас же в руки. Тут воздуха столько, что можно еще лет двадцать просидеть. Еды нет, да и фиг с ней, все равно по полгода сидишь на диетах, на дворе не зима, так что не замерзнешь, в лучшем случае схватишь ангину, и вообще: нет безвыходных ситуаций! На дворе двадцать первый век и люди просто так не пропадают. Маньяков и убийц, здесь тоже нет, все-таки это музей. А всякие там сказки про вампиров, чудищ и ведьм, это же культурное наследие, религия, история, вымысел. Да ты сама столько историй в своей жизни насочиняла друзьям, родителям и в школе, что если во все это поверить, то запросто свихнешься!
– А вдруг они запирают на ночь эти казематы? – пришла ко мне шальная мысль, но так как она мне была не нужна, я быстренько затолкала ее в самые дальние уголки сознания. Сама мысль о том, что мне придется провести здесь ночь, казалась катастрофической.
Включив телефон и убедившись, что позвонить в гостиницу и устроить Виктору Ивановичу скандал я не смогу, ибо сеть здесь не ловиться, мне пришлось еще убедиться еще и в том, что закон подлости существует и великолепно работает в трудных ситуациях, ибо зарядка моего мобильника подходит к концу. То есть пока он еще работал, но если часа через два я не выберусь отсюда, то останусь в темноте, один на один с этими ужасными каменными царями, в казематах, в темноте и в глухой тишине, – боже, какой кошмар!
– Ладно, – успокоила я себя. – Что есть, то есть, – и, подняв руку вверх, с включенным телефоном, попыталась осветить себе дорогу между статуями. Выглядели они, надо сказать, жутковато. Огромные каменные люди взирали на меня сверху и в их взглядах, мне показалось, я увидела какое-то недовольство или даже презрение. Конечно, может, это я и придумала, стоит признаться, отсутствием воображения я никогда не страдала и этот свой недостаток знала очень хорошо. Поэтому я не восприняла всерьез их надменные взгляды (точно так же можно воспринять всерьез взгляды истуканов на острове Пасхи!), но мне, тут же, захотелось ляпнуть им какую-нибудь гадость, крикнуть что-нибудь дерзкое, наглое. И хотя под их строгими взглядами, я все-таки слегка оробела, но попыталась взять себя в руки, и, водя мобильником из стороны в сторону, медленно и негромко сказала, слегка потерев рукой шишку на лбу:
– Спасибо за коленку и гостеприимство, я, пожалуй, пойду.
Мой голос прозвучал в этом огромном темном зале как-то совсем по-детски, беспомощно и пискляво. И меня это разозлило. Тогда я вздернула вверх подбородок, и громко крикнула, чувствуя полную безнаказанность от своей дерзости:
– Ну что, мальчики! Пока! До встречи! Счастливо оставаться! Целую всех!
Почему-то мне показалось, что вторая часть моего выступления пришлась им больше по вкусу! Правда, померещилось ехидство на лице того, с книгой, но тут я дорожку между ними, ведущую в другой конец зала. И улыбнувшись окружавшим меня царям и помахав им рукой, я бодро двинулась к выходу.
Дойдя до противоположной стенки зала, я остановилась в полной растерянности, оттого, что передо мной было три (Три!) входа в три различных коридора! А я-то помню только один!
– Наверное я не заметила дополнительные ходы – подумала я. – Наш-то какой? Я совсем не помню, из какого коридора мы вышли. Помню только, что шли за старушкой как бараны, и не на что не обращали внимание. Зря, как оказалось.
Я стояла и раздумывала, что же мне делать дальше. Было очень неприятно так стоять в темноте и ощущать спиной холод и тьму неприветливого зала. Сразу опять вспомнились мертвецы, скелеты, привидения, и поэтому, не выдержав больше такого давления, я шагнула в левый крайний коридор. Слабый свет телефона осветил стены, земляной пол и бесконечную высоту потолка. Этот коридор нисколько не отличался от того, по которому мы пришли сюда с экскурсией. Это немного приободрило меня, придало смелости, и поэтому я быстрым шагом рванула вперед по проходу. Меня порадовало, что света от телефона хватало чтобы осветить не только пол, но и стены. Терялся в высоте потолок, и было достаточно жутко шагать в полном одиночестве, в мерцающем свете телефона, сжатая, с двух сторон кирпичными стенами. Временами мне казалось, что за мной кто-то крадется, и я несколько раз останавливалась и, прижавшись к стене спиной, освещала небольшое пространство вокруг себя. Было страшно звать на помощь, произносить какие бы то ни было звуки, и я все прибавляла и прибавляла шаг. А этот ход, точно так же как и тот, по которому мы пришли, петлял и сворачивал в разные стороны так часто, что очень скоро я вообще потеряла ориентир, в какую сторону я шла и откуда. Через некоторое время у него появилась небольшая, ровно утоптанная площадка и развилка. Странно, вроде пока мы шли в зал со статуями, никаких площадок не было! Не следует ли отсюда вывод, что это другой ход? Но отступать уже некуда, не идти же назад, поэтому немного подумав и сделав небольшую передышку я выбрала правое направление.
– Если будут еще развилки, – подумала я, – буду сворачивать все время направо. Вдруг в этом подземелье, в этих ходах существует какой-то порядок, или какая-нибудь логика?
