Опубликовано в журнале Континент, номер 152, 2013
Возьму на себя сказать: да ничего не стоил бы наш народ, был бы народом безнадежных холопов, если бы в эту войну упустил возможность хоть издали потрясти винтовкой сталинскому правительству, упустил бы хоть замахнуться да матюгнуться на «Отца родного».
А. Солженицын. «Архипелаг ГУ Лаг»
В последние лет десять, а особенно после появления солженицынского «Архипелага ГУЛаг», как-то уже повелось именовать Освободительное движение времен Второй мировой войны — «власовским». Что, конечно, и неверно по сути.
Причин для этого неожиданно появившегося наименования несколько. С советской стороны — это явная (и довольно успешная) попытка приклеить ярлык с презрительным суффиксом «щина» к многомиллионному движению и связать его с именем одного человека, казненного за государственную измену в Москве 1 августа 1946 года. Дескать, был один главный предатель и изменник и было несколько тысяч или десятков тысяч соблазненных им слабых или же беспринципных людей. Отсюда и «власовщина» и «власовцы». Этот термин бездумно повторяется и теми из недавних советских граждан, которые, попав в так называемый свободный мир, не берут на себя труд как следует познакомиться с тем безусловным в истории нашей родины феноменом, который представляет собой Освободительное движение народов России (ОДHP) времен Второй мировой войны.
В то же время сами «власовцы», т. е. участники ОДНР, особенно его вооруженных формирований всех мастей и оттенков, по вполне понятным причинам не желают отказываться от этого наименования: мученическая смерть командующего вооруженными силами КОНР (Комитет освобождения народов России) и его ближайших соратников сделала для нас наименование «власовец» названием почетным. (Хотя большинство бывших участников ОДНР, с кем автору этой статьи приходилось беседовать, согласны с исторической неточностью этого названия.) В этой статье делается попытка поставить кое-что на свои места.
Ряд историков Второй мировой войны придерживаются мнения, что Гитлер проиграл свою войну против Сталина еще до начала военных действий, где-то между 10 ноября 1940 года и 22 июня 1941-го, т. е. между тем днем, когда возможный план наступления на Советский Союз, носивший до того времени кодовое название «Фриц», был переименован в план «Барбаросса» и война против Советского Союза стала делом решенным, — и началом военных действий. Эти историки (к которым относит себя и автор) считают, что война Германии с Советским Союзом 1941- 1945 гг. была проиграна политически, что Гитлер заставил советский народ защищать своих угнетателей: Сталина и ВКП(б). […]
Никто не отрицает чисто военных ошибок уверовавшего в свою миссию ефрейтора. Но нет возможности найти документ или же документы, которые бы давали наступающей немецкой армии указания, как обращаться с населением оккупированных советских областей. Нет таких документов и никогда не было. Имеются лишь бредовые или полубредовые разговоры Гитлера за кофейным столом, которые дошли до нас в мемуарах, например, Альберта Шпеера или же в недавно вышедшей третьим изданием книге «Hitlers Tischgesprache» («Разговоры Гитлера за столом»). Там рассказывается, как между запихиваемыми в рот кусками торта вождь Третьего Рейха предсказывал будущее России, с немецкими рыцарскими замками в плодородной полосе, с полуграмотным местным населением и прочими нацистскими прелестями. Но обо всем этом мы узнаем сейчас. А тогда, летом 41-го года, что греха таить, достаточный процент советского населения, еще помнивший немцев 1918 года, переживший лишь десять лет назад коллективизацию и лишь четыре года назад ежовщину, ждал немцев как освободителей. Включая и тех евреев, которые, не желая верить советской пропаганде, отказывались бежать на восток в неизвестное будущее и поплатились за это Бабьим Яром.
Однако вернемся к ОДНР. […]
Вооруженную борьбу ОДНР времен Второй мировой войны можно достаточно четко разделить на три периода.
Первый период. От 22 июня 1941 года до опубликования так называемого Смоленского манифеста генерала А. А. Власова весной 1943 года. Период этот самый длинный, самый неорганизованный и, к сожалению, оставшийся менее всего изученным.
