в русской сетевой и бумажной периодике второго квартала 2010 г.
Опубликовано в журнале Континент, номер 145, 2010
Библиографическая служба «Континента»
ПРОБЛЕМЫ
РОССИЙСКОЙ СОВРЕМЕННОСТИ
в русской сетевой и бумажной периодике второго квартала
2010 г.
Мы продолжаем знакомить
читателей с актуальными публицистическими выступлениями (находя их в бумажной
прессе и в Рунете), отличающимися либо оргинальностью
и глубиной анализа, либо концептуальной четкостью, либо просто
симптоматичностью. В этом обзоре предлагается изложение наиболее примечательных
публикаций с сайтов ej.ru, e-xecutive.ru,
evrazia.org, grani.ru, NR2.Ru, slon.ru,
snob.ru, svpressa.ru,
а также постов в блогах и статей в бумажной прессе
(«Ведомости», «Независимая газета»).
Модернизация
На
сайте «Новый Регион — Москва» (26 апреля) излагается выступление
заместителя директора по науке Института прикладной математики имени Келдыша
РАН, вице-президента Нанотехнологического общества
России Георгия Малинецкого («Ученые:
времени у России осталось совсем мало. В условиях глобализации она не имеет никаких шансов»). Малинецкий
присоединяется к той популярной точке зрения, что климат детерминирует статус
России в мире. Ее экономика никогда не будет конкурентоспособной. Две трети
территории страны находятся в условиях вечной мерзлоты. Это значит, что у нас
всегда будет на порядок выше стоимость строительства, на порядок дороже рабочая
сила, которую нужно обогревать и хорошо кормить, на порядок выше затраты на
энергетику и так далее. На нашей территории находится 30% мировых природных
богатств. А наш вклад в глобальный продукт всего 3%. Такие страны долго не
живут. Вся российская нефть около 60 миллиардов долларов, оружие — 6
миллиардов. Между тем Индия сейчас выпускает программного обеспечения на 40
миллиардов долларов и в ближайшее время планирует выйти на 60. То есть
они мозгами зарабатывают столько, сколько мы продажей нефти. Ситуацию в
России ученый охарактеризовал как «инновационный разгром». По сравнению с
советскими временами поток инноваций упал в 15 раз. Одна японская корпорация «Панасоник» сейчас регистрирует патентов на различные
изобретения и новые технологии в четыре раза больше, чем вся Россия. Кризис
расставил оценки странам. В частности, в инновационной сфере: США и Германия
уменьшили количество регистрируемых патентов на 10%, Япония увеличила на 10%.
Рекордсмены две страны: Китай увеличил количество изобретений и внедряемых
технологий на 30%, Россия на 30% сократила. Одна из причин — нет
«локомотивных» отраслей промышленности. У нас царит, если можно так
выразиться, диктатура бухгалтеров — все сводится к тому, как освоить
деньги, как «распилить» бюджет. Далее нужно развивать прикладную науку,
которая бы превращала теоретические разработки в опытные образцы и механизмы
вывода их на рынок в массовое производство. В США работает 50 мозговых центров,
которые занимаются проектированием будущего. Они основываются на работах
Кондратьева. Он разработал систему технологических укладов. Согласно этой
теории, сейчас идет 5-й технологический уклад. В свое время СССР выиграл гонку
за 4-й уклад, где ведущую роль играли машиностроение, тяжелая промышленность,
энергетика. 5-й технологический уклад мы полностью упустили. Это компьютеры,
химия, интернет и так далее. Если сейчас построить завод по производству
мобильных телефонов, он прогорит, он не нужен. В России 180 миллионов мобильных
телефонов, и все они произведены за рубежом. 6-й технологический уклад будет
основываться на биотехнологиях, нанотехнологиях,
робототехнике, технологиях виртуальной реальности. Сейчас определяется, какие
страны будут лидерами. 6-й уклад наступит, по расчетам ученых, в 2014-2018
годах. У России очень мало времени. Наша задача вскочить в последний вагон
уходящего поезда. Иначе с большой вероятностью нас не будет. Для этого необходимы четкое понимание целей и сверхусилия.
Ничего похожего Малинецкий в России пока не замечает.
Кирилл Рогов
анализирует ситуацию иначе. В статье «Свой путь: Модернизация
и конкуренция» («Ведомости», 7 апреля) он
отмечает, что, если посмотреть на примеры успешных модернизаций (Корея,
Тайвань, Китай и проч.), то под модернизацией пониматся
поиск новых долгосрочных источников национального дохода, способных обеспечить
сбалансированный рост экономики, социального благополучия и накопление ресурсов
для дальнейшего ускоренного, в том числе технологического, развития.
На этом фоне фундаментальной проблемой российской экономики является то, что
наша промышленная продукция в массе своей неконкурентоспособна, и кардинально
изменить такое положение вряд ли удастся. Перспективы расширения российского
промышленного экспорта ограничены относительно высокой стоимостью рабочей силы
и завышенными социальными стандартами. Осознание этого факта и толкает нас к
тому, чтобы попытать счастья на ниве высокотехнологичной продукции, перепрыгнув
фазу конкурентоспособности в традиционной промышленности и надеясь на более
высокую отдачу от человеческого капитала в наукоемких производствах. Но
классические примеры успешных модернизаций XX в.
строились обратным образом: от производства низкотехнологичной продукции к производству все более
технологичных товаров, от копирования образцов к копированию технологий, а
затем уже — институтов развития и к внедрению инноваций. Основным
институциональным капиталом, приобретаемым в этом процессе, были сама
способность производить конкурентную продукцию, т. е. управлять издержками
в высококонкурентной среде, и постепенное
распространение этого ноу-хау
на все более технологичные товарные ниши. Очередной наш «особый путь»
выглядит вполне экзотическим на этом фоне: остается неясным, откуда возьмутся
навыки контроля издержек, отсут-ствующие сегодня. Дело
осложняется еще и тем, что задача выхода на рынки сверхтехнологичной
продукции, на «рынки будущего» означает, по сути, ориентацию на рынки, условия
конкуренции на которых пока совершенно неочевидны либо носят весьма
специфический характер. Еще одной проблемой предлагае-мой
модели является ее амбициозность, ведущая к расфокусировке цели. Речь идет не только об увеличении
продаж на рынках высокотехнологичной продукции, но и о достижении
технологического лидерства в ряде областей. Эти две задачи
являются последовательно достижимыми в стратегической перспективе
«модернизации», но вряд ли совместимы в рамках тактического целеполагания.
Первая задача имеет совершенно ясные критерии оценки:
рост продаж и доходов на выбранных направлениях. Вторая, напротив,
подразумевает долгосрочные инвестиции и ориентацию на совершенно иные периоды
окупаемости. Оперируя двумя этим целями и двумя стратегиями одновременно, мы
фактически лишаемся критериев оценки успеха в
продвижении по ним. В краткосрочном периоде мы увидим рост валовых показателей
в результате сделанных инвестиций, однако оценить их эффективность и
капиталоемкость достигнутого роста будет практически невозможно. Произойдет
субсидирование роста краткосрочных показателей за счет долгосрочных инвестиций.
Рогов напоминает, что иначе выглядит здесь и роль государства в процессе. В
модели «государства — корпорации» государство выступает организатором роста
экспортных доходов, в нашем же «перепрыгивающем» варианте — организатором
перераспределения доходов от одних секторов к другим. Обычно стадия
инновационного развития и технологического рывка — это как раз та стадия,
на которой роль государства начинает резко снижаться, а роль бизнеса, наоборот,
расти. Государство стимулирует копирование промышленной продукции на ранних
этапах, но не «назначает» отрасли технологического и инновационного прогресса.
Их выбирает рынок. Наконец, существует еще одна проблема модели
«технологической модернизации». Даже если предположить, что маневр удастся и
Россия получит значимый источник дохода на некоторых рынках наукоемкой
продукции, очевидно, что эта сфера является малоемкой
с точки зрения рынка труда. Фактически это будет означать, что большинство
населения страны все так же будет занято в производстве неконкурентных товаров,
а также в секторе государственных услуг. Это, в свою очередь, будет означать
необходимость трансферта экспортных доходов в пользу массы
неконкурентоспособного населения. И в итоге — невозможность накопления
ресурсов для дальнейшего развития (ослабление конкурентных преимуществ). А также
консервацию нынешней модели внутреннего рынка, где расширение внутреннего
спроса покрывается преимущественно за счет импорта и не выводит из стагнации
отечественное производство. Иными словами, эффективным в национальном масштабе
может оказаться лишь совмещение стратегии наращивания экспорта (завоевания
новых экспортных ниш) и стратегии импортозамещения.
Вытащить эту телегу, подложив доску лишь под одно колесо, вряд ли удастся. Итак,
если подытожить сказанное, именно проблема конкуренции и конкурентности —
как на внутреннем, так и на внешнем рынке — является центральной проблемой
российской модернизации. Попытка обойти ее, достигнув прорыва в отдельных
высокотехнологичных отраслях, выглядит экономически не слишком реалистичной.
Идея прыжка от сырьевого монополизма к инновационному, эффективному (по Шумпетеру) монополизму заманчива, но чего в ней
больше — расчета или пристрастия к монополизму как таковому и привычки
заливать инвестициями текущую неэффективность?