Но никаких площадок больше не попадалось, и никаких неожиданностей не было. Я шагала и шагала вперед. Иногда встречалось по две-три ступеньки верх или вниз, но больше ничего странного или интересного. Кирпичная кладка стен, земляной, плотно утрамбованный пол и бесконечная высь вместо потолка. Упасть, сломать или вывихнуть ногу не входило в мои планы, и приходилось пристально смотреть себе под ноги, поэтому через некоторое время, я почувствовала, что от этого дрожащего света, от того, что я очень пристально вглядываюсь, у меня начинают слезиться глаза. Шла я уже очень долго, и мне стало казаться, что ход этот кружит на одном месте и никуда за пределы замка он меня не выведет. Даже несмотря на то, что территория крепости огромная, и по моим расчетам, я должна была уже оказаться за его пределами, ничего со мной не происходило, и именно поэтому, наверное, мои страхи немного отступили. И простая реальность встала передо мной, и я наконец-то обрела возможность нормально рассуждать. Страх уже не гнал меня, как безумную, по подземному ходу, я уже шла более или менее спокойно и размышляла. Да, меня забыли. Да, хватятся, скорее всего, поздно вечером. Самый последний вариант – завтра утром перед самолетом. Но найдут в любом случае. Ну и что? Что я не продержусь ночь? Буду считать, что у меня просто экскурсия-экстрим. Совсем не так уж ужасно! А я-то себе тут уже понапридумывала! Уже чуть ли со всем светом со страху не попрощалась. Вот балда-то. Я повеселела и уже совсем бодро шагала вперед, а в голове крутилась детская песенка: “По малинку мы пойдем, мы пойдем, мы пойдем”.
Время от времени я ловила себя на мысли, что я, бодро шагающая по подземному ходу в одиночку, и напевающая детскую песенку, напоминаю себе персонаж, сбежавший из сумасшедшего дома.
Минут через двадцать опять потянуло пронизывающим холодом и я, хоть и замедлила немного шаги, но несказанно обрадовалась – скоро выход! Ага, как бы не так! Коридор резко закончился после очередного поворота, и передо мной было какое-то огромное темное пространство. Какое? Я шагнула вперед и подняла руку с телефоном, напряженно всматриваясь в темноту и стараясь разглядеть, что же там впереди. А там…
Каменные цари равнодушно взирали на меня со своих постаментов.
– Так, – сказала я вслух, – Здрасте, мои дорогие, вот и я! – и непроизвольно сделала книксен. А потом обернулась назад и увидела, что вышла-то я из среднего хода! Заходила в левый крайний, а вышла из среднего! Очень интересно!
– Ну, ладно, пойдем дальше, – опять вслух сказала я и, опасаясь, что сядет батарейка на телефоне, смело шагнула в правый крайний ход. На этот раз я уже не рассматривала стены, не пыталась найти хоть какой-нибудь сбоку лаз на свободу. Я просто шла по проходу, уже без всяких песен, благо земля под ногами была сухая и утрамбована плотно, радовалась, что послушалась подругу и кроссовки у меня на ногах очень удобные, и что, как хорошо, что хватило ума не одевать сегодня туфли. В них я бы не смогла так шустро продвигаться по подземелью. А так у меня не было причин останавливаться, я опять шла и шла. Единственное, что заставляло задумываться, так это то, что в этом коридоре было холоднее, чем в предыдущем, и это толкало меня вперед с большей скоростью. На этот раз я заметила время и кружила что-то около полутора часов, выбирая все время левые повороты при пяти попавшихся мне развилках. Результат этого полутарочасового демарша оказался прежним: я снова оказалась в том же зале, только на этот раз мне показалось, что цари смотрят на меня с этакой усмешечкой.
– Зря вы радуетесь, – громко сказала я, погрозив им пальцем, – Еще не вечер, у меня еще куча вариантов, включая тот, последний, что завтра придет какая-нибудь экскурсия и я выйду вместе с ними в город. Чай, не околею тут от холода. Ну, подумаешь. Ну, попрыгаю, сделаю зарядку, к тому же немного фитнеса вас развеселит! А то вы тут совсем закостенели!
И тут я вспомнила, что этот гад, экскурсовод Витька, говорил, что наша экскурсия последняя в этом сезоне! И мне стало плохо. Последняя, это как? До весны что ли? До весны я тут запросто коньки отдам! Да нет, – подбодрила я сама себя, – не может такого быть. У них же есть тут смотрители, да та же, сухонькая старушенция. Должна же она вернуться, посмотреть все ли в порядке после этих сумасшедших туристов. Убрать за ними мусор, который эти свиньи-туристы тут побросали! А Витьке я еще устрою, мало не покажется! Подсунул меня к пьяным хохлам, те, естественно, про меня забыли – я же у них не числюсь. Сидят сейчас и те, и другие в ресторане, наслаждаются благами цивилизации. А я тут одна! В темноте! В казематах! Брошенная, как собака!
И мне стало себя так жалко, что непроизвольные слезы брызнули из глаз. Я хлюпнула носом, вытерла ладонью глаза, стараясь по привычке не размазать косметику и глубоко вздохнув, шагнула в средний проход.
– Лабиринт, как же это будет по-чешски? Ах, да, они говорят “блудиште”! Точно, блудишь, тут в темноте, блудишь, а все без толку, – Сказала я сама себе со злостью и эта злость прогнала все мои слезы, вызвав решимость, во что бы то ни стало найти выход. А потом я представила, как я буду дома, рассказывать всем своим близким и друзьям про это приключение, как они будут охать и завидовать, то слезы мои высохли совсем, настроение поднялось, и я уже совсем спокойно опять пошла вперед. Мне уже не было страшно. Я прекрасно знаю, что никаких ходячих мертвецов не бывает, никаких скелетов я тут не увижу. Придет же в голову такой бред! Ведь все в этих казематах специально построено так, чтобы выжать с туристов как можно больше денег! Вот и все! Ну, получилось со мной так, ну забыли меня, а зачем сама оторвалась от группы? Почему не крикнула Олесе, чтобы они меня подождали? Зачем поперлась в дальний угол за этой старушенцией? Кстати, а чего это она так странно на меня смотрела? Очень интересно. Вряд ли она так смотрит на всех. У нее наверняка в день по пять-шесть экскурсий. Может, потому, что я русская. Возможно, во время Великой Отечественной, у нее русские расстреляли всю семью? Но я-то тут причем? Насмотрелась она, небось, уже и на русских, и на американцев, в общем, на всяких. Очень странная бабуся.
Рассуждая сама с собой таким образом, я уже шла по узкому проходу как по собственному дому, и даже уже в каком-то месте решила, что прохожу здесь уже не в первый раз. Посмеявшись про себя и вспомнив лабиринт Джерома и его знаменитую булочку, мне вдруг в голову пришла уверенность, что сейчас я опять выйду в тот же самый зал со статуями, и это меня развеселило еще больше.