Второй период. От весны 43-го года до 14 ноября 1944 года, когда в Праге был обнародован и принят Пражский манифест с его 14 пунктами. Различные историки ОДНР — главным образом, иностранные, — рассматривая этот период, больше всего концентрируют свое внимание на переговорах А. А. Власова и его окружения с различными немецкими учреждениями и их руководителями. Бои и гибель отдельных добровольческих подразделений, крупных и мелких, как на Восточном, так и на Западном фронтах обычно ускользают от внимания этих историков.
Третий период. От 14 ноября 1944 года до капитуляции Германии в мае 1945-го. Писательница Ирина Сабурова в одном из своих произведений назвала это время «трагической феерией РОА». Лучшего названия, пожалуй, не придумаешь. Период этот, частично из-за его краткости, частично из-за того, что к ноябрю 44-го года территория, на которой оперировало ОДНР, свелась лишь к самой Германии, изучен лучше всего. Но, на мой взгляд, он наименее интересен, хотя бы потому, что в это время и исход всей Второй мировой войны, и судьбу ОДНР можно было уже предугадать. Хотя никто не мог предугадать глупости и безжалостности западных союзников в их отношении к бывшим советским гражданам — как участникам ОДНР, так и просто военнопленным или же «остарбайтерам».
К этим трем периодам борьбы ОДНР следует, конечно, добавить и ее эпилог, насильственные выдачи руководителей ОДНР и его рядовых участников. Однако эта тема, несмотря на ее трагичность, а может быть, именно вследствие ее трагичности, выходит за рамки этой статьи.
Совершенно невозможно установить, когда, при какой немецкой части, был создан первый добровольческий отряд из бывших советских военнослужащих. Известно, что в августе 1941 года советский полк под командованием донского казака майора Кононова перешел на сторону немцев и на его основе было создано добровольческое подразделение. Однако есть основания думать, что уже до этого имели место случаи перехода на сторону немцев советских подразделений, которые выражали желание воевать против большевиков и которых немцы не разоружали. Зависело такое от того или иного командира той или иной немецкой дивизии, действовавшего на свой страх и риск. А риск был немалый: в те месяцы немцы шли на восток как по ровному месту, брали сотни тысяч военнопленных и были уверены, что конец войны на носу. Формирование добровольческих частей легко могло рассматриваться как неверие в мощь германской армии со всеми последующими административными выводами.
В городе Фрейбурге (Западная Германия) помещаются военные архивы Федеративной Республики Германии, в которых сосредоточено все то, что не погибло при отступлении и не попало в руки частей Советской Армии. В Вашингтоне, в американских Национальных архивах, находятся микрофильмы захваченных союзниками немецких документов, в том числе и военных, почти все то, что находится в Военных архивах во Фрейбурге.
Только тогда, когда потратишь несколько недель, работая в одном из этих архивов (автор этой статьи работал в обоих), становится ясным, какой огромный размах приняло добровольческое движение в первые два года советско-германской войны. Буквально в каждой немецкой дивизии, находившейся на Восточном фронте, был минимум один, а то и несколько добровольческих батальонов, охотничьих сотен, разведывательных батальонов и взводов и так далее. Это те, кто носил оружие, — безоружные помощники, так называемые хильфсвиллиге, или же сокращенно «хиви», здесь не в счет. Некоторые из этих частей — они редко превышали численность 300-500 человек — так прямо и называются «добровольческий батальон номер такой-то», «разведывательная добровольческая команда номер такой-то», или, в тех случаях, когда тот или иной немецкий генерал, командир дивизии или корпуса был поосторожнее, часть именовалась «боевая группа такого-то» и давалось ей имя какого-либо немецкого фельдфебеля или же лейтенанта. Позже, когда советские охотники за живыми черепами бросились копаться в этих документах, разыскивая еще оставшихся в живых и невыданных участников ОДНР, эта немецкая осторожность (или чванство?) пошла на пользу. В документах — их надо искать по разделу Eins Caesar, по штабному коду отдела немецкой военной контрразведки, — находится мало фамилий, свойственных народам Советского Союза, — эти люди погибли безымянно. Иди ищи, кто был в «Кампфгруппе лейтенанта Гамфе»!
