Опубликовано в журнале День и ночь, номер 11, 2005
ЧАС ДВОРНИКОВ
* * *
Я не знаю, зачем я держу тебя за руку.
Мы ж не слышим друг друга, как будто глухие.
За окном темнота. Ветер воет гекзаметром.
Всем известно теперь уязвимое место Ахилла.
А особенно – нам. Мы-то знаем с тобой,
куда целиться.
Чтобы наверняка. Побольней.
Чтоб навскидку и сразу.
И раскалывать надвое одно неделимое целое
нас учить ни к чему. Нам не нужно подсказок.
* * *
Ты потянешься сладко, расслабится кокон,
и начнется цветное кино.
И закат забушует в квадратиках окон,
в светлых гроздьях забродит вино.
Ты поймешь, что родился немыслимо поздно,
пошутили с тобой небеса:
никуда не успеть, эта жизнь несерьезна,
и до ночи всего два часа…
* * *
Не умирайте! Я прошу, не умирайте!
Так хочется любить живых и тёплых.
А вы как будто сговорились –
друг за другом…
Как будто ТАМ без вас никак нельзя…
Теперь я поняла, как смотрят в пропасть,
и как начало связано к концом.
Теперь я поняла, как дышит совесть –
так астматически и в самое лицо…
* * *
Я ненавижу юг и Сочи,
крик чаек, пальмы, пляж, прибой.
И этот рот вишневый сочный,
такой красивый, но не твой.
Я ненавижу север, Питер,
канаты, краны, якоря.
Я ненавижу старый свитер,
что мне остался от тебя.
Забуду всё. Заняться есть чем:
пора бы тряпкой помахать –
бедлам в дому суров и вечен.
Да кстати свитер постирать…
* * *
Третью уж ночку, однако,
хлюпает дождь за окном.
Словно лакает собака
воду из луж языком.
Мимо летящие фары
в потное ткнувшись стекло,
все мои стены обшарят
и не найдут никого.
Только мелькнет на обоях,
в раму простую одет,
чей-то тревожно-знакомый,
грустно смотрящий портрет…
* * *
Все так же трудно без нагана,
и все не видно перемен…
Какую дурь несут с экрана!
Какую чушь поют со сцен!
А я ни в чем не виновата,
но хочется бежать, бежать
“в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов”
косить траву, пшеницу жать!
Но помечтаю и немею.
Тащу безрадостные дни.
Косу держать я не умею.
И нет в Саратове родни.
* * *
Так продолжалось целый день
почти до вечера.
То я отбрасывала тень,
то ты отсвечивал.
Неутомимый боевой
фотограф чокнулся,
а все ж добился своего,
и снимки четкие.
А для чего были нужны
его старания?
Да пусть бы ты стоял в тени,
а я – в сиянии!
* * *
Прошла пора коротких юбок,
духов и крашеных ногтей.
Из тех кровавых мясорубок,
Из тех железных челюстей
Ты вышла раненой и бледной
И равнодушной ко всему:
Плевать на деньги и на бедность,
На мирный день и на войну,
На попадания, промашки…
Один остался интерес:
Собрать аптечную ромашку
И к ранам приложить компресс.
* * *
Проклят покой,
время смятений!
Город – как конь
в пене цветений.
Только затронь –
вылечит дрёму.
Город – как конь
в мыле черёмух.
Выйди, не спи,
в город знакомый.
Видишь, блестит
в небе подкова…
* * *
Час выгула собак. Час дворников.
Час расставаний.
Час, когда дома игорные
от жаркой ночи остывают.
И катят по домам проигравшие
в заложенных автомобилях,
кляня свои дела вчерашние…
…А мы играли?
Или мы – любили?
* * *
Пустеет дом. Все реже гости.
Качели старые скучают.
Как много яблок в эту осень…
Как много в воздухе печали…
Еще полно тепла и света,
еще не улетают птицы,
и паутина между веток
еще на солнце золотится.
Но что-то небо бледным стало.
А скоро вовсе белым станет.
И старый дом вздохнет устало
и на зиму закроет ставни.
г. Красноярск