Стихи
Опубликовано в журнале Континент, номер 141, 2009
Олег ХЛЕБНИКОВ
Все, что надо от бессмертья
Рождество-2009
где в тамбуре цветочки изо льда,
курю по злой и мстительной привычке
напоминать, что жив, и вдруг —
звезда!
Сквозь облака, когда откроют двери —
вон там, вон там! — мы гонимся за ней,
ее свеченье расстояньем меря
и заслоняя россыпью огней…
Нет, не догнать!
Но если мы следим,
как там она, —
авось и нам простится
мучение без святости… и дым
отечества… и выпитые лица…
* * *
в хрущобах тех пятиэтажных,
где каждый знает все о каждом,
где нет зарвавшихся и важных.
Я снова среди листьев влажных,
в асфальт вмурованных. Не важно,
что годы минули — уважь их
забвением, иначе страшно.
Среди людей, конечно, разных,
но жизнь свою однообразно
сжигающих — что в пост, что в праздник —
так беззаветно и отважно!
Живу, как будто в день вчерашний
попал, а завтрашний напрасно
пропал. И если мне не страшно, —
не оттого ль, что сам я страшный?
* * *
надо мало человеку:
чтоб в окне звезда сияла,
а от фонаря в аптеку
путь недолог был и чтобы
мог, дойдя уже, посметь я
все, что надо, от хворобы,
все, что надо, от бессмертья.
* * *
Надежда каждому дана,
что всех когда-то пожалеют
безжалостные времена.
Порой так было и с Россией —
однажды аж до октября.
Теперь отсрочки не проси ей,
не ждет пощада и тебя.
А этот день — последним теплым —
в полночной погостит стране,
потом умчится автостопом
туда, где снова быть войне.
Осенняя песенка
И уютно от дождя
в домике из перламутра
так и жить не выходя.
Перламутр железной крыши
под дождем гудит, гудит.
А к стеклу прижался рыжий
лист и в комнату глядит.
Это с рыжими нередко:
он изгой. И с сентября
отказала ему ветка
от жилья и от себя.
В общем — то ли дело я!
* * *
по изморози… Эй,
привет тебе, земля стальная,
от хилых сыновей.
Ты нас совсем не замечаешь,
ты знаешь только тех,
кто кровь твою сосет, отчаясь
замаливать успех.
Ты все отдашь и все простишь им
на общую беду.
…По водам по твоим застывшим,
как посуху, иду.
Туристы в Иерусалиме
тот — из горсада на горку.
Времени зря не теряем,
не зря и вздыхаем горько.
Жалко Его, конечно,
только себя — поболе,
живущих так тщательно грешно,
словно по Божьей воле.
Путь повторяем крестный —
вдруг после смерти слава
ждет нас: пример известный —
грешник святой Варавва.
Но повидать так много
надо еще на свете!..
Мир — как посланье Бога.
Не дочитать до смерти.
Один человек
Глаголом жги сердца людей…
Учился.
Работал.
Женился.
Влюбился,
сошелся,
развелся.
Работал.
Женился.
Работал.
Работал.
Развелся.
Спился.
…Отчего-то
приснился.
* * *
вплоть до собственного тела —
с каждым мигом все дороже,
хоть и качеством они
с каждым днем все плоше. Это
подтвержденье, что предела
достигаем — только души
и останутся одни.
А словесные игрушки —
те, в которые играя,
понемножечку взрослеет
беспризорная душа —
дешевеют до полушки,
до убожества, до края,
за которым стыд краснеет,
срамом сделаться спеша.
Поколение
И не в своем отечестве не стали
пророками. Забиты все места
у времени на ветхом пьедестале.
Какой Парнас! — Голгофа занята.
А мы хотели с этими и с теми
поговорить о жизни и о смерти,
как Пастернак — святая простота! —
с тираном — да не вышло ни черта.
Но у него-то почему — известно.
У нас — безвестно. Вот что интересно:
нам тоже было кое-что сказать.
Плевать, что не услышали, — бывало,
но нас и не послушали — сбивала
спесь пасынков своих Россия-мать.
И многие уже лежат в могиле,
как будто не были — а все же были!
Но это помнят двадцать-двадцать пять,
ну, может тридцать человек от силы —
из тех, кто сам пытается кропать.
Потом историк от литературы
в гнетущем смоге различит фигуры —
столь смутные, как будто сами — смог.
И будучи не расположен к шуткам,
объявит наше время промежутком:
мол, не было того, который смог.
И языком англообразно-жутким
свой подведет итог.