Командиры немецких дивизий не спешили отпускать от себя эти группы и группочки добровольцев, когда после опубликования Пражского манифеста в ноябре 1944 года стали создаваться вооруженные силы КОНР. Да их к тому времени и немного осталось. Большинство полегло, прорываясь из окружений, стреляя до последнего патрона, когда надежды на прорыв уже не было. Добровольцы знали, что их ждет в плену. Иной раз встретишь в советской художественной литературе осторожные строчки о таких обреченно отстреливавшихся, обреченных людях. И когда читаешь у того же Солженицына об идущих, как шквал, на прорыв бойцах какой-то безымянной добровольческой части, то становится тепло на душе у нашего оплеванного брата. Хорошо дрались, до конца! Русский человек всегда любил и уважал боевую доблесть. Даже, может быть, особенно в гражданских войнах. Но это так, сентиментальные отступления. Пусть читатель извинит за них автора.
Немецкие статистики военного и послевоенного периода считают, что различного типа добровольческие соединения в немецкой армии, так называемые остфербенде всякого рода, насчитывали в свои лучшие времена от 900.000 до 1.500.000 человек. При обычной немецкой точности такая приблизительность — туда-сюда 30% — показательна уже сама по себе. В немецкой армии до 43-го года не было центрального места, куда сходились бы данные о таких подразделениях и частях. А когда это добровольческое управление под командованием престарелого кавалерийского генерала Кестринга и было создано, то все же ряд добровольческих частей им охвачены не были по причине индивидуальных соображений того или иного немецкого генерала, главным образом. К «своим» добровольческим частям они относились ревниво, как к своей вотчине!
Какого типа добровольческие соединения? Это были батальоны РННА, о которой речь будет впереди, казачьи сотни и полки и самые различные национальные части: грузинские, армянские, северокавказские, среднеазиатские и даже идель-уральские легионы (пусть мне объяснят, что это такое), калмыцкие полки и различные украинские части, вплоть до созданной в 44-м году дивизии СС «Галичина». Пусть ретивые обвинители «фашистских приспешников», попавшие на эту сторону, не спешат приписать этой дивизии «подвиги», в которых обычно обвиняются войска СС. Эта была нормальная, пусть отборная, добровольческая часть украинских националистов, одетая в форму СС. Не следует забывать, что снабжение большинства добровольческих соединений было в руках управления СС. Необходимо также различать фронтовые дивизии Ваффен СС — их было к концу войны свыше двадцати — и части так называемого Альгемайне СС, которые и занимались концлагерями, расстрелами и т. д. и из рядов которых и выходили зондер- и айнзацкоманды всякого типа и назначения.
Ранней осенью 1941 года в районе Локоть Брянской области возникает уникальное явление. Там создается — представителями советской интеллигенции и не-военнослужащими Воскобойниковым и Каминским — некий самоуправляющийся край, с собственной десятитысячной армией, РОНА (Русская освободительная народная армия) и соответствующими управлениями. Немцев там нет, за исключением нескольких связных от 2-й танковой армии, нет и партизан, которые ищут мест, где оперировать легче.
Из этой пары Воскобойников был явно человеком более высоких моральных качеств, но зимой 41/42-го он гибнет. Партизаны забрасывают гранатами его штабной дом. У А. Н. Сабурова, знаменитого советского брянского партизана, в его двухтомных мемуарах «Отвоеванная весна» это происшествие описывается в тонах драматических. Задание партии, подготовка рейда, тяжелый бой и гибель предателя. Все это, говоря вежливо, брехня. Несколько отдельных партизан сумели пробраться через посты «каминцев», как их впоследствии называли, и бросить в дом, где ночевал Воскобойников, несколько гранат. Сам Воскобойников и, если не ошибаюсь, секретарша штаба погибли. Бронислав Каминский, бывший до этого помощником Воскобойникова, принимает начальствование и сразу же вешает нескольких захваченных в этой ли, иной ли операции — это не установлено — партизан. Вот и весь героический рейд сабуровцев.
О Каминском, который после боев на Курской Дуге вел свою «армию» и пятидесятитысячный обоз мирного населения на Запад и, выделив небольшой отряд из своих частей для подавления Варшавского восстания 44-го года, был осенью того же года расстрелян немцами, написано довольно много и довольно плохо. Человек он был, действительно, выражаясь мягко, сложный и страшноватый. Но не все было в нем так черно, как об этом пишут. Его главный биограф, американский историк Александр Далин то ли случайно, то ли сознательно прошел мимо ряда документов в немецких архивах, которые выставляют Каминского в несколько ином свете. Например, письмо Каминского Гитлеру, которое, будь оно отправлено немцами по адресу, принесло бы Каминскому смерть значительно раньше осени 44-го года.