В статье «Модернизация и
демократия: Ориентир: конкуренция»
(там же, 14 апреля) Рогов задается вопросом, как на этом фоне выглядит проблема
демократии. В отличие от ситуации рубежа 1980-1990-х гг. демократия не
является сегодня в России предметом массового спроса. Многим кажется: Демократия
не приносит дохода; демократия способствует развитию и повышению эффективности
экономики в долгосрочном периоде и в то же время может обернуться
дополнительными издержками в краткосрочном. <…> Действительно, демократия
вряд ли годится в качестве цели развития, потому что является скорее его
мерилом. Так, человек, делающий карьеру для того, чтобы в
один прекрасный день обнаружить себя в дорогом пиджаке в дорогом
ресторане, пьющим дорогое виски, может добиться желаемого. Но весьма вероятно,
что карьера его окажется гниловатой и что, начиная
исполнительным банковским служащим, он придет в желаемую точку нелегальным
торговцем оружия. Его целеполагание (дорогой
пиджак и пр.) не задавало никаких ограничений на этот счет. И
наоборот — человек, исступленно мечтавший стать самым крутым в банкинге, обнаруживает себя (без специального стремления к
тому) в один прекрасный день в дорогом пиджаке пьющим
хороший виски в хорошем ресторане. И он при этом, — что очень
важно, — не является подпольным торговцем оружием. В 1990-х гг.
фактическое наличие либерального режима и политического плюрализма при
несоблюдении ряда простых институциональных условий (правопорядок,
работоспособность суда, разделение власти и собственности и проч.) сделало
демократические институты если не бесплодными, то уж точно крайне уязвимыми и в
результате легко демонтируемыми. Автор предлагает сосредоточиться на
проблеме роста уровня конкуренции и конкурентности
как приоритетной и универсальной цели российского обновления. Содержательный спор сегодня должен вестись (и ведется на самом
деле) между теми, кто считает резкое возрастание уровня конкуренции необходимым
триггером перехода к интенсивному развитию, и теми, кто считает, что недостаток
конкуренции может быть компенсирован масштабами и концентрацией инвестиций, собственности,
полномочий, а также поиском специфических низкоконкурентных
ниш в мировом разделении труда.
Необходимо гораздо более агрессивное законодательство о защите конкуренции. Главное —
держать в голове принципиальный ориентир: свобода нужна стране не в день
выборов, а в повседневной экономической деятельности. В этой последовательности
свобода в конце концов «придет на выборы».
<…> Речь не идет о том, что демократию можно отложить на потом.
Речь идет о том, что демократия — это конец пути, который еще предстоит
пройти. Вопрос же состоит сегодня в том, как попасть на эту дорогу. Ценности и
цели, которые ставят во главу угла сторонники «политической модернизации»
(надежное правосудие, неавторитарный правопорядок,
низкая коррупция, справедливая конкуренция), понятны и близки российской элите
и обществу в целом. Пассивность же в отношении к этим ценностям связана с
непониманием того, как можно перейти к этому нормативному обществу от
сегодняшнего нашего состояния. По Рогову, в не слишком отдаленной
перспективе демократизация неизбежна, и вопрос состоит только в том, чтобы
научиться отчасти управлять этим процессом.
Опережающее расширение экономических прав — едва ли не единственная
альтернатива очередному резкому политическому слому, наступающему как результат
олигархической стагнации. <…> Невозможность в рамках
логики «технологической модернизации» решить вопиющие институциональные
проблемы, равно как и проблему интенсивного и устойчивого экономического роста,
будет и дальше вести к нарастающему требованию немедленной и полной
политической либерализации. Не потому, что такая либерализация способна
решить эти проблемы, а потому, что вопиющая очевидность этих проблем будет
быстро разрушать легитимность существующего порядка. С другой стороны, те
глубокие искажения, которые характеризуют российскую рыночную экономику
сегодня, будут подрывать политические институты демократии. Их
сглаживание — необходимое условие не только успешной модернизации, но и
органичной демократизации России. Равенство экономических прав, демонополизация,
укрепление прав собственности и ограничение административного вмешательства в
рынок суть главные политические лозунги.
Общество
На новое социальное явление
указывает Марина Литвинович в статье «Шахтеры
в контакте» (Ежедневный журнал, 18 мая). Интернет создает новую структуру
общественного пространства. Особенно это заметно в последние два года благодаря
росту и развитию социальных сетей. В русскоязычном интернете на сайтах «Вконтакте», «Одноклассники», Мейл.ру, Livejournal.com возникли миллионы общественных
ячеек — групп, сообществ, кружков, объединений. Эти сообщества и группы
совершенно по-новому структурируют российское общество: обычный городской
интернет-пользователь теперь добровольно состоит по
меньшей мере в 2-3 сообществах, но при этом не является и никогда не являлся
участником никакого общественного объединения или группы в реальности. Для
молодого городского жителя считается естественным «состоять в группах» в
интернете, но совершенно противоестественным — вступать в партию или становиться
членом какого-нибудь объединения. Во многом потому, что членство в интернет-группах ни к чему особо
не обязывает, кроме добровольного получения информации, а вход и выход из
них — прост. Однако интересный факт: в случае угрозы
каким-либо интересам данной группы она мгновенно
мобилизуется и зачастую готова выходить из виртуальности в реальность. С
приходом и распространением социальных сетей мы совершенно неожиданно получили
в России огромное гражданское общество, состоящее из миллионов виртуальных групп.
Построению гражданского общества, которое все ищут в России уже много лет, не
помогли никакие государственные усилия или международные гранты: этому
способствовал простой технологический скачок в интернет-технологиях — переход к web2.0. В
сетях множество политических, правозащитных, социальных сообществ. Но они не
столь многочисленны. Многочисленны сообщества, созданные по территориальному
или фанатскому принципу. В критических ситуациях
именно эти сообщества становятся главными источниками информации и помогают
людям объединять усилия и переходить к действиям в оффлайне.
Приведя ряд примеров, Литвинович предупреждает: Государственные
и силовые структуры не первый год озабочены темой контроля над интернетом.
Обычно много говорят о борьбе с порнографией, но под шумок
расправляются с политически неугодными сайтами и блогерами.
Причем борьба идет не против «железок», а против
личности: блогеров сажают и, как мы видим теперь,
угрозами выуживают у них пароли.
Пыл Литвинович
готов охладить Алексей Верижников в статье «Добровольно
закрытое общество» (E-xecutive, 29 апреля); он
анализирует итоги внедрения принципов открытого общества (по Попперу) в России.
Почему в России общество остается «закрытым»? По Верижникову, в западной цивилизации «кирпичиком» общества
является нуклеарная семья (супруги + дети достуденческого возраста), в восточной — клан,
основанный на кровном родстве. В российской же —
«междусобойчик» (мини-клан) из нескольких «корешей» (не обязательно связанных
кровным родством), которые имеют определенные интересы денежного и неденежного характера и охраняют свою «поляну» от покушений
на нее других «междусобойчиков», находящихся в социальном движении броуновского
характера. Государство — «разводящий». Право заменяют
неформализованные «понятия» (свойственные всему обществу, а не только
уголовному миру). Идейная основа общества — неорганичное сочетание
западного дискурса (литература, социальные теории),
заимствованного в послепетровскую эпоху, и полуазиатского/ полукланового
быта (вне «междусобойчика» — все «чужие», «ребята не с нашего двора»).
