Стихи
Опубликовано в журнале Континент, номер 145, 2010
Анна НАЛЬ — родилась в Омске. Окончила Филологический факультет
МГУ. Поэт и переводчик с французского, новогреческого и ряда славянских языков.
Переводила Т. Готье, В. Незвала, П. Яворова, Д. Максимович и др. Автор поэтических сборников
«Имя» и «Весы», а также ряда подборок в альманахах «Весть», «День поэзии», в
журналах «Знамя», «Новый мир» и др. Постоянный автор «Континента». Живет
в Москве.
Анна НАЛЬ
Полоса отчуждения
* * *
Не уход, а повальное
бегство
самых близких, самых
родных.
От каких непредвиденных
бедствий,
от какого чумного
соседства
при защите вы бьете вподдых?
В этом шуме зеленом и
мае,
в облаках просыхающих
гроз
отступаете, не
принимая
наши детские слезы
всерьез.
Беззащитны,
раздеты и сиры
зябко ежимся под
простыней.
Перед сном, как бы мы
ни просили
заглянуть, — никого
за стеной.
Знаем все наперед,
только ночью
донимают нас тени и свет.
Столько раз
расставались заочно,
что прощенья нам нет.
* * *
Разъединенье
близнецов
сиамских, чревом сросшихся,
чревовещателей-отцов
своих не помнящих над
рощицей.
В весенне-летний купорос
лети и верь в свое
призвание,
до ранних гнезд, до
первых звезд
мотив единственный прозванивай.
Ночь разорвет
поштучно двух
таких
единых и двоящихся
чужим, не верящим на
слух
манком в две стороны
от хрящика,
на позвоночных, на спинных,
еще удерживая крылья
в растяжке створ голосовых
в лесу, под натиском
бессилья.
* * *
Никому уже нету дела,
как живем мы, сердце
скрепя.
Вынимаю щепу из тела,
из дальнейшей судьбы
— тебя.
Перепробовала все
средства
и ничуть не жалею о
том
слишком долгом с
тобою соседстве,
чтобы шею скрутить
жгутом.
Расставаться,
наверно, больно.
Оставаться еще
больней.
Ничего не придумать
больше
этой боли в остатке
дней.
Но теперь из
последней силы
я хочу прирасти опять
к нашей жизни, такой
счастливой —
не прибавить и не
отнять.
* * *
Не возвращайся.
Поздно
выяснять отношения,
которых нет.
Додумаем все порозно,
у каждого — свой
ответ.
С правдой сдружиться
трудно,
с изменой еще
трудней,
все понимать
подспудно
и накрепко сжиться с
ней.
Не возвращайся. Рано
выяснять, у кого
больше прав.
Надо вживлять раны
каждому — в свой
нрав.
* * *
В сапожке твоем
разношенном
с щегольской
замысловатой
пряжкой, с каблучком
наборным, с датой
выпуска — бродить бы
с вечера
до утра, с утра — да
нечего
ротозейничать, всё в прошлом
шито-крыто, разворошено…
Эти Падуи и Римы
так
затвержены, что тошно
повторять
— неотделимы
от чужих
воспоминаний.
Смерть в Венеции не с
нами
приключилась. Помню точно
в
перевернутой песочной
колбе берег осыпался,
отпечатывались пальцы
ног босых у кромки
моря.
Путь наш был вчерне
проторен
загорелым
гондольером,
весла — золото на сером.
Смерть казалась
легким делом.
А в Москве как
накатило,
сшибло, вытряхнуло,
сбило,
враз — и снова, что есть силы…
Нет чужих
воспоминаний,
расставаний,
отставаний
от теряющейся цели.
Ничего мы так не
ценим,
как спасительную
память
о себе, уставшем
падать.
* * *
Отдыхаю с тобой на
красивом ландшафте,
издыхаю, как лампа в
глубокой шахте
при отсутствии
кислорода.
И не радует нас
природа
в этот раз при любом
раскладе.
Кто-то черный
крадется сзади,
из земли тянет бабку дедка,
в бабье горло
вцепился крепко.
