Опубликовано в журнале День и ночь, номер 1, 2006
НЕЛЮБИМОЕ
Я не приемлю многое на свете –
к чему скрывать!
Я не люблю, когда я в туалете,
бежать кому-то открывать.
Не выношу истерики и жалоб,
назойливых, трескучих голосов.
Я не люблю переизбыток сала
в еде хохлов.
И после водки, словно оглашенный,
я бегаю по улицам, ору,
но как завижу экипаж казенный,
скрываюсь в обветшалую нору,
и это гнусно, мерзостно, противно.
Ну, что еще? Чего еще назвать?
Я слышал слово, что-то вроде “дивно”,
и мне его противно вспоминать.
* * *
Бедненькой слепой девочке
подарили две веточки:
одна золотая,
другая пластмассовая.
Какая тебе милей?
Та, что теплей.
ПЕРЕМИРИЕ
Пришла война, и кончилась война.
А у меня ни травки, ни вина.
Девчонок перепортили славяне.
Поеду к няне.
Она меня покормит и поймет,
отмоет от прилипчивых невзгод
и как в былое время приласкает…
Она такая.
Вот только нету дочки у нее…
Осталось полувзрослое белье,
а где сама – старухе неизвестно:
раба? Невеста?
Кто мог ее с собою увезти?
– Попей чайку, сыночек, не грусти, –
мне говорит старушка и вздыхает
о чем – не знает.
ЗАЛОЖНИК
Я написал роман, и он, увы, продался.
Пора уже и новый начинать.
Но телом я и с этим не расстался,
а как о том издателю сказать?
А он торопит, сволочь, не жалеет
ни сил моих, ни нервов, ни ума.
Конечно, он с издания имеет
все, что имеет, и пока имеет –
литература для меня тюрьма.
ХОРОШИЙ ДЕНЬ
Хороший день. Никто меня не тронет.
По улице Дзержинского пройду,
войду во двор. Дружок меня догонит
и бутылек предложит на ходу.
Приятный вид, приятная беседка,
приятный бессердечный разговор,
вот только жаль, встречаемся мы редко…
И для чего ты пиво это спер?
ГОСПОДИН В КОСТЮМЕ
Господин в костюме
пьяный и угрюмый
по гостиной бродит,
в спальню не заходит.
Приподнимет чашку,
тронет открывашку,
помусолит вилку,
разобьет бутылку.
В чем его проблема?
Ускользнула тема,
да еще беда –
кончилась еда.
Он идет в кладовку,
достает винтовку,
прочищает ствол –
забивает гол.
Ничего не видно,
никому не стыдно,
брызги да туман,
да гнилой карман.
Только за окошком
Смерть идет с лукошком,
собирает виру
по земному миру.
Денег не берет,
батогами бьет,
колотьем калечит
да на дыбе лечит.
* * *
Но только крикни…
Я не приду к тебе с ситаром и в скафандре,
с косичкою, под бубен, на слоне,
снегурочкой бессовестною в марте
и Масленицей в сонном сентябре.
Я не приду под праздничную скуку
и в будничный, томительный денек,
когда ты кормишь курицею суку,
или когда ты красишь потолок.
Но только крикни: милый, успокойся!
И я с тобой останусь навсегда,
и всякая придирчивая просьба
твоя да будет осуществлена.
Ты только крикни.
ЯВЛЕНИЕ
Когда кашляет мир, задыхаясь от боли и гнева,
и широкий дощаник уводит немых в пустоту,
к современному склепу подходит моя королева
и движением плавным пружину включает не ту.
И тотчас перед нею овечьи раскрыты ворота,
побежали стада, всколыхнулись берез косяки,
но мою королеву в момент охватила зевота,
и она раздраженно смахнула пылинку с руки.
Повернулась пружина – иная картина явилась:
поезда, корабли, самолеты без счета – без слов
ледяная орда из железа бесславно склонилась,
но нога королевы не терпит рабов и оков.
И тогда она меркнет. Как солнце вечернее тает.
Исчезает, не смея в лицо осужденье сказать,
и нелепый бродяга, ее не приметив, рыдает
одинаково тихо в распутицу и в благодать.
ВОЖДЬ
Когда он вышел, сильный и смешной
из мрака на бетонную площадку,
раздался грохот, вольный, неземной,
и публика, не склонная к порядку,
построилась в красивые ряды,
присматриваясь к каждому движенью,
без крупки, самогона и воды
готовая к любому преступленью.
* * *
Отпусти меня в собес
за бесплатным подаяньем.
Я от горечи облез,
не справляюсь с испытаньем.
Отпусти меня в село
за лесами, за полями.
Горем волосы свело,
изнахратило стихами.