Самоуправляющийся район Локоть мог существовать почти полных два года из-за крайне доброжелательного к принципу русского самоуправления и к самому Каминскому отношения командующего немецкой 2-й танковой армией генерал-полковника Рудольфа Шмитта. Шмитт сменил Гудериана на этом посту после отставки последнего, вызванной поражением немцев под Москвой. Но когда генерал-полковник Шмитт предложил Берлину, чтобы вся Брянская область, включая сам город Брянск, были выделены в самоуправляющуюся русскими область, он был немедленно отстранен от командования и, так сказать, «выжат» в отставку. Уже после конца войны Шмитт в поезде из Западного Берлина в Западную Германию был обыскан чинами восточногерманской полиции. В его чемодане был обнаружен генеральский мундир, с которым прусский служака не пожелал расставаться. Шмитт был немедленно задержан, и после этого его следы теряются: советские власти, естественно, не спешили с освобождением генерала, который ратовал за русские самоуправления. Может, кто из новоприбывших встречал на островах «Архипелага ГУЛаг» этого друга национальной России?
42-й год можно, пожалуй, считать годом, когда формирование добровольческих частей достигло своего кульминационного пункта.
В Осинторфе, в Белоруссии, с помощью приехавших из Германии трех офицеров-эмигрантов, генерала Иванова, полковника Кромиади (он же полковник Санин) и полковника Сахарова, формируются батальоны РННА (Русская народно-национальная армия). Однако вскоре в Осинторфе появляются бывшие советские офицеры, ставшие впоследствии видными деятелями ОДНР, Жиленков и Боярский. Между ними и офицерами-эмигрантами сразу же, на основе досадных недоразумений, возникают трения. Немцы же, увидев, что осинторфовская акция идет совсем не в нужном им направлении, быстро прикрывают ее, и РННА распадается на отдельные батальоны, которые действуют против местных партизан.
Впоследствии, в 43-м году, эти батальоны перебрасываются на Запад, на Атлантический вал. Ряд критиков ОДНР и лично Власова упрекают последнего за то, что он во время этой переброски обратился к добровольцам этих батальонов с письмом, в котором-де оправдывал эту переброску, фактически превращавшую добровольцев-антикоммунистов в немецких наемников, которым все равно, где и против кого драться. Этим историкам и не историкам, не вдаваясь в разбор положения, в котором тогда находился сам Власов, следует посоветовать повнимательнее прочитать это, в значительной степени написанное эзоповским языком, письмо. Начиналось оно словами: «По приказу германского командования»… Умеющий читать да прочитает…
В 42-м году летом начинается победный марш немцев на Восток на южном фланге Восточного фронта. Поражения советских войск этого времени уже принципиально отличаются от страшных поражений лета 41-го года. Если тогда немцы в устроенных ими котлах захватывали сразу по миллиону пленных или около того, а это лишь свидетельствует, что советские солдаты драться не хотели, ибо миллионную армию к сдаче не принудишь, — то летом 42-го года имел место страшный военный разгром. Разгром, вызванный «гениальным» сталинским весенним контрнаступлением под Харьковым, в ходе которого полегло несколько советских армий. Покончив с ними, немецкие дивизии рванулись на Сталинград и Северный Кавказ. Военные специалисты недоумевают и по сей день от такого стратегического плана Гитлера, после поражения под Москвой принявшего на себя верховное командование. Но в задачи этого повествования не входит разбор стратегических ошибок Гитлера и Сталина: в этом, как во многих других аспектах, они, безусловно, стоили друг друга.
Поздней осенью 41-го года немцы на южном фланге дошли до Ростова-на-Дону и закрепились там. С началом наступления 42-го года немцы пошли по казачьим землям, сначала по областям Всевеликого войска Донского, а потом по областям Кубанского и частично Терского войск. Уж кому-кому, а казакам было за что считаться с советской властью! Заходя в казачьи станицы, передовые немецкие части нередко встречали там уже готовые казачьи сотни, вооруженные брошенным советской армией оружием, иногда даже тяжелым. Если немецкий генерал, командующий такой дивизией, относился с симпатией к национальному российскому делу, то этим сотням давалась возможность сразу же присоединяться к немецким частям и гнать вместе с ними советские армии на восток. Если нет, то они оставались в тылу, а иногда, реже, разоружались и отпускались по домам. О возможности возвращения советской власти ни казаки, ни немцы в то время не думали.