Автор полагает, что уже в СССР постепенно все советское общество — от
«бригад» дворовой шпаны до «кланов» в академических институтах — стало
состоять из таких «междусобойчиков» (а в этнических союзных и автономных
республиках к ним еще добавлялись и настоящие кровно-родственные кланы). Во всех «междусобойчиках»
был неформальный лидер, который контролировал некую «поляну»: от территории,
где отбирали мелочь у школьников, до выхода на исследовательские темы, обещающие
государ-ственные/ленинские премии, а также
причитающиеся к ним академические регалии. Лидеру подчинялись
зависимые персонажи, как правило, не уверенные на сто процентов в своей
социальной конкурентоспособности и ищущие «защиту» в обмен на лояльность —
по сути, довольно знакомая феодальная схема с той только разницей, что у нас
отношения между «сеньором» и «вассалами» не регулировались никакими формальными
договоренностями и правилами. Их заменяли и продолжают заменять
«понятия». «Понятия» — это система ценностей и символов, понятная для
инсайдеров в рамках определенного сообщества или субкультуры и непонятная/не
совсем понятная за его пределами. Причем нет принципиальной разницы, о каком
сообществе идет речь — тюремном или филармоническом. В отличие от сводов
гражданского или уголовного права, печатные сборники «Понятий» нигде не
публикуются, и ознакомиться с ними можно, только став акцептированным членом
сообщества. У «междусобойчиков» есть свои «мини-понятия». Это, как если бы
в обращении находились сотни тысяч систем права и сотни тысяч языков
одновременно. В обществе, живущем по «понятиям», сама идея «открытого
общества» становится академической абстракцией. Свободно делиться
информацией и открыто, а не подковерно,
конкурировать у нас никому не интересно. Нужно ходить со сложным лицом с
намеком на сакральное знание, полученное в результате приватных контактов с
«уважаемыми людьми». Такой «междусобойчик» — это
«профсоюз слабых», находящийся в состоянии вялотекущей конкуренции с другими
многочисленными «профсоюзами слабых». За пределами
«междусобойчика» — все «чужие», хотя они формально являются твоими
согражданами. В общении с представителями «других племен» все исходят из
презумпции взаимного надувательства. В результате
получается игра с нулевой суммой, когда одна сторона, надувая других,
автоматически становится жертвой ответной нечестности. Есть иллюзия, что в
отличие от всяких там немцев и англичан, живем мы в России не по писаным
правилам и инструкциям, а по порыву души и умению «договориться». Это создает
иллюзию непринужденности российского бытия и «душевных», а не формальных и
холодных, отношений между людьми, как заведено у немчуры
и англосаксов. На самом деле за «душевностью» обычно кроется простое дикарское
желание «лоха развести» или же стремление с минимальными потерями уйти от
поборов со стороны различных государ-ственных
инстанций. Россия — это страна, где все облагают всех налогом на
«душевность». «Разводящий» ближнего своего вскоре сам становится жертвой
симметричной «разводки». И это «взаимное налогообложение» включается в цены на
товары и услуги. По размеру ВВП на душу населения Россия сопоставима с
такими странами, как Турция, Хорватия, Латвия, Литва, Польша и Словакия. А цены
на товары и услуги в России в два-три раза выше, чем
в вышеперечисленных государствах с сопоставимым с Россией уровнем развития
экономики. <…> Нацеленные в советское время на отсечение доступа
других к «дефициту», в 1990-е наши «междусобойчики» начали преграждать друг
другу путь в борьбе за мало-мальски значимые ресурсы переходной
экономики — более-менее
прилично оплачиваемую работу, бойкие торговые точки, льготные условия ведения
бизнеса, и так далее. И все это, естественно, «зашивалось» в цену, которую
платило российское общество за эту подковерную псевдоконкуренцию. Скажем, если для поляков название
профсоюза «Солидарность» оказалось не пустым звуком, то в России
восторжествовали принципы социального дарвинизма, где homo
homini lupus est (и до сих пор этот люпус продолжает чавкать с большим
удовольствием). В качестве примера Верижников
показывает разную реакцию российского и польского общества на сходные вызовы. В начале 1990-х в Варшаве и в Москве, бандиты из пригородов
пытались обложить данью магазины и рестораны в центре города. В Москве
предприниматели руководствовались принципом, что «плетью обуха не перешибешь»,
и «перетирали» с бандюками в индивидуальном порядке
или же норовили перекрышеваться и уйти под «красную
крышу» (МВД или ФСБ). В Варшаве же в 1993 году все владельцы ресторанов вышли
на забастовку. В течение трех дней ни одно заведение общепита в центре города
не работало. Городские власти сочли для себя такую ситуацию потерей лица и
нагнали в центр Варшавы столько полицейских в форме и штатском, что их там было
больше, чем случайных прохожих. В результате этого противостояния бандиты из
варшавских пригородов отказались от своих требований. Дело было выиграно за
счет солидарных действий гражданского общества, и привлекательность цен в
варшавских ресторанах того времени объяснялась тем, что в них не была включена
бандитская рента.
В России абсолютное
большинство социальных трансакций осуществляется «по знакомству». При этом
все, что делается в России по так называемому «знакомству», в 95% случаев
оказывается и дорого, и плохо. <…> консенсус, что все мы, будучи чьими-то
«знакомыми», работаем, мягко говоря, без надрыва, — независимо от того,
«рекомендовали» нас для свершения какого-либо доброго дела или нет, —
приводит к ситуации «плохо» в том, что касается качества услуг в России. А то,
что мы обкладываем любого «незнакомого» данью за то, что «он мне не друг и не родственник» дает частичное объяснение феномену
«дорого» в оккультной сфере российского ценообразования. Мы все являемся представителями
микро-племен, где в любую социальную трансакцию можно
войти только будучи «представленным» через определенный шаманский ритуал.
Причем эти языческие ритуалы не дают нам гарантии, что, в конечном счете, нас
не съедят. Кроме «своих», которых, как правило, насчитывается
пять-десять человек, остальные нам — все «чужие». Слово «россияне»
за пределами отполированного телевизионного пиар-пространства является одной из составляющих медиа-шума (вроде бы про нас, но не к нам). <…> Все
живут в определенных «коконах», сужающих понятие «народа» до временного «союза
племен». <…> Роль руководителя страны (царя, генсека, президента,
премьера) — это «перетирание» и «разруливание» в
процессе приведения мириадов кланов и кланчиков к какому-то подобию национального консенсуса. Не
можем сами — функция делегируется. Автор риторически вопрошает: Если
мы живем «междусобойчиком» и внутри «междусобойчика» всем до всех есть дело, то
о какой такой «приватности» может идти у нас речь? Если мы обо всем
«договариваемся» (заметьте, в значительной части случаев власть нас к этому
напрямую не подталкивает), то на какую дальнюю полку нам положить «верховенство
закона»? Если кроме десятка «корешей» нам все «чужие»,
то из кого тогда должно состоять это пресловутое гражданское общество? Иногда
утверждают, что российская блогосфера инета — это и есть наше граждан-ское
общество. С учетом массы интернет-комментариев
на такие темы, как Подрабинек, Дымовский, Mercedes 666, и тому подобное, можно отчасти согласиться с
этим. Но всего лишь отчасти. Горячая дискуссия в интернете
не ведет у нас к каким-либо
значимым социальным действиям в «реале». На выходе, максимум, флешмоб или акция сопереживания (например, возложение
цветов и зажжение свечей перед символическим монументом жертвам теракта). Ну,
еще с «синим ведерком» на крыше 50-60 автомобилистов по Москве проедутся. А на что-то большее все равно пороху не
хватает: «междусобойчикам» между собой (извините за каламбур), ну, никак не
договориться. А вся энергия в интернет-комментах
уходит на то, чтобы оставить за собой последнее слово в полемической эстафете
«сам дурак». И какой смысл властям реагировать на
брюзжание людей, которые все равно не способны к солидарному действию (или даже
мнению) ни по одному самому элементарному вопросу? В России 90-х так
называемое «кидалово» стало основной формой деловой
этики абсолютно на всех уровнях — государства, большого бизнеса, рядовых
россиян. Не было народа. Были лишь враждующие племена каннибалов. А в «нулевые»
эти племена обложили «варяжской данью» в пользу касты чиновников, которая
правит страной, как завоеванной территорией. При этом суть «родоплеменного»
строя в России не претерпела кардинальных изменений. Наличие/отсутствие
гражданского общества — это у нас часть либерального дискурса
и стенаний «демократической оппозиции». Либералы клянут власть и взывают к
гражданственности. На их призыв обычно откликаются несколько десятков
энтузиастов, выходящих на «многотысячные» акции протеста к памятнику Грибоедову на Чистопрудном бульваре или на Триумфальную
площадь. А вообще весь российский либеральный проект
свободно умещается в четырех московских кафе — «Жан-Жак», «Маяк»,
«Квартира 44» и «Мастерская». Весьма гражданственное, но уж больно маленькое
общество. Верижников резюмирует: жить, как мы
живем, нас никто не заставляет. Все делается на сугубо добровольных началах.
Ощериваемся и ощетиниваемся в своих «междусобойчиках» и «коконах» мы по своей внутренней жизненной интуиции. В сухом остатке нашей цивилизационной матрицы — «душевно», дорого, неудобно.
Эдуард Лимонов на
сайте Грани.Ру в статье «Как
я стал якобинцем» (16 июня) оптимистично смотрит на перспективы
политической самомобилизации общественного авангарда:
общество перестраивается. Целые шеренги «властителей дум», интеллектуальных
«авторитетов», слывших умными, влиятельными и достойными доверия, вдруг один за
другим перестают такими быть. Ничего страшного — это не кризис, это
естественная смена. Конечно, властителям дум, как и всяким властителям, горько
расставаться с властью над умами, но это процесс неизбежный и неотвратимый.
Неактуальность, несовременность, некоторая
запыленность стоявших у интеллектуальной власти уже лет двадцать господ налицо.
Их паства бежит от них на Триумфальную, где живая жизнь, где
пульсирует надежда, бежит, презрев их домостроевские заветы — «с этими
нельзя» и с «теми нельзя», а тут нужно прогнуться, «наклонитесь, чтобы не
удариться», «уйдите, чтобы не ударили»… Проще перестать бояться
ударов, не так ли? Новое поколение и либералов, и демократов и коммунистов, и нацболов не хочет больше сидеть в своих гетто и блюсти свою
идеологическую чистоту, в то время как власть, похохатывая, пользуется страной
в свое удовольствие. Потому спроса на пророков уныния и изоляции больше нет.
Есть спрос на пророков объединения, на пророков решительности, на пророков
действия. Меня радует разнообразие граждан, приходящих на
Триумфальную. Уходите от своих интеллектуальных и политических вождей, если они
устарели. Смелее — затхлый воздух гетто никому еще не пошел на пользу.
Власть
Дмитрий Орешкин в
статье «Путин как жертва. Начало конца» (Ежедневный журнал, 29 апреля)
анализирует потенциал надежд и приметы распада путинской системы. Социальное
время ускоряется, наивная надежда, что отвечать будут другие, не работает. Во-первых, система стала слишком
сложна. Отток квалифицированных кадров за рубеж усиливается. Грамотные люди не
видят здесь будущего. Его видят безграмотные, с шорами
на абортированном мозгу. <…> Что, на смену уехавшим
прикажете ставить Яйкеемку с его кодлой
из селигерского передвижного абортария? Хороший ход.