Самое нелепое было то, что именно так и вышло. Пропетляв еще минут пятнадцать по коридорам, и уже не абсолютно не зацикливаясь, в какую же мне сторону поворачивать на развилках, я опять вышла в тот же самый зал со статуями.
– Ну, хорошо! – громко сказала я, обращаясь к царям, – Не хотите меня отпускать? О’кей, посижу тут немного с вами. Пора, пора отдохнуть, вы правы, я и так уже почти четыре часа круги наматываю по вашему подземелью в одиночку. Ладно, уговорили, отдохну немного, а потом опять пойду. Пошляюсь.
Я огляделась. Где бы мне присесть? Ну, не на пол же! И подсвечивая себе телефоном стала опять пробираться между статуями выбирая местечко. Местечко нашлось у того самого царя, который треснул меня по голове своей каменной книжкой, или, которого я пыталась так неудачно забодать. У его левой ноги сидел кудрявый ангелочек с меня ростом. Очень так удобно примостился, свесив ножки и шаловливо склонив набок кудрявую головку. Вот как раз рядом с этим ангелочком было достаточно места и для меня. Я аккуратно постелила свой рюкзачок, уселась, подтянув коленки к подбородку и прижалась одним плечом к ангелочку. Спиной я облокотилась о царскую ногу и поняла, что мне очень удобно так сидеть.
– Ничего себе скульптурная группка получилось, – подумала я, мне показалось, что я замечательно вписалась в это, будто специально для меня приготовленное место. Совсем не было страшно, только слегка клонило ко сну и я, закрыв глаза, и успев подумать: “Как бы не проворонить людей, если будут меня искать!” – уснула.
Проснулась как от толчка. Слабый рассеянный свет ниоткуда заливал зал. Слышалось, что кто-то ходит и ворчит: “Во-от, насорили тут, во-от, набросали!”
“Старушенция вернулась! – осенило меня, и я соскочила со своего пьедестала. Подхватила рюкзачок и ринулась на голос. Пулей проскочив между царями, я чуть не сбила с ног какую-то бабуську. Нет, не ту, что привела нас сюда и по чьей воле я тут оказалась. А совсем другую. Еще меньше росточком, сгорбленную, в черном платочке и с седыми, вылезающими из-под платка космами.
– А ты что тут делаешь? – накинулась она на меня, даже не дав открыть рот! – Убрать что ли не могла? Ждала пока я, старая, тут за вами убирать буду?
– Да я тут и не сорила, – оторопев от такого беспочвенного обвинения, ответила я, – А когда сорить-то? Только вошли, и хлоп, бегом обратно!
– Бегом, – передразнила она меня, – может бегом, а, может, и нет. Но убрать-то могла. Вон, гляди сколько мусора.
Я осмотрелась. Конечно, бабка преувеличила, но один пластиковый стаканчик и почти полную пачку сигарет, выроненную скорее всего в полной темноте каким-нибудь растяпой-туристом, я увидела. Сходила за ними. Подняла. Вернулась к бабке. Бросила ей в черный пластиковый пакет.
– Баб, а где выход? – спросила я, внимательно разглядывая старушку. Признаться, выглядела она презабавно. Этакая классическая баба Яга. Только глаза не страшные, а хитрые, добрые, со смешинкой. Даже крючковатый нос совсем не страшный, а смешной.
– Там, – махнула она худенькой рукой в сторону трех коридоров.
– Да нет там, – сказала я, – Я там уже была сегодня.
– Как это нет? – удивилась старушенция. – Неужто перенесли? Год-то какой?
– Двухтысячный, – ответила я.
– А день-то? День? – всплеснула ручонками старушенция, и стала что-то считать, бормоча себе под нос и водя глазами из стороны в сторону. Она шептала, загибала пальцы, вспоминала какие-то непонятные слова, и видок у нее при этом был немного придурковатый. А я стояла рядом, смотрела, и у меня складывалось такое ощущение, что эта старуха решила поразвлекаться надо мной. Просто так, от скуки.
– И-и, все понятно, – вздохнула она, закончив, наконец, свои вычисления, – так это значит тебя выбрали?
– Куда выбрали? – настороженно спросила я. – Кто, зачем и куда меня выбрал? А баб?
– Кто, зачем, сама должна знать, – строго отрезала старушенция и так же, как та, первая, посмотрела на меня с любопытством. – Ну, давай тогда, загадывай, – вздохнула она. – Тебе дадено четыре желания. Три для разминки, а уж на четвертом не подкачай, не позорь фамилию, – и она удобно уселась на один из низких постаментов.
– Чушь какая-то, – подумала я. – Может мне это сниться? Пушкин, золотая рыбка.
– Сама ты Пушкин, – по-детски обидчиво сказала бабуська, – я тебе не Пушкин, да и ты не рыбка. И времени у тебя не так уж и много. Нечего было по лабиринту скакать, сидела бы себе на месте и ждала. А я-то старая все гадала, чего это меня сюда послали, когда тут Паулина работает.
– Да кто послал-то? – не выдержала я.
– Дед Пихто, – медленно и четко выговаривая каждый звук, проговорила бабуська и неожиданно закатилась в беззвучном смехе, обнажая белые крепкие зубы.
– М-да, – сказала я, не зная что делать и что говорить.
– Ну? Будешь загадывать или отказываешься? – торопила меня бабка.
– Да буду, буду, – вдруг сказала я, ни капельки не веря в этот бред, и неожиданно для себя выпалила:
– Хочу быть принцессой.
– Угу, – угукнула бабка, и глядя на меня хитрющими зелеными глазами, добавила: – Коли надоест, хлопни в ладоши и все закончится.
– Что закончится-то? – Только и успела подумать я, и почувствовала, что лежу на чем-то очень жестком, и неудобном, и вообще это похоже на движущуюся телегу. Лицом вниз, прямо в вонючее прелое сено. Сверху на мне лежит какая-то отвратительно пахнувшая шкура и за шею меня придавливает чья-то огромная пятерня. Я дернулась, пытаясь освободиться от этой руки, но она еще больше вдавила меня в сено. Крикнуть я не могла, на рот кто-то завязал кислую на вкус повязку, а сильно затянутый корсет не давал возможности не то, что крикнуть, а даже вздохнуть полной грудью.