Главнокомандующий немецкой армейской группой «Юг», генерал-фельдмаршал фон Клейст к идее создания в массовом порядке русских добровольческих соединений относился положительно. К тому же, сам Гитлер со своими бредовыми расистскими идеями считал казаков не россиянами, а какой-то особой нацией. Необходимо признать, что тут ему вторили многие из казачьих деятелей-сепаратистов. Во всяком случае, за «унтерменшей» казаков в те времена не считали, да и зима 41/42-го послужила солидным уроком немцам: формирование ограниченного, я подчеркиваю, весьма ограниченного количества казачьих частей было разрешено.
Формировка казачьих частей происходила приблизительно так: в сопровождении нескольких немцев казачьи офицеры, иногда из «старых» эмигрантов, иногда из советских граждан, посылались в несколько станиц с целью сформировать казачий дивизион. Обычно уже в первой, много — во второй станице дозволенное число добровольцев набиралось в течение нескольких часов, причем многих желающих приходилось отвергать. Скрежеща от злости зубами, вербовщики проклинали немецкую глупость, но поделать ничего не могли. Похожее происходило и в лагерях военнопленных, откуда тоже брались добровольцы, причем вербовщики не обращали внимания на происхождение. Так, в казачьи части попало немало эвакуированных на Северный Кавказ ленинградцев, среди которых — правда, их были единицы — иногда попадались и евреи. Случаи выдач немцам таких добровольцев автору неизвестны.
Сколько казачьих сотен, дивизионов и полков было таким образом сформировано? Число их Ты, Господи, веси. Шестая немецкая армия с ее архивами и штабами, как известно, погибла бесславно и ненужно в Сталинграде. Известно лишь, что в ее составе было немало казачьих сотен и батальонов. В Соединенных Штатах в настоящий момент находится офицер этих добровольческих частей, дошедший с Шестой армией до Сталинграда, тяжело раненный в первых городских боях и поэтому своевременно эвакуированный. Он считает, что в рядах Шестой армии было чуть ли не несколько десятков тысяч казаков, которые, естественно, и бились до последнего патрона. Этот офицер приехал в США в качестве поляка и в таковых ходит до сегодняшнего дня. О своих военных переживаниях говорить не любит, разве что осенью в дни Покрова, казачьего праздника, за очень уж объемистой чаркой и в очень уж проверенном обществе. Выдачи 45-го года и последовавшая за ними многолетняя «охота» всех, кому не лень, за добровольцами, не забываются и через тридцать лет…
Когда немцы после сталинградского разгрома покатились обратно на Запад, с ними в снег и распутицу зимы 42/43-го пошло и мирное население. Немцы никого с собой не гнали — все это сказки, — но и не отгоняли, зная, что ждет людей или их родных, которые подняли оружие против Сталина. Многие тысячи погибли в дороге, много пало в боях. Немногие добрались до Центральной Европы. Из них потом в Северной Италии был образован так называемый казачий стан и Вторая, «домановская», казачья дивизия. Именно о выдачах этих частей англичанами так много и так трогательно теперь пишут. Через тридцать лет.
Самые же боевые части казаков, сильно потрепанные в боях в Млаве, в Восточной Пруссии, осенью 43-го года были объединены в Первую казачью дивизию, развернутую потом, в конце 44-го года, в Пятнадцатый казачий кавалерийский корпус, насчитывавший в конце войны около 50 000 клинков. Командовал сначала дивизией, потом корпусом немецкий кавалерийский офицер, Гельмут фон Панвиц, получивший дубовые листья к рыцарскому кресту, командуя лишь дивизионом. Эта часть была единственной добровольческой частью, которая в одиночку сходилась грудь на грудь с крупными советскими частями. И била их. В декабре 44-го года в Югославию, где находился тогда казачий корпус, прорвалось несколько советских дивизий. В Словении, у большого села Питомача, полки Второй бригады корпуса разнесли в пух советскую 233 стрелковую дивизию, взяв более тысячи пленных. Советские солдаты в казаков почти не стреляли, даже тогда, когда исход войны уже был ясен для всех. Многие из советских пленных вошли в казачьи части и разделили их судьбу. Пятнадцатый казачий кавалерийский корпус был выдан «под чистую». О нем написано немного, просто потому, что на Западе почти никого из его рядов не осталось. Сохранились лишь несколько сотен бывших в то время в госпиталях и чудом уцелевших. И они предпочитают помалкивать, даже теперь, по прошествии лет.