Но только если в качестве цели иметь не развитие нации, а ее кастрацию. Во-вторых, массовое обрезание
мозга требует неограниченных запасов демографического сырья из провинции. Его нет и <…> не будет. Будут иммигранты, но это сырье уже
для совсем других акушеров — не с чекистским, а с исламистским прищуром. <…> В-третьих, у народа появилась
собственность, а вместе с ней частные интересы. Отсюда беспартийная ненависть к
мигалкам: автомобилист для того платит дорожные налоги, чтобы ГИБДД помогала
ему в пути. <…> Отвращение к мигалкам объединяет
теоретических патриотов, коммунистов, нацистов и либералов. Однако практическая
платформа для объединения все-таки
либеральная: собственники в автомобилях хотят реализации своих прав. Они за них
заплатили. <…> Наконец, в-четвертых (это самое главное): протестует
человеческая природа. Какую бы пургу ни несли сегодня г-н Шевченко с г-ном Леонтьевым (с Долгих, Илюхина и Проханова по преклонным
годам спроса нет), люди чувствуют, что картинка все дальше расходится с
действительностью. Без периодической ментальной кастрации они довольно быстро
начинают сознавать, что пацаны завираются. А
достаточно глубокую кастрацию без насилия уже не проведешь. Проблема! Путину (в
отличие, скажем, от Шевченко) не хотелось выглядеть в Катыни
полным идиотом и на фоне огромного объема фактов
отрицать очевидное. Это естественно. Именно естественные
человеческие желания — знать правду; жить не в коммуналке, а в отдельной
квартире; побольше зарабатывать для семьи, а не для Отца Народов; быть
свободным; купить машину; читать интересную литературу вместо неинтересной;
любить свою страну спокойно и без управляемых истерик — постепенно
разрушают вымученную идеологическую конструкцию, которая называлась
коммунизмом. Или, точнее, совком. А вместе с ней и выморочную
государственную конструкцию, которая называлась СССР. Нормальных условий,
нормальной конкуренции, нормального общества,
нормальной информации эти феномены не выдерживают. Процесс, начавшийся в 1953
году, продолжается. <…> Россия движется к выходу не прямым путем, а
зигзагом. Получает правду не прямиком, а рикошетом. Но
все равно получает. Если украинцы затевают бодягу насчет голодомора-геноцида,
то надо же им как-то ответить. Убедительно ответить
можно только одним способом: у нас в России жертв было больше вашего… Но это де-факто означает, что уничтоженная Сталиным
перепись ЦУНХУ говорила правду. А проведенная взамен повторная сталинская
перепись лгала. Нагло и гордо, как было принято в те баснословные года. Так
понемногу и гниет основополагающий миф. Тормозят процесс два фактора. Во-первых, ложные маяки в
общественном мнении. Например, сказка «авторитарной модернизации». Оседлать
неплохо работающую рыночную экономику, через басманно-хамовническое
правосудие подмять под себя ЮКОС и собирать за пазуху углеводородные
яблоки — дело нехитрое. А за даром потраченное время тучных нефтегазовых
лет страна будет расплачиваться опять-таки
позже — накапливающимся отставанием от соседей. Вторая беда —
негативная селекция. Вертикаль подтягивает к себе самое
жадное, серое и хитро-бездарное. Профессиональных
патриотов от бюрократии. Это неизбежно, коль скоро нет широкой конкуренции и власть остается самым простым и доходным
бизнесом. Деградируют выборы, политические партии, парламент, милиция, суды.
Зато бурно растет коррупция. <…> Для отечественной политической культуры
важны не столько экономические, сколько социально-психологические
обстоя-тельства. И если
власть начинает потихоньку вызывать презрение — значит, плохи дела.
<…> Здесь Путину не позавидуешь — его маленькая попытка сказать
правду в Катыни отзывается раздражением в той самой псевдо-патриотической среде, которую он старательно
пестовал десять лет. Вокруг премьера начинает формироваться едва заметное поле
отчуждения. Крысы в трюме насторожились и зашевелили усиками. Он сам, как и
положено вождям, этого еще не ощущает: подчиненные жизнерадостно врут про позитивные тенденции и виляют хвостами. А сами тем
временем прикидывают варианты. Ему кажется, все под контролем. Советским вождям
тоже казалось. Когда ощутит — будет поздно. Начнутся рефлекторные попытки
удержать ситуа-цию силой. Какой силой — ментами, что ли? Да они сами презирают власть не меньше
обывателей. Армией? Аналогичный случай. ФСБ? Бог их там внутри разберет. Вот
если только верными кадыровскими отрядами… А не сделать ли вам из России одну большую Чечню, ребята?
<…> Поди, лет на десять-пятнадцать хватит. А
потом нас Эстония в экономическом соревновании обгонит
и Калининград заявит о независимости.
Дмитрий Фурман в
статье «Хороший сценарий. Как мы можем стать демократической страной в 2018
году» («Независимая газета», 5 апреля) также пытается обосновать
возможность оптимистического развития событий. Представить себе мирный и
планомерный переход «сверху» от имитационно-демократической
системы нашего типа к реальной демократии очень трудно. Значительно труднее,
чем распад системы и новый революционный хаос. Переход к реальной демократии
неотделим от поражения власти. Но психологически невозможно сознательно
планировать и готовить собственное поражение. Однако в России произошел ряд
относительно случайных, но важных событий, которые, полагает Фурман, несколько
изменили характер режима и траекторию его развития. Теперешняя Россия с ее
тандемом — не типичная имитационно-демократическая авторитарная система. Типичные —
это назарбаевский Казахстан или лукашенковская
Белоруссия. В нашей системе появились новые и очень
своеобразные элементы, которые открывают некоторые — пока что,
правда, достаточно смутные — возможности ее более или менее планомерной
демократической трансформации в обозримом будущем. Первым таким событием был
уход Ельцина, произошедший в результате действия совершенно внесистемного
фактора — его болезней. Этот уход избавил систему от возможности опасного
кризиса в случае его внезапной смерти и укрепил ее. И одновременно он несколько
«деперсонализировал» власть и создал важный
прецедент. <…> Уход Путина, не связанный в отличие от
ельцинского с особыми личными обстоятельствами и являвшийся сознательным и
добровольным самоограничением власти, закрепил его. Власть стала
отделяться от личности правителя и становиться ограниченной во времени. Правда,
уход Путина — «полууход». Окончательного
отделения власти от личности еще не произошло. Возникла странная ситуация
тандема, которая не может продолжаться до бесконечности и в любом случае
закончится в 2012 году; тогда мы пройдем важную историческую развилку. И в
зависимости от того, как она будет пройдена, пока что абсолютно
теоретические возможности демократической трансформации или закроются,
или, наоборот, станут более реальными, откроется возможность «хорошего сценария».
Хороший сценарий начинается с «избрания» (естественно, это будет псевдоизбрание) в 2012 году Медведева, а не Путина.
<…> Возвращение к власти Путина перечеркнуло бы возникшие прецеденты. Оно
означало бы, что власть остается персоналистской,
неформальной и неограниченной, а медведевский эпизод
был избранием калифа на час или Симеона Бекбулатовича, что иногда практиковалось разными
самодержцами — в основном для обмана «злых сил». Наоборот, избрание
Медведева означало бы окончательную деперсонализацию власти и ее ограничение во
времени. Третий медведевский срок становится
уже практически невозможен. <…> Медведев же будет с самого начала
знать, что шесть лет правления ему гарантированы, но в 2018 году он уходит. И
эта ограниченность медведевской власти во времени
сделает его, как это ни парадоксально, значительно более свободным, чем были
его предшественники. Она освободит его от необходимости бороться за сохранение
и укрепление своей власти в течение этого срока — от того, что занимало
все силы Ельцина и б┬ольшую
часть сил Путина. У него освобождаются руки для иных дел, прежде всего для
проведения столь дорогих ему правовых реформ. И за шесть лет гарантированной
власти можно сделать очень много. Можно даже
подготовить страну к честным и альтернативным президентским выборам в 2018 году.
По Фурману, достижение в 2018 году реальных альтернативных выборов было бы
самым важным «национальным проектом» и самым решительным шагом на пути
пресловутой модернизации.
Фурману возражал Андрей
Пионтковский на сайте «Грани.Ру»
(статья «Хороший сценарий при плохой игре», 16 апреля). Сегодня не только нам, последовательным критикам режима, но и
самым бесстыжим его апологетам (от Павловского до Соколова) ясно, что власть
взбесившейся клептократии уничтожает Россию и не только
не обеспечивает модернизацию, но и совершает, казалось бы, невозможное —
отбрасывает страну с завоеванных ею такими чудовищными жертвами рубежей
индустриального общества. Никакого 18-го года при этой системе
для России просто не будет. Разве только что-нибудь
вроде 1918-го. <…> Путин, как хорошо известно, был назначен на свою
должность пятью-шестью самыми одиозными фигурами ельцинского режима с
определенными обязательствами перед ними, которые он добросовестно выполнил. Но
сегодня именно он символ, основная действующая фигура и охранитель умирающей
Системы. Будет ли у страны вообще какое-либо
будущее, зависит от того, успеют ли ответственные политические силы в России
создать цивилизованные инструменты смены некомпетентной и погрязшей в воровстве
неслыханных масштабов власти, прежде чем наступит неконтролируемый и
хаотический коллапс системы а-ля Бишкек. Все эти
инструменты подробно прописаны в формально действующей Конституции РФ. Далее
автор указывает, что крестные отцы Путина-99 почти все как один объединились
в проекте «хорошего сценария» — псевдоизбрания
Медведева в 12-м с туманными обещаниями либерализации сверху в 18-м. Это будет
уже их второй хороший сценарий для России после похода Басаева в Дагестан и
«учений» в Рязани. Но даже этот имитационный сценарий повторной смены вывески теми же людьми на той же лавке на этот раз обречен на
провал. На кремлевские «галеры» пойдет Путин. Эту затянувшуюся пьесу
пора снимать с репертуара. Человек с рыбьим взглядом должен уйти вместе со всей
своей бригадой. Если он не уйдет в 2010-м, он не уйдет никогда.