– Ничего себе, принцесса, – пришло мне на ум. – Вонь, смрад, везут куда-то силой. А может эта странная старушенция просто обладает гипнозом? Но тогда мне не было бы так больно в запястьях и на щиколотках. И вообще, где я? Что со мной? И что это все значит?!
– Смотри-ка, значит, живая еще, дергается, – услышала я низкий, хриплый мужской голос, а второй голос ему ответил:
– Конечно живая. Мы с тобой всю дорогу над ней тряслись, граф будет доволен. Он столько раз просил ее руки, а она столько раз ему отказывала, что уже все графство над ним смеется. Не захотела по-хорошему, все равно от судьбы не убежала.
Движение телеги замедлилось, и послышался скрип ворот. Потом крики:
– Приехали, привезли!
Телега остановилась.
– Так, похоже, это меня привезли, – подумала я, почти задыхаясь от смрада и нехватки кислорода. – Я эту старушенцию просила сделать меня принцессой! А она, что? Перепутала? Двоечница? Или нарочно?
В это время чьи-то сильные руки подхватили меня вместе с вонючей шкурой, и куда-то понесли. Причем несли меня бережно, сильно прижимая к широкой груди, только грудь эта, надо сказать, страшно пахла потом. Дышать было совсем нечем, тошнило, и я уже только и думала о том, что меня сейчас вырвет. Затекло тело, и путы на запястьях и щиколотках давили очень больно. Я вообще-то не мелкая, но оттого, что дыхание несшего меня мужчины, не сбилось ни разу, можно было сделать вывод, что он, был огромной силы и роста. Он легко, как ребенка, прижимал меня к себе, неторопливым шагом проходя через двор. Воняло дерьмом и скотом. Потом стал медленно подниматься по лестнице. Шаг за шагом мы с ним поднимались все выше и выше, и я уже почти сбилась со счета сколько мы прошли ступенек, когда он наклонился вместе со мной и, похоже, вошел в какое-то помещение. Сделав несколько шагов он положил меня на что-то мягкое, сдернул вонючую шкуру и моим глазам предстал молодой парень, с остриженными в кружок волосами и тупым взглядом.
– Даун, – подумала я, – только этого не хватало!
– Развяжи ее, – раздался откуда-то из-за спины приятный мужской баритон с властными нотками, и парень, достав из-за пояса нож, перерезал веревки на моих руках и ногах. А потом, склонив голову и пятясь задом, как рак, добрался до двери и выскочил.
Все тело у меня болело, ныла спина, ноги, руки, и не было сил встать… Приподнявшись на локте и облокотившись спиной на холодную стенку, я, массируя запястья, пыталась посмотреть назад, стараясь увидеть, кому же это принадлежал такой бархатный голос.
Но кроме карлика, сидящего на высоком кресле в противоположном углу комнаты, я никого не увидела! Боже! Как он гадок! Он сидел на высоком кресле, поставив маленькие короткие ножки на скамеечку и положив игрушечные ручки на подлокотники. От удивления я даже села в кровати, застеленной атласным покрывалом, и во все глаза уставилась на уродца. Это конечности у него были маленькие, а голова, размещавшаяся между детскими плечиками, была большая, с грубыми чертами лица.
– Ну что, принцесса, узнала меня? Теперь ты поняла, кто тебя похитил? Теперь-то ты согласишься выйти за меня замуж? – снова спросил он, и я опять удивилась, как богатый такими интонациями и тембром голос, может принадлежать такому уродцу. У него был тонкий хрящеватый нос, редкая козлиная бороденка, а в руке он держал кубок, вроде тех, что я получала в школе за победу в соревнованиях по физкультуре.
– Ну, так что? – снова переспросил он и отпил от кубка.
Мне стало казаться, что я сплю, или сошла с ума, или меня поместили в сумасшедший дом, специализирующийся на психах-актерах. Да и вообще, все это было как-то нереально, какой-то дешевый фарс, пародия или неудачный спектакль. Я подумала, что я вполне могу еще спать в том зале с царями-статуями, и все это может мне сниться, начиная со старушки с зелеными хитрющими глазами и кончая запахом навоза во дворе замка. Короче, терять мне было нечего, и поэтому я пошла ва-банк.
– Ну, ты и хам, – сказала я. – Во-первых, где мой замок, если я принцесса. Где слуги, родители? И потом, что это все значит? И вообще? Почему ты сидишь в моем присутствии?
– Потому что теперь я твой господин, – гадко улыбаясь проговорил карлик. – Я тебя украл, и ты теперь в моей власти. И у тебя нет выбора. Все равно ты будешь считаться обесчещенной, и никто тебя замуж не возьмет. Никто не знает, что ты тут, и ты можешь тут пробыть годы, драгоценная ты моя, потому что никто и никогда не сможет вызволить тебя из моего плена. Достаточно ты надо мной насмехалась, сегодня мой праздник. И у тебя всего два варианта: или ты соглашаешься по-хорошему быть моей женой, и я осыплю тебя золотом, драгоценными камнями и ты будешь жить в той же роскоши, к какой ты привыкла с детства, или я возьму тебя без твоего желания и ничего не дам взамен. Будешь жить в подвале с крысами. И они отгрызут у тебя кусочек твоего королевского носа. Выбирай!
– Да пошел ты к черту! – в сердцах сказала я, – Будешь ты меня еще пугать, пугало огородное, лучше бы вина предложил.
Мне было больно, я устала, я хотела спать, пить, есть, но я встала и подошла к огромному зеркалу, занимавшему всю стену, а маленький карлик, соскочив со своего кресла, и налив вина в другой точно такой же кубок, поспешил ко мне, семеня мелкими шажками.
– Драгоценная, – заговорил он, – примите из моих рук этот кубок, и скажите мне “Да”. Я обещаю, я буду хорошим мужем.