Что же касается самого фон Панвица, то он, будучи большим другом казаков и Национальной России, первым послал телеграмму Власову после обнародования Пражского манифеста, отдавая себя и свой корпус в подчинение главнокомандующего Вооруженными Силами КОНР. За что чуть не был расстрелян своим начальством, но отделался лишь несколькими днями домашнего ареста. Побоялись немцы раздражать в ноябре 44-го казаков, обожавших своего немецкого командира. […]
Весной 45-го года казаки Пятнадцатого корпуса выбрали Панвица своим походным атаманом. И он не обманул их доверия. Он вывел потрепанные в непрерывных боях полки корпуса в расположение англичан в Австрии, откуда, предварительно разоружив их и усыпив всякими обещаниями, англичане их и выдали. И вместе с ними тогда уже генерал-лейтенант Панвица.
Осенью 46-го года Сталин косвенно признал походное атаманство Панвица, повесив его, единственного немца, вместе с казачьими генералами Красновым, Шкуро и другими через несколько недель после казни (может быть, все-таки точнее — убийства?) генерала Власова и его соратников. День рождения генерала Панвица совпадает с казачьим праздником Покрова пресвятые Богородицы. В корпусе он отмечался всегда торжественно. Да и теперь уцелевшие его военнослужащие, кто в одиночку, кто маленькой группкой, подымают в этот день чарку за упокой странного человека, немца, считавшего себя казаком и доказавшего это своей смертью.
12 июля 1942 года, приблизительно в те дни, когда Сталин подписывал свой знаменитый приказ о создании штрафбатов, на Волховском направлении был взят в плен, подчеркиваю, взят в плен, а не сдался, генерал-лейтенант А. А. Власов, которого весной Сталин послал наводить порядки на северном участке фронта и, в частности, взять на себя командование 2-й ударной армией. Однако это командование заключалось в выполнений приказов сверху, большей частью бездарных и безграмотных в военном отношении; в результате Вторая ударная армия была разбита, а ее уцелевший личный состав разбежался, что было делом вполне обычным в те времена.
Вскоре после своего пленения Власов попал в специальный лагерь высшего немецкого командования для советских пленных около Винницы. Там он получил возможность обменяться мыслями с рядом советских высших командиров и генералов. Эти разговоры, которые впервые в жизни Власов мог вести свободно, без опасения последствий, перевернули его мировоззрение.
Да, лично Власова советская власть не обидела. Но разве это так уж важно? Не следует забывать, что если до 35—36-го года в Советском Союзе люди в положении Власова еще могли как-то беседовать друг с другом, то с этого времени такой разговор стал совершенно невозможным. Впервые за эти годы Власов мог высказать все, что у него накопилось за годы советской власти в России, лишь в немецком плену. Высказать и выслушать других.
В Винницком лагере, организованном, кстати, графом Клаусом Шенком фон Штауффенбергом, тем самым, что 20 июля 1944 года поставил свой портфель с бомбой под ноги Гитлера, Власов особенно сблизился с полковником Владимиром Боярским, командиром 41-й гвардейской дивизии, который был взят в плен раненым. Боярский прямо заявлял, что ненавидит советскую власть и готов сотрудничать с немцами, однако лишь на основании полного равноправия и в том случае, если планируется освобождение, а не завоевание. […]
Весной 43-го в одном из зданий главного командования германской армии, в Берлине, на Виктория-штрассе 10, размещался отдел, который, по замыслу, должен был превратиться в штаб уже признанного Освободительного движения народов России. Одной из красочных фигур этого времени был майор Мелентий Александрович Зыков, по слухам — еврей, по слухам же — один из сотрудников Николая Бухарина в бытность его заведования в полу опале «Известиями» и, безусловно, один из идеологов ОДНР. С ним всегда неразлучен был его адъютант Валентин Ножин, не расстававшийся с крамольным томиком Антуана де Сент-Экзюпери. Потом, если не ошибаюсь, уже осенью того же 1943 года, работники германской службы государственной безопасности вызвали Зыкова с квартиры на деловое свидание, и после этого он исчез. Несомненно, его убили — то ли за то, что был евреем, то ли за то, что был бухаринцем, то ли за то, что был русским патриотом. Кто знает? Заодно убили и Валю Ножина. А убив, начали потихоньку распускать слушки, что Зыков-де, кажется, с самого начала являлся агентом советской разведки!