Он же
в статье «Полдень ПуМе» (там же, 7 мая) по
поводу завершения первой половины технического «президентства» Дмитрия
Медведева пишет: Президентом он, разумеется, не стал и теперь уже, скорее всего, никогда не станет. Меж тем, 2009 год
стал переломным для настроений политического класса. Понимание исчерпанности,
бесперспективности, тупиковости, обреченности,
тупости, трагикомичной пошлости путинской экономической и политической модели обвально стало доминирующим в сознании хорошо
информированной о реальном положении дел в стране правящей «элиты» и ее
идеологической обслуги. <…> «Элиты» мечтали бы избавиться от Путина и его
совершенно оборзевшего ближнего круга, ведущих их к
катастрофе. Но они отягощены огромными элитными обозами и опасаются рисковать
ими, если есть еще какая-то возможность погодить. Медведев парализован
тем же страхом, что и сам Путин, и вся «элита» последнего двадцатилетия:
остаться наедине с обществом и отвечать на длинный перечень очень неприятных
вопросов. <…> В России нет сегодня субъекта дееспособной власти. Осталось
странное двухголовое существо ПуМе, обреченно
ползущее по инерции к 2012 году и ни одной из своих голов не понимающее, что же
оно будет делать дальше.
На сайте slon.ru
Станислав Белковский в статье
«Медведев — это Путин сегодня» (11 июня) предлагает не мучиться
проблемой того, кто будет следую-щим
президентом России: Путин и Медведев как политики и руководители ничем
принципиальным не отличаются друг от друга. И политика Медведева (или, шире, «медведевщина» — совокупность практик, идей, знаков и
символов нашего политического сегодня) — это не что иное, как политика
Путина (шире — «путинщина»), но на следующем
историческом этапе. Когда несколько — сообразно временам — изменились
главные приоритеты российской правящей элиты. Перед Путиным в 2000 году стояло
пять важнейших задач: А) защитить основные принципы и
фундаментальные результаты «большой» приватизации 1990-х годов, а также
закрепить предпосылки для завершения этой приватизации; Б) совершить переход к
новой социальной системе, при которой ни государство, ни предприятия
(корпорации) больше не субсидируют гражданина — гражданин покупает
социальные услуги сам, по рыночной стоимости, в меру своей платежеспособности;
В) завершить, в основном, формирование правящей элиты как социальной группы
(класса) бенефициаров «большой» приватизации, исключив возможность ее
дальнейшего неконтролируемого расширения; Г) упразднить основные элементы
демократии в России, так как наличие электоральной состязательной демократии
весьма затрудняло решение задач А, Б и В; Д)
приступить к легализации (легитимации) нашей правящей элиты на Западе —
трансформации российского правящего класса в полноценную составную часть
мировой элиты. В целом, Путин решил задачи А и Г,
отчасти — задачу Б. Ее дорешает
Медведев.<…> Задача В была решена почти на 100%,
но не совсем по техническому заданию: количество бывших питерских друзей экс-президента,
получивших возможность войти в заветный круг бенефициаров, оказалось
слишком — и неоправданно — большим. А вот решение задачи Д зашло в тупик. Медведев должен — с точки зрения
интересов политико-экономической системы (далее — Система) и элиты
современной России, — в первую голову, решить задачу Д. А также, —
что немаловажно: не повторять ошибок Путина, допущенных последним при решении
задачи В. То есть: не давать своим личным друзьям и
наперсникам ущемлять заслуженных и проверенных ветеранов Системы. <…>
Медведев, как и Путин, призван сохранить и стабилизировать Систему, а вовсе не разрушить или хотя бы серьезно изменить ее. Оба национальных
лидера играют в общую, единую игру. У них общая идеология — монетократическая (вера во всевластие денег, не только
практическое, но и политическое, и метафизическое). Их обоих выдвинули на
авансцену одни и те же люди — не эзотерические масоны-люциферисты,
<…> а самые заурядные члены семьи Бориса Ельцина и близкие к последним крупные капиталисты. <…> С точки зрения
Системы и элиты, Медведев будет мудрым начальником, если он не променяет роль
элитного модератора на позицию безоглядного лоббиста старых друзей. <…>
Итак, Медведев — это Путин сегодня. Сообразно логике Системы, он должен
довести дело Путина (точнее, позднего Ельцина и Ко) до
логического конца. Сохранить в принципиальной неизменности все узлы и механизмы
жизнеобеспечения Системы, подкрасив немного ее осыпающийся
фальшфасад. И если Путин в 2012-м сменит Медведева,
он будет делать на президентском посту все то же
самое, что делал бы и Медведев. Пойдет Медведев — и он будет делать то же,
что пришлось бы совершать Путину в данное историческое время и в данном
географическом месте (РФ). Есть вопрос, в каком состоянии будет Россия в 2012
году. Но нет проблемы выбора между Медведевым и Путиным.
Он же в статье «Страна
“Медведев”-2» (Грани.Ру,
11 мая) отмечает вторую годовщину воцарения в Кремле Дмитрия
Медведева. Медведеву вполне удалось сформировать представление, что он без
пяти минут демократ и в этом плане чем-то
существенным отличается от Путина. При этом,
разумеется, в своей реальной практике третий президент РФ руководствуется четким
пониманием, что свободу русскому народу давать ни в коем случае нельзя: все
цари, вольно или невольно (под давлением истории) пытавшиеся идти таким путем
<…>, заканчивали плохо. Несмотря на это, в сознании истеблишмента
(российского и международного) Д. А. умудрился стать символом каких-то там «перемен». <…>
Путин во всей этой конструкции нависающих «перемен» играет роль универсального
жупела — Е. К. Лигачева наших дней: дескать,
молодой царь очень хочет послать свой народ из дома рабства в направлении
чертога свободы, но его предшественник, фараон паршивый, никак не дает.
Медведев искусно утвердился в нише «меньшего зла» — по отношению и к
Путину, и к русской истории в целом. Истеблишмент уже устал вытирать сладкие слюни, пускаемые по случаю критики Иосифа Сталина из уст
нынешнего президента РФ. По правде сказать, Сталина многократно критиковал и
Путин. Но тот-то, понятно, делал это лживо и
лицемерно, будучи сам в душе сталинским палачом. Совсем другое дело —
Медведев с его органическими либеральными инстинктами.
Хе-хе. Медведеву удалось в
кратчайшие сроки запустить процесс реального (и местами существенного)
улучшения отношений со всевозможным Западом — от США до Польши. Здесь,
конечно, нашему президенту подфартило с пришествием Обамы,
который прекрасно понимает, что для контроля над современным миром экспорт
демократии больше не нужен. Но всяким фартом тоже надо
уметь пользоваться. Д. А. сумел. Наконец, Медведев твердо и бескомпромиссно
завершил начатую еще в 1990-е годы трансформацию типа социальной системы в
России. От советской системы, предполагавшей широкий спектр
бесплатных социальных услуг и перекрестное субсидирование граждан
предприятиями, мы окончательно перешли к системе, где всякий человек имеет
право покупать социальные услуги (образование, медицинскую помощь и др.) по их
рыночной стоимости. А также полное право не покупать — при
отсутствии денег и/или желания. Сразу после своей второй годовщины, 8 мая 2010
года, Д. А. подписал федеральный закон с литературным названием «О внесении
изменений в отдельные законодательные акты РФ в связи с совершенствованием
правового положения государственных (муниципальных) учреждений», который как
раз и есть апофеоз этой всей социальной реформации. Но, пожалуй, важнейшее
достижение Дмитрия Медведева состоит вот в чем: он сумел навязать обществу совершенно виртуальную повестку дня — систему ложных
вопросов, не имеющих никакого значения. Мы сегодня обсуждаем все кроме реальных
проблем страны. К примеру: Кто пойдет на президентские выборы-2012? Правильный ответ: по фигу.
Идеологических различий между Медведевым и Путиным нет. Есть только
стилистические нюансы, в чем недавно честно признался и сам Д. А. Ну, пожалуй,
еще Медведев, в отличие от Путина, не боится власти. Потому что он пришел в
Кремль во времена, когда русская власть представлялась уже занятием легким и
приятным. <…> Медведев царит с самодовольной усмешкой. Как посмотришь на
Д. А. рядом с Обамой или товарищем Ху, видишь, что чувака
просто прет от его президентской роли. Кажется, сейчас подмигнет в телекамеру и
тихо скажет: мама, ты только посмотри, какие у меня теперь друзья! Или:
Что дальше будет с медведевской модернизацией?
Правильный ответ: окститесь, ребята, никакой
модернизации при Медведеве нет и пока что не предполагается.