– Отвали-ка пока, – сказала я, изумленно рассматривая девушку в зеркале. Она, то есть я, была совсем не я. То есть это была я, только другая. Вроде и глаза были мои, и руки, и нос, и все остальное, но появилось ощущение, будто там, в зеркале, моя сестра-близнец. И была эта сестра огненно рыжей, а все руки плечи и даже лицо у нее было в веснушках. И это было так здорово, так классно, что я даже пожалела, что на самом деле я натуральная блондинка, и от рождения имею гладкую, как молоко, белую кожу. Та, рыжая девчонка в зеркале мне понравилась больше.
От изумления, я взяла кубок из рук уродца и сделала хороший глоток.
– Вот это да-а, – протянула вслух.
– О! Несравненная, – продолжал зудеть карлик, – только скажи мне “Да”, и ты будешь самая богатая принцесса на свете.
– Да отстань ты, – в сердцах сказала я, – что ты прилип, как банный лист, дай хоть в зеркало посмотреться!
– Вот это да! – продолжала восхищаться я, и, приподняв расшитое жемчугом платье, взглянула белый чулок и атласную туфельку. Чулок был так себе, зато туфелька была супер. Расшита разноцветными камушками, и узор у нее был в цветочек. Такая прелесть, один красный рубиновый цветочек, другой синий сапфировый, а между ними изумрудные листики. Нет, все-таки старушенция не обманула, я была принцесса, по крайней мере, наряд был истинно королевский. А этот придурок, увидев мою ногу, повалился на колени, и, вцепившись в нее обеими руками, притянул ее к себе, покрывая поцелуями с таким рвением, что я чуть не упала.
– Отпусти меня, – капризно, совсем как настоящая принцесса, дернула я ногой, и с трудом освободившись от безумного карлика, отошла на безопасное расстояние.
– Я домой хочу.
– Нет, – поднимаясь с колен, сказало это исчадие ада. – У тебя только два пути, либо со мной к алтарю, либо в подземелье. Но учти, я тебя и там не оставлю в покое. Я хочу, чтобы ты принадлежала только мне – сказал этот малорослый маньяк, и его глаза вспыхнули недобрым огнем.
– Ну, ты и скотина, – сказала я, – Это как же так можно, просто взять и украсть девушку? Что за бред? У тебя вообще с головой как, совсем плохо, да? А как ты меня привез? В грязной телеге, как поросенка, с какими-то мужланами. Вопросы эти надо решать по-хорошему, а ты, прям, как неандерталец какой-то.
– Не смей так со мной разговаривать – взвизгнул он от злости бабьим голосом, – не забывай, что ты теперь моя, я приказываю тебе замолчать! А что касается по-хорошему, так я три раза к тебе сватался! А ты! Ты высмеивала меня при всех! И вот тогда я решил – и карлик перейдя на зловещий шепот, приблизился ко мне, зло прищурив глаза. Вид у него был явно сумасшедший: – Или ты выходишь за меня по-хорошему. Или я прямо сейчас тебя заточу в темницу, и ты никогда, слышишь, никогда больше не увидишь солнца!
– Вот придурок, – отступая от него на шаг и поправляя складки платья, сказала я, – а ты не боишься, что я тебя сейчас заколдую?
– Ты и так меня околдовала, – продолжал он. – Все в округе говорили, что ты ведьма, – и вдруг он опустил голову и заплакал: – Пожалей меня принцесса. Скажи “Да”!
– Ну, ты и псих, – сказала я, отступая еще на один шаг, – как бы мне от тебя избавиться?
– Избавиться? – вдруг перестал он плакать и так резко бросился ко мне, что я не успела отскочить. Он схватил меня за плечи и, пытаясь трясти, стал орать, как ненормальный в сильном гневе:
– Издеваешься! Ты опять издеваешься надо мной! Я из-за тебя жить не могу, а ты издеваешься? Я сон потерял, есть не могу, развлечения никакие на ум не идут, а ты все смеешься! Вот посажу тебя в яму, узнаешь тогда, как издеваться. Вот тогда посмотрим, как ты запоешь!
И глаза у него при этом вращались как безумные, а мне почему-то стало смешно и ни капельки его не жалко. Как можно жалеть психов с их перепадами настроения? То плачет, то угрожает, то подлизывается! Чистый дурдом!
– Да отцепись ты от меня, – засмеялась я. – Вот привязался на мою голову, – и захохотала еще сильнее: “Ну, бабуська, ну хитрюга, принцессой она меня сделала, с психом женихом!” – и я снова повалилась на ту же самую кровать, захлебываясь от смеха.
А этот сумасшедший, подошел ко мне вплотную, глядя, как я корчусь от смеха, зло сузил свои маленькие глазки, и, хлопнув в ладони, громко крикнул: “Стража!”
И тут я вспомнила, что мне тоже надо просто хлопнуть в ладоши и кончится этот дурдом.
Я тоже хлопнула в ладоши перед самым его носом и не успела даже понять что и как, как злые карие глазки карлика трансформировались в хитрющие бабкины зеленые глаза.
– Ну что, понравилось? – ехидно спросила меня она. – Тебе понравилось быть принцессой?
– Ну, ты баб, даешь, – сказала я, – А как ты это делаешь, гипноз? – И посмотрела на свои руки. К моему огромному сожалению, от веснушек не осталось и следа. – Что бы тебе не сделать так, будто я в своем собственном замке, и кругом бал, и принцы. А то подсунула мне какого-то маньяка. Еле-еле отвязалась от него.
– А по-другому никак, – вздохнула бабуська. – Я ведь только по вашей родовой линии могу тебя перемещать.
– По родовой? – удивилась я. – Значит та, рыжая принцесса, моя родственница?
– Угу, – угукнула старуха.
– Здорово, – восхитилась я. – А мне она понравилась, такая классная, рыжая. И что, она вышла замуж за этого козла?
– Нет, – сказала бабуська, – куда ему. Ну что, какое твое второе желание?
– Тогда давай так, – сказала я, принимая правила игры. – Пусть я буду богатой и в своем собственном замке.