Тут, забегая несколько вперед, пожалуй, к месту сказать несколько слов об отношении «власовцев» к евреям. Прежде всего, следует знать, что в первые месяцы войны немцы евреев и «комиссаров» сразу пристреливали на месте, если тем не удавалось скрыть свою национальность. Потом комиссаров убивать прекратили, евреев же — продолжали. Пресловутый «комиссарен бефель» был не отменен, но больше не применялся. Когда же пришло время опубликования в ноябре 1944 года так называемого Пражского манифеста, то немцы долго и безуспешно настаивали на включении туда антиеврейского пункта. Власов наотрез отказался, заявляя неоднократно, что отношение ОДНР к евреям не отличается от отношения к какому-либо другому народу России или, если хотите, Советского Союза. Это упорство бывшего советского генерала, так никогда и не надевшего ни немецкой формы, ни немецких погон, стоило несколько таких, да простят мне может быть излишний пафос, судьбоносных месяцев. Кстати, в рядах частей ОДНР было известное количество офицеров и солдат — евреев, о которых многие знали, но которых никто не выдал. Пусть это послужит некоторым поводом для раздумий тем, кто уже давно твердит, что советской власти-де удалось превратить российский народ в народ поголовных предателей. Кое-кто из этих евреев, носивших форму РОА, жив и до сих пор.
На протяжении 1943 и 1944 гг. немцы, терпя поражение за поражением и на Востоке и на Западе, торговались с Власовым, упорно настаивавшим на том, чтобы договоренность немцев с руководителями ОДНР не была бы договоренностью коллаборантов, которым, на Россию наплевать. Об этих переговорах, куда, наконец, включился и сам глава СС Гиммлер, уже написаны книги и при желании можно было бы написать новые.
Сейчас некоторые критики упрекают Андрея Андреевича Власова и его окружение за то, что они-де не проявили нужной твердости, не стукнули кулаком по столу, не крикнули немцам «нет» и не заставили их пойти на настоящее соглашение. […] Власов, конечно, мог стукнуть кулаком по столу, что он неоднократно и делал. Мог и послать немцев ко всем чертям. Что ж! Его бы без шума расстреляли где-нибудь в подвалах большого дома на Принц-Альбрехтштрассе, где в Берлине помещалось Главное Управление имперской безопасности. Смерти Власов не особенно боялся, даже такой смерти. Но он знал то, что сейчас забывают его критики. В немецких частях в то время уже служили около миллиона добровольцев, которых в те времена немецкое командование тыкало во все дырки, где особенно сильно стреляли. Этим людям надо было дать что-то, дать какую-то объединяющую идею, дать возможность хотя бы их детям, выросшим на родине, правительство которой их предало, сказать, что нет, простыми коллаборантами их отцы не были. Что умерли они не за Гитлера, а за Россию, что боролись они не за «Тысячелетний Рейх», а против Сталина и коммунистов, против «зловонных корней социализма» на русской земле. И Власов и его окружение дали им Пражский манифест, буквально с кровью вырванный у немцев.
Если у кого-то создается впечатление, что я здесь занимаюсь апологетикой, то это отнюдь не входит в цели моей очень схематической статьи. Конечно, что-то, очевидно, можно было сделать иначе. Но следует рассматривать историю ОДНР только в контексте его времени. И не забывать, что его участникам, а особенно вождям со всех сторон грозил лишь один выход — пуля. […]
После опубликования Пражского манифеста начали создаваться первые дивизии вооруженных сил КОНРа (Комитет освобождения народов России). Надо отдать немцам справедливость: они саботировали создание войск КОНРа, как могли. Десятки тысяч заявлений добровольцев, поданные и из лагерей военнопленных, и из лагерей «ост-рабочих», и буквально отовсюду, оставались без ответа. Вооружать этих людей было нечем, а формировать их части — негде. Немцы вместо этого продолжали пытаться создавать различные сепаратистские соединения, которые не признавали Власова, назначенного командующим вооруженных сил КОНРа.