Модернизация — это вполне конкретная и понятная по всеобщей истории вещь: построе-ние общества модерна. Современный Кремль и правящая
РФ-элита в целом никакого общества модерна строить не собираются. Напротив, они
активно занимаются демодернизацией, постепенно
добивая институты, сохранившиеся тут у нас со времен двух предыдущих
незавершенных модернизаций (импер-ской и советской): от системы
всеобщего образования до массовой армии. Всякие проекты типа «Инноград Сколково» не имеют к
модернизации никакого отношения: это просто способ затариться
импортными технологиями в двух-трех узких областях (энергосбережение,
пролонгация физической жизни и т. п.) и еще украсть на этом несколько млрд долларов. Простите, дамы и
господа, нет смысла обсуждать скорость и направление движения тела, которого
нет. <…> Цветочки маленького зла отцветают бурно, как совковые хризантемы
в постдворянском вишневом саду. На смену им уже
прорастают ягодки. Угощайтесь, пока не поздно. Образцовое место для последней
русской жизни — страна «Медведев».
Ирина
Павлова в статье «Либералы и обиралы» (Грани. Ру, 17 мая)
отмечает: Либерализм в России в том виде, в каком он проявил себя в
течение двух последних десятилетий, дискредитирован. <…> Это результат не
только мощной пропагандистской кампании сверху по развенчанию «лихих 90-х»,
«проклятых либерастов» и «демшизы»,
но и действий самих либералов во власти и вокруг нее. При этом власть вовсю пользуется благами либеральной экономики, а
либеральная элита смирилась с тем, что ее клеймят, опасаясь лишиться привилегий
и капиталов, полученных после августовской революции 1991 года, ею же по
недоразумению объявленной демократической. В середине 1990-х либералы в своем
большинстве поддержали идею «либеральной империи», а затем и дей-ствия
государственника Владимира Путина. Сегодня, разочаровавшись,
они возлагают надежды на «оттепель» и модернизацию Дмитрия Медведева,
вдохновляясь его статьей «Россия, вперед!», выступлениями с осуждением Сталина,
докладом пропрезидентского ИНСОРа и т. п. Хотя
российская действительность не дает никаких оснований сомневаться в
приверженности Медведева курсу предшественника, некоторым либералам удается
испытывать гордость за власть и считать, что российское государство
«сегодня — при всех его недостатках — является самым открытым и
свободным за всю его многовековую историю». Действия «либерала» Медведева по сути направлены на вовлечение внесистемных или
разочаровавшихся либералов в пространство власти и выбивание таким образом
основы их оппозиционности режиму. <…> В нынешних надеждах на Медведева
вновь проявился фундаментальный изъян российского либерализма. Это его
исторический инфантилизм, постоянное стремление опереться на власть, ждать
реформ сверху, идти навстречу власти, а не народу. <…> Российским
либералам жизненно необходимо повзрослеть — не облагораживать власть, а
задуматься над тем, чтобы вернуть, пока не поздно, доверие народа. В связи с
этим неприлично продолжать именовать народ быдлом и
игнорировать растущие настроения русского национализма. <…> Задачей новых
либералов, если они заинтересованы в том, чтобы и Россия, и они сами остались в
истории, должно стать содействие превращению народа в nation.
<…> Новые либералы и европейски ориентированные силы русского
национализма могли бы совместно осуществлять не только правозащитную
деятельность и гражданское просвещение народа, но и организовать, к примеру,
движение в защиту мелкого и среднего бизнеса с целью закрепления за ним
законного права частной собственности и создания таким
образом своей политической основы — среднего класса. И при этом усиливать
гражданское давление на власть, заставляя ее действовать в интересах общества.
<…> Если и есть у страны выход в нормальное будущее, то только на пути
превращения народа в решающую гражданскую силу своей страны и преодоления
оккупационного режима российской власти.
Ветеран
правозащитного движения Виктор Красин в статье «Десять лет спустя»
(Ежедневный журнал, 12, 13 июня) формулирует: В России власть коммунистов
сменилась властью гебистов. Возглавила новую власть
верхушка аппарата ГБ — дюжина генерал-полковников,
занимающих самые важные посты в этом ведомстве. Образовав
нечто вроде негласной коллегии ВЧК, генерал-полковники
установили в стране диктатуру и поставили Путина в качестве диктатора, подняв
его рейтинг перед президентскими выборами до 80%. Как им удалось это сделать,
они не рассказывают, но многие в нашей стране уверены, что взрывы домов в
Москве в сентябре 1999 года были гебистским вариантом
поджога Рейхстага. Путин оказался успешным диктатором и сосредоточил в
своих руках такую власть, которая уступает только власти Сталина. <…> Все
главные направления политики вырабатывает он, и считаться ему приходится только
с мнением высшего генералитета ГБ. <…> генерал-полковники совершили
государственный переворот, умело растянутый во времени. В результате был
изменен государственный строй России. Из демократической республики она
превратилась в диктатуру генералов на Лубянке. Уничтожены гражданские и
политические свободы. Свобода слова, свобода демонстраций, независимые
политические партии, свободные выборы, независимый парламент, разделение
властей, независимый суд — все эти свободы или уничтожены, или превращены
в фарс. Задачу уничтожения демократии гебистам
облегчила тяжелейшая экономическая ситуация, сложившаяся в стране в результате
неудач при переходе от социалистической к рыночной
экономике. <…> Политическим последствием этого бедствия
было то, что народ разочаровался в возможности установить демократию в России и
в надежде выбраться из катастрофы принял предложенный генерал-полковниками
новый общественный договор, по которому народ и вождь едины, вождь обязуется
создать сильное государство и оградить народ от социальных потрясений, а народ
обязуется поддерживать вождя: Ein Volk, ein Reich, ein Fьhrer. <…> Гебистская
авторитарная модель включает в себя необычный феномен — имитационную
демократию. Понадобилась она генералам на Лубянке потому, что экономика России
развиваться без финансовых вливаний Запада не может. Это показал экономический
подъем первых восьми лет. Финансировался он в значительной степени с помощью
западных банков, которые кредитовали российские банки под выгодный процент, а
российские банки кредитовали отечественные предприятия и граждан. Российское
общество все больше привыкало жить по западным стандартам, покупая в долг
квартиры, автомобили, дачи, проводя отпуск заграницей.
С наступлением кризиса в 2008 году этот потребительский рай кончился. После
кризиса на западные банки рассчитывать не приходится: они так крупно погорели,
что им не до инвестиций в зарубежные рынки. Единственный способ получить
западные капиталы — заставить западные корпорации инвестировать в
российскую экономику. <…> Путин проделал большую работу, чтобы убедить
Запад, что России можно доверять. <…> Важную
роль в этом сыграла имитационная демократия, которую западные лидеры
согласились признать за подлинную. В Российской
политической системе есть изъяны, говорят они, гражданские права несколько подзажаты, но все-таки
это демократия. Изобретен даже удобный термин: «дефектная демократия». С
дефектами, но демократия. С Россией можно вести дела. Главные элементы
имитационной демократии, столь пленившие западных лидеров, — это
интеллектуальная свобода и свобода информации, оставленные Лубянкой мыслящей
части образованного сословия. А массовая аудитория смотрит телевидение,
которое под полным контролем государства оболванивает
население столь же эффективно, как и советская пропагандистская машина. После
выборов 2008 года одним из главных элементов имитационной демократии стал
имитационный президент, одно из самых удачных изобретений Путина. Медведев
оказался талантливым актером. Он замечательно вжился в роль. <…>
Такая ситуация очень нравится Западу. В западной печати постоянно говорят о
том, что Медведев представляет либеральную группировку в Кремле, что он все
чаще выступает с заявлениями, радикально расходящимися с установками Путина,
что Медведев возможно вскоре ограничит власть Путина,
а может быть, вообще отстранит его от власти. Это именно то, что нужно Путину и
его генералам: заморочить всем голову так, чтобы перестали
понимать, что происходит на самом деле. Путину удалось создать оптический обман <…> Даже Адам Михник, прошедший тоталитарную школу в
Польше, на это покупается. Он выходит с процесса Ходорковского и видит, что в
газете опубликована статья Ходорковского. Нет, говорит он, это не авторитарный
режим, а какой-то мутант
авторитаризма с демократией. Имитационная демократия закрывает подлинную
картину, и люди перестают понимать, что в России диктатура ГБ, что она год за
годом упрочивает свои позиции. Правозащитников и журналистов продолжают
убивать. Одним из признаков усиления диктатуры является реанимация Сталина, за
которой стоит непосредственно Путин. Бывший глава ГБ Патрушев провозгласил гебистов «новым дворянством». Это заявление претендует на
легализацию гебистов как привилегированной касты и
знаменует собой восстановление в России сословного общества. Одна из главных
привилегий гебистов состоит в том, что они получают
значительные доходы, сделавшись по инициативе Кремля владельцами и
совладельцами предприятий. Они теперь не просто гебисты,
но гебисты-капиталисты, многие из них стали
миллионерами. Гебисты будут защищать этот строй не
только в силу служебного долга, но как крупные собственники. Но, отмечает
Красин, путинская экономическая модель, построенная на сращивании Лубянки с
капиталом, обеспечивает только видимую прочность. Ее внутренние пороки
неизбежно приведут к системному кризису, точно так же, как пришла к кризису
большевистская экономическая система. Крупнейшая ошибка Лубянки была в
установке на поощрение молодежных нацистских организаций. Предполагалось, что
для интеллигенции они заменят ГБ в качества пугала, избивая, а когда нужно, то
и убивая правозащитников и журналистов, особенно в тех случаях, когда они
пересекают границы, установленные Лубянкой. Произошло, однако, нечто
непредвиденное: генерал-полковники прозевали момент,
когда нацисты вышли из-под их контроля. Власти наконец
спохватились, но ведь одних скинхедов насчитывают от 50 до 70 тысяч. Их
группировки существуют во многих регионах. Они законспирированы, вооружены,
учатся вести уличные бои и уже открыто заявляют, что их цель захват власти и
установление нацистского режима в стране. Лубянке приходится воевать на два
фронта: с террористами с Северного Кавказа, борющимися за независимость своих
республик, и с российскими нацистами. Похоже, что обозначается и третье
направление, которое можно условно назвать «народовольческим». Анархисты,
забрасывающие отделения милиции дымовыми шашками и бутылками с зажигательной
смесью. Если все эти направления получат дальнейшее развитие и если Москва
через несколько лет превратится в Багдад, то население взбунтуется. Есть ли
надежда на избавление от гебистского режима? В
России очень медленно, но образуется гражданское общество. <…> В
протест-ной активности принимают участие не только те,
кто традиционно сражается за гражданские и политические права, но и десятки,
если не сотни тысяч тех, кто отстаивает простые человеческие права, например,
право новобранцев не подвергаться издевательствам армейской сучни.
