Опубликовано в журнале День и ночь, номер 9, 2005
ИЗ НОВЫХ СТИХОВ
* * *Уснула горлица, крылом
к подушке прислонясь,
что ей погром, и перелом,
и порванная связь,
и Дания, и Дания,
и Дания в окне!
Не до нее, не до нея,
и спит лицом к стене.
* * *
А вчера вечера
были дольше, светлее,
и металась пчела
над пыльцою шалфея,
и училась отнять
этот мёд, эту малость,
и взлетала опять,
и опять приземлялась
на дрожащий шалфей,
на раскрытое рыльце –
так, как будто Алкей
в рифму разговорился.
* * *
Вот узнаешь, почем
этот фунт одноглазого лиха,
провалившись плечом
в паутину, где спит паучиха,
прорубясь топором
в запертую кладовку дракона,
оттолкнувши паром
на манер все того же Харона.
На манер, например,
той старухи, что ходит по мукам,
что оставила мир
не правнукам, а лучнику с луком.
ЧИТА–БРАТСК–ЧУНА
не видав извилины Байкала,
добралась впотьмах, по гололеду
от аэропорта до вокзала?
Был октябрь. Зима лежала плотно.
Руки-ноги в ДОКе* леденели.
Индевело желдорполотно
от начала до конца недели.
Шпалы осеняла благодать
хмурого таежного рассвета,
и под ними было не видать,
как ведут скелеты до Тайшета.
“ЧТОБ ЛЮБОПЫТНЫЙ НЕ ПРОНИК…”
(Из разговоров с биографом)
Те, что в стихи не встали,
фактом быть перестали.
А те, что стихам достались,
фактом уже не остались.
То, чего было, – нету,
а чего не было – есть.
Так золотую чеканю монету,
с крыши содравши ржавую жесть.
* * *
Раз-два-три, раз-два-три,
вот вам и вальс,
разные разности
резвой ногой.
Около “Сокола”
милый трамвай
с мерзлыми стеклами,
с гордой дугой.
Раз-два-три, раз-два-три,
сколько вам лет?
А нам без разницы,
хоть бы и сто.
В шкафчике спрятанный,
пляшет скелет
в чиненном, латанном
летнем пальто.
* * *
Ты – это Сущий –
имя Господне,
славу и Царство,
Царство и славу…
Хлеб наш насущный
дай нам сегодня,
а не богатство
и не державу.
И упаси нас
от нашего беса,
а уж от мора
или от глада –
если посильно,
стань как завеса
всякого бора,
всякого града.
* * *
Что же, Боже? Да все то же –
суесловье, суета.
Мы с Тобой едва похожи,
Ты-то Тот, а я не та.
Тенью образа-подобья
я слоняюсь и топчусь,
совершаю неподобья,
на ошибках не учусь.
Но, учуяв дух прощенья,
веющий, где захотел, –
хоть бы тенью, хоть бы щелью
ускользнуть за свой предел.
* * *
Ох, тятя-тятя, ох, наши сети,
ох, когой-то они притащили…
Ох, трусоваты бедные дети,
залегли от страха в лощине
и выглядывают оттуда:
вурдалак? утопленник? наяда?
или еще пострашней чудо-юдо?
Дети-дети, бояться не надо, –
отвечает им тятя, – ни чудищ, ни страшилищ,
не поддайтесь ни фантазму, ни фантому.
Так ответил им тятя, черти утащили ж
храбреца в самый тихий омут.
г. Париж