– Угу, – снова сказала старушка и хлопнула в ладоши.
Лежу. Лежу под одеялом. Над головой богато убранный балдахин. Похоже век пятнадцатый или шестнадцатый. Все тяжеловесное, огромное, объемное, не иначе стиль барокко. Почему-то не могу повернуть голову, странно, но она мне не повинуется. Не могу встать, отбросить одеяло. Просто лежу, как бревно, и все. Приходится просто стрелять глазами. Всплывает знание: я старая и больная. И это мои, сухие старческие руки со скрюченными пальцами, лежат неподвижно поверх одеяла. Тяжелое парчовое покрывало давит на ноги. Рядом с кроватью, в скучающей позе, развалившись на стуле сидит средних лет мужчина в темно-зеленом камзоле. Одежда на нем явно была когда-то дорогая. Сейчас имеет вид достаточно поношенной. Да и сам мужчина соответствует своему костюму. Он из тех, что в юности внешностью напоминают ангелочков, в среднем возрасте слегка потрепанных неудачников, а к старости (ему это еще предстоит узнать) просто спиваются и проматывают остатки родительского состояния. Он внимательно рассматривает холеный ноготь на левой руке, явно любуясь его аристократической формой. И тут его взгляд падает на меня:
– Ну что, очнулась, карга старая? – улыбаясь, спрашивает он, заметив, что я его разглядываю, – Хоть бы ты тетка постаралась, побыстрее отправилась к своим ангелам или там чертям. У меня долгов куча, а ты, старая крыса, все никак не помрешь. Слушай, слушай. Все равно завещание написано, я твой единственный наследник, так что хватит, слишком уж ты задержалась на этом свете. Пора тебе. Пора. Если б ты знала, как я ждал все эти годы твоей смерти, как я желал, чтобы твой экипаж перевернулся, когда ты ездила по своим владениям! Как я мечтал, чтобы тебя нечаянно убили на твоей любимой охоте, до которой ты большая любительница! Как я хотел, чтобы твоя лошадь сбросила тебя, когда ты брала препятствия. Так нет же! Тебя ничего не берет. Ты, старая карга, прожила в несметном богатстве всю свою жизнь. Жила, старая жаба, в удовольствии. А я, твой единственный племянник, всю свою жизнь влачу жалкое существование. Те крохи, что ты выделяла мне, я проигрывал, надеясь на то, что ты выручишь свою родную кровинушку, единственного племянника. А ты? Ты меня не ставила ни в грош. Я жениться не мог из-за твоей жадности. У тебя было все: власть, богатство. А я влачил жалкое существование! И вот теперь я больше не могу и не хочу ждать. И, знаешь, о чем я подумал? О том, что ты, скорее всего, и завещание свое составила так, чтобы я ничего не получил. Я знаю, что ты всю жизнь меня презирала, называла никчемным существом, тряпкой, бесхарактерным игроком-неудачником, альфонсом, я все это очень хорошо помню. И поэтому я сейчас возьму над тобой реванш. Я сделаю то, что я хотел сделать всю жизнь, о чем мечтал ночами, даже когда был маленьким мальчиком и жил в твоем доме, даже когда приходил поцеловать тебя на ночь, даже когда ты платила по моим долгам. Я хотел, но не мог решиться, из-за собственного малодушия. Но сейчас я сделаю это. Я убью тебя. Пусть я по твоей милости останусь нищим, но мы с тобой будем квиты. Я тебя отравлю. И я специально тебе говорю об этом. Я хочу, чтобы ты, дражайшая тетушка, содрогнулась от ужаса. Я помню, ты говорила, что ты не боишься смерти, Посмотрим, насколько это правда, но я просто мечтаю увидеть в твоих глазах страх, ужас, мольбу. Никто никогда ничего не узнает, и ты не сможешь никому ничего рассказать, а это придает мне смелости. Да я трус. А у тебя паралич. И вскрытие тебе делать не будут. Зато я буду чувствовать себя отомщенным, я утолю свою ненависть. Весь последний месяц я искал алхимиков, я искал рецепт, чтобы сделать этот напиток. Я отдал все свои последние деньги и еще остался должен. Сейчас ты выпьешь его, и тебя пронзит жутчайшая боль, ты будешь корчиться от боли, но не умрешь быстро. Вся твоя агония будет долгой и мучительной, а я, твой родной племянник, буду сидеть рядом, и, глядя на твои страдания и мучения, ликовать и пить вино за твою смерть. Не волнуйся, никто тебя не услышит, можешь мычать сколько хочешь. Я отпустил слуг.
– Да он тоже псих, – подумала я, – что же это так нашему роду не везет? Одни ненормальные попадаются!
И мне захотелось сказать этому родственничку пару слов. Но я с ужасом поняла, что не только не могу выговорить ни слова, хуже того, мои руки мне совсем не повинуются, даже хлопнуть в ладоши я ими не могу. Не могу прекратить это безобразие, это глумление над беззащитной старухой. Я даже плюнуть в этого дрянь-племянничка не могу! Конечно, я поняла, что я, старая, жутко богатая старуха, лежу на смертном одре в окружении “любящего” родственничка. Но то, что я полностью парализована, так же как и то, что я могу не успеть хлопнуть в ладоши, не приходило мне в голову! Какой кошмар! А вдруг я вправду могу не успеть! И этот престарелый хлюст, этот мерзкий родственничек меня сейчас отравит! Но ведь позвольте, я тогда уже точно не смогу вернуться в свой зал с царями. Не говоря уже о том, что никогда не попаду домой! К маме! И я, сделав над собой отчаянное, титаническое усилие, попыталась приподнять свои сморщенные старческие руки над одеялом. Пальцы слегка шевельнулись.
– Что, тетушка, – фальшиво-заботливо спросил гадкий “племянничек”, помешивая ложечкой в круглой чаше. Причем я сразу поняла – что. Отраву, гад, готовил, вот что.
– Что, дорогая, – снова с наигранным, фальшивым участием, в котором так и сквозила ненависть, спросил он, и яд так и сочился из его губ, – ручки хочешь сложить на груди? А может, хочешь перед смертью помолиться? Я-то знаю, что никогда ты не молилась, и в бога не верила? Но напоследок-то? А? Чтобы земля была пухом?