Право детей на то, чтобы на их детской площадке не воткнули очередную коробку
для обожравшихся долларами нуворишей. Право на то,
чтобы не был уничтожен Химкинский лес и не были отравлены химикатами воды
Байкала. Право жителей моногородов не голодать потому, что их предприятия
закрываются, а других нет. Право тех, кто ездит на обычных машинах, чтобы их не
убивали холуи всех мастей, выскакивая на встречную
полосу на бронированных автомобилях. Всех их объединяет борьба с
несправедливостью, и эта обостренная чувствительность к несправедливости и есть
тот нравственный императив, из которого рождается гражданская
ответственность — залог формирования гражданского общества. Появилась
надежда, что в России сможет постепенно образоваться общенародное движение, подобное
польской «Солидарности», в котором объединятся все протестные направления,
стремящиеся к восстановлению демократии. <…> Главное требование
протестного движения — удаление Путина от власти. <…> Но
Путин — это только вершина айсберга, а сам айсберг находится в известном
здании на Лубянской площади и в его многочисленных
филиалах. <…> Протестному движению придется бороться <…> с ГБ,
добиваясь, чтобы эта организация ушла от власти. Когда может произойти
крушение гебистского режима? По Красину, ко времени
выборов в 2018 году, может быть, уже сложится ситуация, которая приведет к
кризису гебистского режима. Если же взять как
предельную дату выборы 2024 года, то ждать осталось еще около пятнадцати лет. Но
провидение не алгебра. Коммунистический режим пал за три дня, и это ошеломило
всех.
На сайте snob.ru Андрей
Наврозов в статье «Букварь
госбезопасности. Часть вторая» (23 апреля) замечает: я считаю, что
холодная война проиграна Западом. <…> я убежден, что крах угрожает гражданскому обществу, как в
России, так и на Западе, а вовсе не победоносному режиму «новой опричнины»,
более четверти века держащему в России абсолютную власть. Причина этого
краха — в утрате той поистине высокой, замешанной на целомудрии
человеческой личности культуры, о последствиях которой Россию предупреждал
Пастернак, а Запад — за 70 лет до «Охранной грамоты» — Джон Стюарт
Милль. <…> Наследство перешло к госбезопасности задолго
до того, как к ней перешла абсолютная власть, и с 1953 года это наследство
сохранялось, иногда даже реставрировалось, а зачастую и приумножалось с той же
циничной целью, с какой в эпоху культа личности оно хранилось в сталинском
сейфе — с целью использования его для максимизации власти. Но вот,
наконец, цель достигнута. Государство перешло в руки госбезопасности в лице Андропова
и таких правоверных андроповцев, как Горбачев. Власть
захвачена, КПСС сметена с лица земли, Запад обманут.
<…> госбезопасность царствует уже 25, если не
30, все это время занимаясь одним и тем же до тошноты однообразным делом —
хитросплетением рогож демократической видимости в грубый симулякр,
из-под которого время от времени высовывается то обугленная нога, то
окровавленный палец тоталитарной действительности. <…> десятилетия
сталинской и андроповской власти отличаются не
столько успехом отдельных заговоров, провокаций и обманов, сколько той
всеобъемлющей, стратегической прозорливостью, благодаря которой Кремлю удалось
так ловко подложить под историю интеллектуальный клин, что все происходящее в
мире стало сползать, словно по наклонной плоскости, в выгодном для
тоталитаризма направлении. А клин, безусловно, был культурой, воплощаемой
вначале русской, а затем и совет-ской интеллигенцией.
Не преувеличением будет сказать, что, большей частью сама того не ведая и об
этом не размышляя, интеллигенция служила главным осведомителем власти, ее
тайным агентом и работоспособным сексотом. Разбазарив интеллигенцию как класс, лабораторию и клуб,
бросив ее на произвол коммерческих судеб, променяв ее на «мерседесы»
и швейцарские часы, правящая госбезопасность потеряла значительную часть того,
что столь фундаментально отличало ее от западных институтов, ей
противостоявших, а именно способность видеть, слышать и понимать. <…>
Пресловутый клин, конечно, из-под тоталитаризма не выбит, но теперь наклонная
плоскость истории обращена не только к Кремлю. Не имея глаз, чтобы видеть,
ушей, чтобы слышать, и мозгов, чтобы понимать, в один
прекрасный день госбезопасность окажется на этой диалектической
плоскости, ей самой уготованной свободному миру, беспомощно скользя в бездну геополитики,
как раньше, бывало, соскальзывала в сталинскую преисподнюю. С разницей, что на
сей раз реабилитации не последует.
Борис Немцов и
Владимир Милов обнародовали доклад об итогах пребывания премьера у власти «Путин.
Итоги. 10 лет» (http://www.putin-itogi.ru/). В своем блоге
Немцов пишет: В российском обществе существуют устойчивые мифы, навязанные
официальной пропагандой. Их несколько: миф о том, как Путин усмирил Кавказ и
победил терроризм, миф о том, как при нем стали чаще рожать и реже умирать, миф
о том, как он победил олигархов и как успешно решаются социальные проблемы
населения. В нашем докладе все эти постулаты с цифрами и фактами в руках,
почерпнутыми из открытых источников, развенчиваются. В изложении сайта
«Свободная пресса» (15 июня) итоги правления Путина за 10 лет выглядят в версии
Милова и Нем-цова
так: 1. Коррупция достигла катастрофических размеров. Россия по уровню мздоимства находится среди самых отсталых африканских стран
и занимает 146-е место в рейтинге Transparency International. 2. Россия теряет около полумиллиона граждан
в год из-за крайне низкой продолжительности жизни, сверхсмертности
от алкоголизма и низкого уровня здравоохранения. 3. За десять лет сырьевая
зависимость страны только усугубилась. Если экспорт сырья в 2000 году составлял
44% в общем экспорте страны, то в 2010 году — уже 65%. 4. Деградирует
дорожная сеть. Из-за высокой коррумпированности в дорожном строительстве ежегодный ввод
дорог за десять лет сократился вдвое. 5. За десять лет число терактов
выросло более чем в 6 раз. Ориентация на коррумпированные кланы Кавказа привела
к фактической потере контроля над Северо-Кавказскими
республиками, при этом федеральная власть продолжает их дотировать на уровне
$5–6 млрд в год. 6. За годы
правления Путина социальное расслоение в стране выросло на 15%. В кризисный
2009 год число долларовых миллиардеров удвоилось, при этом 18,5 млн человек живут за чертой
бедности, безработица достигла уровня 9%, а зарплаты бюджетников заморожены. 7.
На фоне дефицитного бюджета и кричащей нищеты осуществляются многомиллиардные аферы: зимняя Олимпиада в субтропиках;
газопроводы «Северный поток» и «Южный поток», а также «Алтай»; проведение
саммита АТЭС на острове Русский. 8. Разорен Пенсионный фонд. Его дефицит больше
триллиона рублей. В связи со старением населения и сокращением численности
работающих на 1 млн человек
в год перспективы удручающие — власти готовы повысить налоги, увеличить
пенсионный возраст.
Россия и мир
Много
откликов вызвала катастрофа президентского самолета под Смоленском. Национал-демократ Алексей Широпаев
(shiropaev)
в сообще-стве ru_nazdem
в ЖЖ поместил статью «Катынский Рубеж» (23
апреля). Он пишет: Гибель Леха Качиньского и элиты
польского общества на пути в Катынь — смысл
этого события еще предстоит постичь в полной мере. А смысл этот страшен. Страшен прежде всего для вменяемых, европейски мыслящих
русских. Будто легла некая межа, окончательно разделившая Россию и Польшу. Если
шире — Россию и Запад. Запад как цивилизационный
феномен, как систему ценностей, основанную на свободе и разуме. Вновь и уже
окончательно высветились лицо России, ее судьба, ее природа. Не Катынь — проклятое место. Проклятое место — сама
Россия. Дело не в Катыни. Дело в Катынской
империи с ее рыхлой культурной эклектикой, варварской мессианской гордыней,
дремучим византийским богом, перманентным НКВД, провинциальным гонором размером в полпланеты, жаждой давить, заглатывать,
прибирать и вечной обидой на всех за то, что «нас не любят». Страна вне
истории, страна вне разума — Катынская империя, сверх—держава черепов с дырявыми
затылками. Блогосфера на минувшей неделе показала ее,
так сказать, лицо. Оно искажено злорадной ненавистью к полякам, когда-то давно сделавшим европейский выбор. Во, мол, не пожелали вместе с нами веками хлебать
историческое гавно, в Европу захотели — вот и
получайте. <…> И во главе всей этой кодлы —
«интеллектуал» Дугин. Этот, в отличие от грязных жэжэшных гопников, ненависть
цедит по-умному: «Приехал бы в Москву Качиньский,
поговорил бы с нашими лидерами, попытался бы наладить отношения — не ПРО размещать у себя, а
специфическую, славянскую форму дружбы с нами или с Лукашенко, например,
развивать. Нет же, хотим в Европу. Я злорадства не испытываю, но все-таки думаю, что это закон имманентной справедливости».
