Опубликовано в журнале День и ночь, номер 1, 2006
БУ СИ ДО
Что знала о стали тоскливой, о стали тягучей?
О сумрачных сагах, о зимних застуженных рунах,
О ноте с диезом – об этой решетке колючей?
Что милая девочка знала о страсти, о страсти?
О страхе сиротском – когда размыкаются руки.
И ладят любимые руки привычные снасти,
Стальные и медные ладят. А это – к разлуке.
И что – ей же ей! – что ей там
в деревянных талмудах
Да библиях сказано: “Боже тебя упаси!”.
То сказано старцами лысыми, в коих полудах
Мерцает фитиль, чьи мозги прокоптил керосин.
– Господь не упас, а уж я тебя, дуру мясную,
За девичий лифчик не стану пасти на траве.
Ты хочешь свободы? Так сбрасывай сбрую!
Ты оду хотела? Играй на стальной тетиве!
Вот так говорю я!
Вот так говорит он и плачет,
И ладит железные жилы к судьбе неминучей,
А, может, не плачет, скорее, молчит и не плачет,
Но ладит железные жилы к судьбе неминучей,
И пробует жесткие струны, и, все-таки, плачет
Струною тоскливой, струною тягучей…
ПЛАСТИНКА. БАХ. ДОМ У МОРЯ
…В отлив ушла от берега вода,
Раскрылось дно, как сабельная рана,
Сгустился воздух, как в мехах органа,
И тишина настала, как беда.
Дичала ночь, готовясь к поединку,
Когда, на миг, оставив все дела,
Радист поставил пыльную пластинку,
И засвистела тонкая игла.
Из заоконья брызнуло стеклом.
Ворвался посвист – от натуги белый.
Ворвался ветер волком ошалелым
И заходил по комнате волчком.
Угасла спичка в дрогнувшей руке…
Заныли швы, грозя разъединиться.
Меж двух миров, задумавших сразиться,
Тряхнуло нас, как спички в коробке.
И дрогнула стихия. И пошла.
И ей навстречу вышла из органа
Торжественная муза Иоганна
И чаячьи раскинула крыла!
Оглохшие от рокота и крика
Сошлись, чтобы натешиться сполна!
Ударились… Насквозь прошла музы’ка
Столкнулись. И насквозь прошла волна.
Волна прошла. Подмяла корабли.
Свинцовым лбом, лоснящимся от масла,
Прошибла скалы. Пала и угасла…
А музыка растаяла вдали.
…Но что я ждал в ненастный этот миг?
Что встанет вал и встретит вал могучий?
Что вверх уйдет и пробуравит тучи
Из брызг и звуков скрученный язык?
Но что волна?.. Она не виновата.
Что – музыка?.. И я не виноват
В том, что во мне стихии и токката –
Как в час мятежный брат стоит на брата,
Как щит о щит и сталь о сталь стоят.
ПИСЬМА ИЗ ГОРОДА. ИДИОТ
У маленькой мамы в прорехе халата
Глядело набухшее нежное тело,
Носок бесконечный вязала палата,
Стенала – сопела – зубами скрипела.
Зачуханный доктор по розовым попкам
Похлопывал рожениц в знак одобренья,
И в этот же час совершались творенья,
И квело вопили творенья.
Детей фасовали по сверткам, по стопкам,
И в мир вывозили носами вперед.
И был там один, он чуть было не помер,
(Не понял, как нужно дышать, но не помер),
Потом он смеялся – как льдинка в бокале –
А прочие свертки над ним хохотали:
Мол, экая штучка, мол, выкинул номер –
Не понял, как нужно дышать, но не помер,
Не понял, как нужно дышать, идиот.
(А он и не понял. И он не поймет).
Он будет глядеть им в лицо – не дыша –
В мальчишечьи рты в пузырях и сметанах –
О, выдох и вдох – два огромных шиша,
Два кукиша, спрятанных в разных карманах,
Два страшных обмана… Пульсирует сон,
Как выдох и вдох неизвестной причины.
И он, не дыша, подглядел, как мужчины
Пульсируют мерно в объятиях жен,
И как равномерно пульсирует плод,
Гудит, наполняясь таинственным соком.
На все поглядел он задумчивым оком.
И все он оплакал, смешной идиот.
А все потому, что за выдохом – вдох,
И вдох утекает в свистящие щели,
И шар опадает. И лишь – асфодели,
Цикута – амброзия – чертополох…
И он в разбеганье вселенских светил
Увидел вселенских светил возвращенье.
И мир опадает. И только забвенье,
Забвенье – молчанье – клубящийся ил…
И он оглядел эту даль, эту ширь,
Да, он оглядел и сказал: это плохо!
И выдохнул, выдул вселенский пузырь,
И честно держал – до последнего вдоха.
ПИСЬМА ИЗ ГОРОДА. ДВОРИК
…ты качала,
Ты лелеяла, нянькала глупую душу мою,
Дворовая родня – обиталище тасок и сплетен –
Гей! Урла дорогая! Мне страшно, но я вас люблю.
Мне уже не отречься, я ваш, я клеймен,
я приметен
По тяжелому взгляду, железному
скрипу строки –
Как ножом по ножу – и на оба крыла искалечен,
В три стопы – как живу – так пишу,
и сжимает виски
Жгут тоски по иному, по детству чужому.
Я мечен
Этим жестким жгутом – он мне борозды
выел на лбу,
И поставил навыкат глаза – на прямую наводку,
Чтоб глядел я и видел. Гляжу я и вижу в гробу
Этот двор, этот ор, этот быт, эту сточную глотку
Дворового сортира – в него выходило окно –
Взгляды жадных старух,
эту мерзость словесного блуда.
Я люблю вас и я ненавижу. Мне право дано –
Я из наших, из тутошних, я из своих, я отсюда.
Испытателем жизни – вне строп, вне подвесок,
вне лонж –
Меня бросили жить, и живу я, края озирая,
Из какого же края, залетный восторженный
“бомж”,
Залетел я? И где же – ну где же! –
края того края?
Камень краеуголен… Но взгляд мой,
по шару скользя –
Как стекло по стеклу – возвращается
к точке начала:
Ну, нельзя было в этом дворе появляться,
нельзя!
Не на Свет и на Звук, а на зык и на гук
ты качала,
Ты лелеяла, нянькала глупую душу мою…