И приподнявшись со стула, он взял мои неподвижные руки в свои и, кривляясь, шаловливо хлопнул ими друг об дружку. Господи! Спасибо ему, большое! Иначе просто неизвестно, чем бы это все могло закончится!
А так я снова оказалась напротив своей старушки.
– Ну ты, баб, и даешь! – снова восхитилась я. – Это как же у тебя так получается? Только зачем ты меня сделала старой да немощной? Я хочу быть молодой и красивой! Ой-ей-ей, подожди! – только и успела крикнуть я, но эта шустрая старушенция уже опять хлопнула в ладоши. – Как бездарно пропало желание, – успела я подумать, и в это время услышала лай собак.
Еще ни в чем, не разобравшись, я поняла, что мне надо бежать. Надо спасать свою шкуру, потому что этот лай относится ко мне. И я побежала. На мне почему-то только очень рваное, летнее платье и голые ноги. Нет, не холодно. Только очень неудобно бежать по лесу быстро. Я знаю, что надо бежать изо всех сил и поэтому некогда думать, куда и как ставить ногу. Изо всех сил я лечу через перелесок, перепрыгивая через поваленные деревья, спотыкаясь о пни и разбивая в кровь ноги. Пот заливает глаза, но страх гонит меня вперед и вперед, а сзади слышится лай собак. Длинные волосы развеваются за спиной, платье все мокрое от пота, по лицу больно хлещут ветки деревьев, бегу уже давно и все, я выдохлась. Дыхание перехватывает, я начинаю задыхаться, ноги тяжелые, все расцарапанные в кровь, и уже не слушаются, поэтому я бегу все медленнее, медленнее, я устала, я выдохлась, все, не могу…
А вообще, что со мной? Куда я бегу? От кого? Может мне лучше остановиться и выяснить? Я уже хорошо усвоила уроки хитрющей старушенции. Мне не нужно убегать, достаточно только посмотреть, куда она запихнула меня на этот раз. А если не понравится, то просто хлопнуть в ладоши и все! Зачем мне куда-то мчаться? А молодец бабка! Интересно, что она замышляет? Ведь наверняка все три моих желания она специально подстроила так, чтобы они мне не понравились! Чтобы я поняла, что это не мое, не моя жизнь. А к чему она хотела меня повести? Что мне надо было понять? Какие сделать выводы?
Напролом продираюсь через бурелом, пересекаю быстрый ручей со скользкими камнями, в котором сразу сводит пальцы ног, и ледяная вода щиплет мои расцарапанные о жесткую осоку щиколотки. Медленно поднимаюсь на невысокий холм на другой стороне ручья. Остановилась, оглянулась. Какой толк убегать неизвестно от кого, надо бы сначала разобраться в ситуации. А вот и она, моя ситуация. К другому берегу подбегали плохо одетые люди, много людей. Все какого-то крестьянского типа. Грязные, неряшливые, нечесаные, босиком, одетые в непонятного цвета лохмотья. В руках они держали какие-то дубинки, вилы, палки, колья. И увидев меня на вершине холма, они заорали все разом:
– Вон она! Держи ее! Хватай ведьму! На костер ее!
– Ведьму? Я – ведьма? Ну да! Я ведьма! Как же это я сразу не поняла? Ну, конечно же, я ведьма! Неужели самая настоящая? Наверное! Без сомнения! А иначе разве застряла бы я в этих казематах? Разве стала бы эта старушенция бросать меня по всей ветви нашей родовой женской линии? Конечно же, нет! Вот, что она хотела мне объяснить! Этим как раз можно все объяснить! Все те нелепости, что случились со мной сегодня! А заодно все те совпадения, что случались со мной в жизни, все сны, которые исполнялись. Все мои желания, которые рано или поздно исполнялись! Вот оно, простое объяснение! Естественно, я ничего не знала об этом, никто никогда ни о чем мне такого не говорил, но у нас дома, на даче, в куче старого хламья на чердаке, давным-давно лежит какая-то странная книга! Я в детстве часто залезала по шаткой лестнице на пыльный чердак и там, среди паутины и разбитых старых чемоданов, прячась от родителей и рискуя быть наказанной, рассматривала непонятные готические буквы. А потом мы перестали ездить на дачу, и она отошла к маминому брату. И я даже не знаю, цела ли вообще еще та, старая дача, и осталась ли в “живых” та книжка, я просто забыла про эту книгу и все. Как люди со временем забывают дерево, растущее около дома, а потом неожиданно, по ассоциации с чем-нибудь, через несколько лет вспоминают, сколько всего у них было связано с этим деревом. Так у меня и с книгой. Не было толчка, и она ушла в небытие. Но сейчас я, кажется, даже вспомнила какие там были заглавные буквы, какие страницы загнуты, какие странные рисунки…
А крестьяне между тем все карабкались и карабкались на холм, и было их неожиданно много. Поджидая их и все еще тяжело дыша, я открыла привязанный к поясу мешочек, достала из него маленькое зеркало, и взглянула на себя. Очень интересно. Еще одна моя сестрица. Глаза-то наши фамильные, зеленые, как у кошки. А волосы на этот раз черные, как смоль. И доходят почти до пояса. Жаль, что не могла я посмотреть на себя, когда была старухой. Но эта черноволосая девушка мне тоже понравилась.
– Ну, держись, девочка, – сказала я сама себе. – Мы сейчас их пуганем немного, потом я вернусь в свое время. А тебе желаю удачи.
И я повернулась к своим преследователям лицом. Они стояли плотной толпой, судорожно сжимая свои палки и колья. Но в глазах у них плескался ужас.
– На костер? – крикнула я и сделала по направлению к ним большой шаг. – Кого на костер? Меня? Да я вас всех сейчас в жаб превращу! – и шагнула вперед еще раз.
И они все повалились на колени, истово крестясь и зажмурив глаза. И только несколько человек стоящих сзади устояли. Они нагнули свои вилы и колья и смотрели в землю, будто собираясь с силами.