Мол, приехал бы в Москву, перетер бы с нашей братвой
нормально, закорешился бы с Путиным в «специфической,
славянской форме» коррупции. Нет же, в Европу захотел, сука. Вот и получил
«имманентную справедливость»… Далее Широпаев
отмечает: Речь не о том, причастна ли Москва к Катыни-2 или нет. Речь вот о
чем: репутация Кремля такова, что соответствующие подозрения тут же возникли в
умах великого множества людей. <…> Все нормальные люди понимают, что от
чекистской диктатуры можно ожидать чего угодно. Повторяю, такова репутация
Кремля — вот в чем ужас-то. Но еще больший ужас заключается в том, что
Запад, похоже, смирился с агрессивным российским монстром. Если вообще не
капитулировал перед ним исторически. <…> Запад морально дыряв. В Евросоюзе действует мощнейшее «газпромовское лобби»,
а в руководстве США тон задают те, чье мировосприя-тие
определяется левыми стереотипами, усвоенными еще в молодости. <…> Не
будет должной реакции Запада и на гибель Качиньского,
отдавшего жизнь за западные ценности. Неважно, кто лично ответственен за его
смерть. Ясно одно: Качиньского убила Российская
империя — не будь Катыни-1, не было бы и Катыни-2. Но главное даже не в
этом. Отныне Катынь — это не только геноцид
поляков в 1940-м и гибель польского президента в 2010-м. Отныне Катынь — это проблема столкновения цивилизаций,
Востока и Запада. И Запад, все менее сознающий себя, этого не понял. Или не
захотел понять. <…> Он хочет «партнерства с Россией», не желая видеть,
что катынский рубеж обозначил предел этому
«партнерству»… Качиньский-то понимал, что «парт-нерство с Россией» — это
экспорт разложения с ее стороны, и ничего более. Экспорт разложения как форма
экспансии.
Валерия
Новодворская в статье «Гекатомба» (Грани.Ру, 11 апреля) замечает: на
Катынь-1 легла Катынь-2, а туман — алиби почище немцев. Доказательств нет и не будет. У меня есть вместо них абсолютная
уверенность. Президент Лех Качиньский был бельмом в
чекистском глазу, его полоскали советские телеканалы наряду с президентами
Ющенко и Саакашвили. Он расплатился
сразу за все: за поддержку Грузии, за тот героический рейс в Тбилиси; за
стипендии и места в университетах, выделенные для белорусских студентов; за
убежище для чеченских сайтов и чеченских беженцев; за попытки осудить Ярузельского; за антисоветизм и антикоммунизм; за западную
ориентацию; за фильм «Катынь» и за вопросы насчет Катыни; за активную роль в НАТО. <…> Война не
окончена, война между свободой и рабством не кончится никогда, а тот обрубок
СССР, в котором мы живем, воюет против свободы. Я не работаю в СВР, я не знала,
что поляки собирались совершить этот безумный полет. На самолете своих врагов,
потрепанной «тушке», отремонтированной врагами уже после победы Качиньского на выборах, без прессы, без охраны военных
самолетов, без контроля, на заброшенном военном аэродроме, полностью отдаться в
руки темных чекистских сил <…> Я не верю в такие случайности. В Катыни-2
надо обвинять либо Москву, либо святое Провидение. Я христианка и не могу
обвинить святое Провидение в работе на чекистов. Я вообще не обвиняю. Я
рассуждаю по принципу Quid prodest.
Но для обвинений нужны улики. Не факт, что через 15 лет какой-нибудь
Берия захочет заложить своих коллег, которым сам отдавал приказания. Так был
пролит свет на дело Михоэлса. Сталин скончался, началась драка триумвиров.
Берии нужны были очки. Иначе мы до сих пор верили бы, что великий режиссер
погиб в результате ДТП. Почему польские патриоты не легли в Варшаве поперек
взлетной полосы? Да если бы я знала про этот рейс, я бы бросилась в ноги
польскому послу и заклинала его позвонить и предупредить. Вот до чего доводят
игры в «перезагрузку». Лететь в тыл врага, в руки врага, на милость врага… Я
никого не обвиняю, откуда я знаю, кто стоит за этим стоп-кадром, кто главный в
этой чекистской хунте? Куда пойдешь с таким обвинением, в какой суд? Считайте,
что я тот мещанин, который триста шагов шел рядом с Раскольниковым и говорил
ему: «Убивец». Ведь Порфирий Петрович понимал, что ему не с чем Раскольникова в
суд тащить, тем более что Николка на себя вину взял.
Порфирий Петрович хотел, чтобы у Раскольникова нервы сдали. Он его доводил. А у
этих нервы крепкие, их не доведешь. <…> Концерн «Ледоруб-интернешнл»
будет работать, пока есть Совок, пока есть КГБ. И если не лень было гоняться по
Европе за 90-летним Красновым и травить полонием Литвиненко, и угощать конфетками
с ядом, и колоть зонтиком, то кто мне докажет, что нельзя безнаказанно и с
гарантией убрать антисоветчика, врага Лубянки и Кремля Леха Качиньского?
Мы с ним не были знакомы, но он был моим соратником, товарищем по оружию, и я-то
буду его оплакивать, в отличие от Адама Михника и других леваков
Польши, защитников Ярузельского. Качиньский
был польским Рейганом, наследником Костюшко, Савиньского, Домбровского и Пилсудского. «Польска», конечно, «не сгинеет».
Польша все помнит, и она на хорошем пути, но чекисты рады укусить и отскочить.
Собачье племя, начиная с оформления опричников. Я даже не могу сказать, что моя
ненависть сильно увеличится. Ей некуда расти. «Мою ненависть, широкую, как
море, вместить не могут жизни берега». Правда, у шекспировской Джульетты была
любовь, а не ненависть, но я же имею дело не с
Ромео… Больно, что никто не ответит. Впрочем, это тоже не ново. Сталин —
и тот не ответил. И за него, невинного агнца, его внук тащит в суд «Новую
газету». Ушли на тот свет палачи из НКВД и ВЧК, и те, кого не расстреляли
коллеги по цеху, ушли безнаказанными. Черкесов при должности, Филипп Бобков был
при НТВ, престарелая вохра
получает персональную пенсию, Ленин красуется в мавзолее, и действительны
награды за Афган, Чечню и Грузию. А кто заплатил за загубленные
жизни пассажиров южнокорейского лайнера? Кстати, в сюжете канала «Имеди» самолет с Лехом Качиньским
взрывается, когда он летит на помощь Грузии. Считайте, что это было первое
знамение. Антисоветчик Качиньский
ошибся только один раз — когда полетел в советском самолете на советскую
территорию, доверившись советской власти. А цивилизованный мир не станет
обвинять. Все покроют газ, нефть и туман.
История
Характерный пример новейшей неосталинистской риторики — статья Сергея Панкина
«Великая Победа — Добра над Злом» на дугинском
портале Евразия (4 мая). Общий посыл — «Сталинский режим» нельзя
приравнивать нацистскому строю, ибо на деле он выступил союзником Православной
веры против антихристианских сил. У автора выходит, что война шла между
библейской и святоотеческой верой (Россией,
возродившейся во всем имперском блеске) — и возрожденными
оккультными методами древнегерманскими языческими Богами. Попутно
выясняется, что Сталин фактически вернул свою империю к
Православию — Вере Отцов, а имперское величие России
восстанавливали не предатели, а герои — посредством искупительной жертвы
всего Русского Народа. И более того: Фактически, коммунистический
эксперимент был попыткой вхождения в Царство Божие «тесными вратами», «узким
путем», что одобрил Спаситель, когда сказал: «От дней же Иоанна Крестителя
доныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф 11:12) <…> великая попытка Русского Народа, хотя и
облеченная в коммунистическую атеистическую форму, «взять Царство Небесное силой»
«восхитила» Высшие Силы. Ну и далее, пятиминутка «православной» ненависти: Теперь
Запад видит врага уже не в «сталинском режиме», а в возрождающейся Великой
России, наглядно демонстрируя тем самым, что дело здесь вовсе не в
идеологических расхождениях, а в геополитическом соперничестве. В отношениях
России и Запада — все возвращается на круги своя: вновь, как и сотни лет тому назад, Россия воспринимается Западом как самый
опасный противник. Нам об этом не следует никогда забывать. Никогда не должен
повториться политический угар 1990-годов, когда к власти в России пробрались, всеми правдами и неправдами, ненавидевшие свое Отечество
лютой ненавистью «лакеи-смердяковы» — предатели-коллаборационисты, полностью сдавшие страну
Западу. Что сказать? Мерзко.
Обзор подготовил
Евгений Ермолин