Считаю, однако, необходимым оговориться. Когда я пишу «немцы», я, естественно, подразумеваю гитлеровское правительство или его последышей. Сотни и тысячи офицеров германской армии — главным образом, фронтовики, но не только они — как могли поддерживали идеи ОДНР и всячески помогали Власову. Перечислять их здесь, к сожалению, не время и не место. Многие из них заплатили за свою веру в будущую свободную Россию жизнью. Имена их когда-нибудь вспомнят с благодарностью.
Наконец, полторы дивизии, Первая и частично Вторая, были сформированы неподалеку от швабского местечка Мюнзинген. Но немецкий восточный фронт — это уже было после начала Жуковского весеннего наступления на Берлин 1945 года — трещал по всем швам, как, впрочем, и западный. Первую дивизию бросили на фронт, отдавая ее в подчинение генерал-фельдмаршалу, мяснику Шорнеру. Вместо этого командир первой дивизии Буняченко решил поддержать восставших против немцев пражан и спасти от разрушения город. Власов, насколько известно, к принятию этого решения, которое многие офицеры ОДНР до сих пор считают ошибочным, отношения не имел. Потом капитуляция, выдача генералов — Малышкин и Жиленков явились к американцам уже в их глубоком тылу и все-таки были выданы, — выдача офицеров и солдат. История, естественно, продолжает искажаться, и не с одной советской стороны. Так, в большинстве американских учебников по истории Восточной Европы черным по белому стоит, что Прагу освободили советские войска. О «власовцах», конечно, ни слова. […]
Александр Исаевич Солженицын, отношение которого к «власовцам» от первого до третьего тома «Архипелага ГУЛаг» заметно меняется, в третьем томе пишет: «Тут приходит нам пора снова объясниться о власовцах. В 1-й части этой книги читатель еще не был приготовлен принять правду всю (да всею не владею я, напишутся специальные исследования, для меня это тема побочная)».
Вот тут мне приходится в словах почитаемого мною Солженицына усомниться. Напишутся ли «специальные исследования»? Кем и когда?
О советской власти говорить не приходится, там, действительно, готовятся «специальные исследования» и иногда даже публикуются, уж такие «специальные», что прямо диву даешься, а не проспал ли я тех лет?
Что же касается Запада, то и тут надежда слабая. «Власовцы», или же ОДНР времен Второй мировой войны — тема-то скользкая. Хотя бы из-за тех самых насильственных кровавых выдач, о которых писали и Юлиус Эпштейн, и Николас Бетелл, и Николай Толстой. Да и вполне понятная ненависть к Гитлеру и тем, кого часто по простому незнанию с ним связывают, ослепляет даже историков, кому уж сам Бог велел, по крайней мере, стараться быть объективными. […]
[К тому же] для изучения небывалого в русской истории феномена, когда миллиона полтора граждан бывшей российской империи надели форму злейшего врага, только чтобы стукнуть как следует по «родной власти», — на это денег у западных университетов не нашлось. А попытки заинтересовать, создать проект такого изучения предпринимались, и неоднократно, пока люди, их предпринимавшие, не устали и не махнули рукой.
Мне представляется, что происходит такое вполне сознательно. Имеются тысячи захваченных немецких документов, относящихся к истории ОДНР. Но это сухие армейские бумаги, написанные далеко не друзьями, к тому же, имевшими основания то ли из боязни своего начальства, то ли из извечного немецкого презрения к русским искажать или утаивать действительность. Написано с десяток книг — или иностранцами, или изложений мемуарного типа. Написано несколько сот статей, обычно в иностранных же газетах. Вот с чем придется работать будущим историкам. А свидетели, живые свидетели тех событий к тому времени перемрут, не оставив свидетельских показаний: солдаты, как известно, писать, как правило, не умеют и не любят. И они умирают, эти свидетели. Недалек тот час, когда закроет глаза последний «власовец». А советская власть, да и кое-кто на Западе ждут не дождутся этого времени. Вот тогда-то мы и напишем историю ОДНР! По любому заказу! […]
[Впрочем,] кого это все интересует в общей кровавой каше двадцатимиллионных потерь нашего народа во время Второй мировой войны? Разве что самих «власовцев», которые ждут не дождутся услышать о себе правду, и, может быть, их выросших без отцов детей. Словом, садитесь писать мемуары, боевые товарищи!
1980, № 23