– Ну, что вам надо! – крикнула я. – Идите домой! Прочь отсюда! Здесь моя территория!
– Ведьма, – шипели стоявшие, не разжимая губ, и те, что вначале попадали от страха, приподняли головы и медленно стали ползти в мою сторону.
– Ведьма, – шипели они и протягивали руки.
– На кол ее! – крикнул кто-то за спиной и я, оглянувшись, увидела сзади точно таких же крестьян. Они тоже медленно ко мне приближались. И я поняла, что мне просто необходимо их напугать, и только напугав их, я смогу выбраться из сжимавшего меня кольца.
– Заколдую! Всех заколдую! – крикнула я, выбросив вперед руку с зеркальцем. Те, кто стояли впереди шарахнулись назад, те, на кого попал солнечный зайчик, в ужасе закрыли лица и повалились снова на землю, зато сзади уже подползали другие, а за ползущими тихо, не глядя мне в глаза подходили следующие, крепко сжимая в руках топоры и колья.
– Так, – подумала я. – Надо еще немного потянуть время, но как же неприятно так стоять. Ведь если кто-нибудь схватит меня за ногу и свалит, тогда мне точно конец, не отверчусь ни от костра, ни от кола. А жалко ведь сестренку. Как потом ей выпутываться?
И я, отпугивая этих средневековых идиотов, не придумала ничего лучше как устроить средневековый стриптиз. И я завизжала дурным голосом, прибавляя сюда клич индейцев США позапрошлого века, быстро завертелась на месте, раскинув широко руки, и стала срывать с себя свои лохмотья. И с каждой брошенной в толпу куском платья, толпа все редела и редела. Мужики, напуганные моим поведением и частями голого тела, отворачивались, закрывали глаза и убегали прочь. В результате, минут через десять, я осталась одна на грязном глиняном холме в разодранном платье, дрожащая от напряжения, но с хорошим настроением. И только одна мысль мешала мне радоваться победе. А вдруг сейчас у меня ничего не получится? А вдруг, вот именно сейчас, все неожиданно закончится, и бабкино колдовство не возымеет действия! И тогда что? Я останусь тут? Одна! На этом грязном поле! Непонятно где! В разодранном платье! Без денег! Ужас!
И я очень неуверенно хлопнула в ладоши.
– Что ты еще хочешь? – сощурила свои хитрые глаза старушенция. – У тебя еще есть одно, последнее желание! Только не тяни, я и так уже с тобой устала.
– Ой, погоди, баб, – остановила ее я. – Дай мне подумать. Не торопи! Я и так глупо истратила три желания. А можно мне, например, заказать завтра?
– Не-а – мотнула головой бабуська, – только в эту ночь. Такая ночь бывает раз в сто лет, да сколько можно тебе объяснять одно и тоже? Ты какая-то недогадливая, дикая. Неуч, одним словом. Вот твоя прабабка еще на первом желании сообразила, что к чему, а тебя я и так тяну, и эдак!
– Постой, – остановила я ее. – Да моя прабабка не была никогда в Праге!
– Много ты знаешь, – поморщилась старушенция. – Ты бы лучше книжицу у дядьки разыскала. А то неровен час, сожжет.
– А откуда ты про нее знаешь? – удивилась я. – Конечно, разыщу. Только как я в ней разберусь? Там все буквы какие-то странные. Непонятные.
– Очень даже понятные, – отозвалась бабка. – Вот тебя вытащили сюда, а ты даже выход найти не могла. Позор для твоей семьи. Тоже мне наследница. Фамилию позоришь.
– Ничего я не позорю, – возмутилась я. – Откуда мне знать было, что я наследница?
– Вот я и говорю, недогадливая, – проскрипела старуха. – Да ладно, посидишь тут до весны, пока выход вернут на старое место, многому научишься.
– Как это до весны! – воскликнула я. – Я не хочу до весны! Мне сейчас надо! Сегодня! У меня самолет завтра! И мама дома ждет! И книга на даче!
– И что, же. Это твое последнее желание? – опять хитро прищурилась старушенция.
– Да! – твердо ответила я. – Мне, конечно очень тут у вас понравилось, и цари уже стали родными, и была я здесь и принцессой, и богачкой, и красавицей, но я все равно хочу домой, к маме. А еще очень-очень хочу, чтобы эта книжка сохранилась. Прямо завтра с самолета и поеду к дяде на дачу!
– Ну-ну, – согласилась старушка и хлопнула в ладоши.
Кто-то тронул меня за плечо.
Я открыла глаза. Вокруг темно. Только в глаза нестерпимо ярко бил электрический свет.
– Кто это? – спросила я, отворачиваясь от него. – Что за сталинские методы?
– А вы здесь как оказались? – спросил высокий мальчишеский голос.
– Здесь, это где? – спросила я, прищуриваясь и пытаясь изо всех сил рассмотреть говорившего со мной.
– Здесь, это в казематах! – снова ответил мальчишеский голос.
– Я отстала от группы, – призналась я. – А вы кто и откуда?
– Я тут работаю, – сказал парень, и на меня из темноты блеснули его очки. – Чего вы тут спите? Идите за мной. Не положено у нас спать в музее. Я делал обход и услышал, как вы тут сама с собой разговариваете. От страха, что ли?
– Угу, – сказала я, и улыбнулась.
– Вы, пожалуйста, не отставайте, – строго сказал молодой человек и шагнул в темноту.
Я нашарила свой рюкзак и оглянулась. Вокруг меня было темно, но мне показалось, что я все равно различаю выражение лиц каменных царей, взирающих на меня с высоты четырех-пяти метров.
– До свидания, цари, – сожалея о прощании, громко сказала я, – до свидания, баб, – взглянув в бесконечно-высокий потолок добавила чуть потише. – Мы еще свидимся, вот увидишь. Книгу отыщу и обязательно свидимся.
Я покрепче перехватила ручку своего рюкзачка и, легко ориентируясь между статуями, отправилась догонять парнишку.
А цари смотрели мне вслед и улыбались.