Умираю с тобой на
красивом ландшафте,
мимо цокают три
ездовые лошадки,
и поводья отпущены,
всадницы юны.
Я приветствую смерть
— там любовь обоюдна.
Далеко мне обратно
сюда добираться,
ухожу в черноту от
ночных папарацци,
ротозеев и сплетен, подлогов
и слежки.
Отдыхаю от всех. От
тебя даже слишком.
Береги свои силы. Дни
тянутся долго.
Ничего не осталось от
чести и долга,
чтобы мне
расплатиться с тобою за счастье
в землю лечь на
кладбищенском общем участке.
* * *
Солома, бывшая травой
придонной,
свивает гнезда на корявых ивах —
сухой остаток жизни
на разливах,
когда вода становится
бездомной,
из берегов выходит,
ненадолго
в бега пускаясь, но
уйти не в силах.
Густыми затвердевшими
желтками
на сером грунте
залегла осока
по вектору пустого
водостока
в низины, где дорога
не просохла
и тальник набухает
желваками.
Безоблачно,
захламлено и грустно
в продутой пойме,
грязные ошметки
застряли на
безлиственной решетке
ольшаника,
заломленного с хрустом.
Мы шли втроем вдоль
холодящей Истры,
и ты смотрел поверх
меня на низкий
открытый вырез той,
кому монисты
к лицу б скорей, чем
вычурные клипсы.
Полдневный воздух
влажным был и чистым,
и черный ворон с
небом плотно слипся,
поймав струю
воздушную всем весом,
планируя на тяге
вровень с лесом.
И двое шли на тяге
между лезвий,
я оказалась вскоре
бесполезной
и третьей лишней
между взглядами косыми,
которыми
обменивалась с ними.
* * *
Ты болезнь — и ты
проходишь,
год занозою саднит,
может,
самое плохое —
оставаться мне с
одним
чувством вырванного с гноем
подноготного шипа…
Мы глаза с тобой
прикроем,
обделен наш дом
покоем,
все в разброд и на
попа.
Нету сил из-под завала
выбираться без
потерь.
Отупела, одичала,
головой уперлась в
дверь.
Ты не вздумай, мой
спасатель,
достучаться до меня —
нету совести без пятен,
нету дыма без огня.
Жар спадает,
открываю,
отрываю явь от сна.
Вместо штор повисла с
краю
на веревочке луна.
* * *
Наконец-то ставим
точку
над своим житьем-бытьем,
доживаем в одиночку,
но пока еще вдвоем.
Взбаламученный
песочек
зависает возле дна,
берег бьется и
клокочет
задыханьем после сна.
Яхт обглоданные мачты
встали вала поперек,
мелким нерестом
внебрачным
пухнет галечный
пирог.
Пахнет солью после
шторма,
водорослями и мочой
из ручья с трубою
черной.
Гаснет кромка за
плечом.
Ухожу, и море сбоку
остается. Мы пройдем,
прилепясь к чужому блогу
на компьютере чужом.
Будто вовсе и не
жили,
только строчек
полоса,
пристань в плавящемся
иле
и песчаная коса.
* * *
Из чего возникает
проза?
Из сюжета. И в жизни
тоже
из сюжета, их
сопоставлений
с бывшим. Остальное —
романтика, поза,
иногда подкрепленная ритмом.
Что в сюжете
становится главным?
Повторенья, сквозное
действие,
разговоры, любовь,
измены,
чьи-то смерти и чьи-то свадьбы.
Ничего еще не было
равным
этим проискам,
поискам смысла
настроений, застывшим
листьям
на бумажном листе, на
экране,
отпечатавшим почерк лисий,
в белом поле мышкующий рано,
не заметив, что сам —
подранок.
* * *
Дом — садок с
золотыми рыбками,
сад, разбитый своими
руками.
Под окном, по ту
сторону света
вечереет. На книжных
грядках
корешками наружу
жизни,
виртуально прожитые в застенках
черепов. И в твоем — тоже.
Что там делалось, что
варилось,
когда меня рядом не
было?
Прояви хоть малую
милость —
не пиши наш сюжет
набело.