Не кобенься, отпусти –
у тебя во рту пружина…
Трезвый, борзый на пути
перед поездом мужчина.
* * *
Жизнь – снашиванье вещей,
трата презервативов,
приготовленье щей,
ремонт устаревших сливов.
Драка с самим собой
за выход-невыход в люди,
свежий яичный гной
на непромытом блюде.
* * *
Тварь живет так, как она живет.
Пиво пьет и зерно жует,
моет пол, подрабатывает на базе
и хранит десятки в стеклянной вазе.
А предложишь ей золотой брусок
иль шикарной шляпой прикрыть висок,
так она растерянно ухмыльнется –
отвернется.
* * *
Закат.
– А как тебя звать?
– Злата.
– Вот тебе раз!
Тезка заката?
* * *
Девочка для любви!
Вот тебе мои
руки.
Возьми их, они твои.
Только не вешай в шкаф,
не убирай на полку…
Мягко клади на попку…
Так, так…
ДИСКО
Воздуха липкий гель,
изгороди свирель,
крашенных лиц лавина,
сумерек седловина.
Тусклые звуки ВИА,
стонов лоботомия,
смазанный скрип суставов,
качка на двести баллов.
Выстрелы в сжатый рот,
семенем дождик льет –
жижей густой, тягучей,
до тошноты пахучей.
Девочку дня Марину
сброд положил на спину
и навсегда забыл
там, где всю ночь любил.
(Сброд – это значит много
рук, подбородков, шей,
но между ног минога
главное. Всех важней.)
Хоботом, хохоталом,
сохлою лихотой
к хахалям на халяву
ластится “голубой”.
– Скоро ли мне вставать? –
спрашивает опять
дева у контролера.
– Скоро, подруга, скоро.
* * *
Я в эту землю врос хребтом;
спиною, анусом, затылком.
Зачем хожу по закоулкам
и озираю каждый дом,
как иноземного пришельца;
толмачу темный диалект?
Когда б плотнее приглядеться –
они здесь есть, меня же – нет.
ПОКА МЫ ЗДЕСЬ
Ты говоришь: как хорошо лежим!
А я твержу: мне эта жизнь – зажим!
Давай сбежим, любимая, сбежим!
Отчаянно сорвемся к краю мира,
где нету пограничного пунктира,
возьмем с собой две булки, два кефира,
полкруга сыра, маленький бидон
с зерном, крупой. Меня зовут Антон –
плебейски незатейливое имя,
а ты, княгиня, как тебя зовут?
И скоро ли нам ужин подадут
и свежие газетные скрижали,
пока мы к дикарям не убежали.
СУЩНОСТИ
Мы шли по снегу, пили, целовались.
Потом случайно в яме оказались,
где были люди, завтраки, тепло
и в трубке бесконечное “алло”.
Ты замолчала, тупо улыбаясь.
Ходили самки, к стенкам прижимаясь,
а посередке топали самцы,
друг другу отгрызая огурцы.
И так тянулось вечность и два года,
пока не появилось два урода
не из тебя. О боже, из меня;
и ямину разрушили кляня.
Теперь мы вместе. Только нас четыре.
Мы сущности, пасующие в мире,
но знающие рынок, конъюнктуру.
Пожалуйста, не щупайте фигуру.
НОША
Скоро окорока
вызреют на деревьях.
Ноша моя легка:
гения-дурака
с рожею пьяной, в перьях.
Хаос перехамить,
пересушить сушилку,
снять золотую нить
и опустить в копилку.
Времени до того –
ржа не придет покамест,
или свинью ногой
пнуть не посмеет аист.
ПРОШЛА ЛЮБОВЬ
Мы сидели втроем
за одним столом,
и нам одиноко было,
и девушка говорила:
Любимые, сколько вас у меня!
Не проходит и дня,
чтоб я не любила кого-то,
и не выходит квота.
Мальчик смолчал. Нагнулся
ко мне, в ухо уткнулся
носом, проговорил:
что я, урод, дебил?
Встал, опрокинул столик
на меня, на нее…
Он теперь алкоголик.
Мы же, сменив белье,
в парк пошли прогуляться.
Я перестал стесняться,
под руку нежно взял,
в шею поцеловал.
Но она извинилась,
глупо засуетилась,
буркнула: мне пора!
Вот и прошла игра.
ЗИМНЕЕ
Я встречаюсь с людьми,
захожу в магазины, покупаю одежду и обувь,
шарю в карманах копеечку: на возьми!
и у нищего на лице становится больше злобы.
Исчезает экскурсия в темной январской мгле,
ночью ходят дома, еле слышно по плитам ступая.
Удивительная, немая,
я грущу о тебе.
г. Красноярск