в русской периодике второго квартала 2008 г
Опубликовано в журнале Континент, номер 137, 2008
Наш очередной обзор периодики снова окажется большей частью посвящен истории церковно-государственных отношений в ХХ веке. Что делать, эта тема практически неисчерпаема, а новые интересные публикации продолжают радовать читателей.
Начнем с публикации известного петербургского историка церкви и обновленческого движения Михаила Шкаровского, чью статью “Советское государство и “советская Церковь”” публикует портал “Богослов.Ру” (http://bogoslov.ru/text/311837.html). Напомним, что обновленчество — это движение, возглавили которое в основном представители московского и петербургского духовенства (протоиерей Александр Введенский, епископ Антонин (Грановский), протоиерей Владимир Красницкий и др.). Первые признаки обновленческого движения, которое выступало за проведение ряда радикальных реформ, литургических, канонических и иных (сокращение или отмена постов, реформа богослужения, отмена безбрачия для епископата и возможность принятия епископского сана представителями белого духовенства), появились еще после событий 1905 года, а пик активности обновленцев приходится на 20-е годы прошлого столетия.
Автор статьи справедливо считает, что одна из причин распространения обновленчества — кризис Российской Православной Церкви накануне октябрьского переворота 1917 года и падение ее авторитета: Существовавший в начале XX в. кризис Церкви имел в своей основе ее тесную зависимость от государственной власти, своеобразную “симфонию властей”, вследствие чего православие понималось не как институционально оформленная религия для верующих, а как опора самодержавной власти. Это противоречило вероучительному фундаменту Церкви, которая стремилась к свободному развитию в соответствии с православными канонами. В начале XX в., в условиях бурного развития капиталистических отношений и возникновения в России новых форм социальной жизни, Православная Церковь не имела собственной, глубоко теологически разработанной социальной доктрины. Разделяя политическую культуру самодержавия, Церковь начинала все более не соответствовать духу времени, что делало ее не только социально невостребованной, но и приводило к сокращению числа православных верующих.
Далее автор, останавливаясь на раннем этапе обновленческого движения (до 1917 года), дает ему следующую характеристику: Обновленческое движение начала ХХ в. не ограничивало свои требования реформой церковного управления, однако при этом было против каких-либо радикальных догматических и канонических реформ в православии. Иными словами в центре внимания обновленцев уже тогда были церковно-государственные отношения, которые необходимо было пересматривать ввиду слишком тесной связи церкви и монархии, которая существовала не только в реальности, но и в устойчивом мифе о роли православия в обществе. Шкаровский также отмечает, что многие идеи раннего обновленчества находили поддержку в церковных кругах и даже отчасти повлияли на повестку дня Поместного собора 1917–1918 годов. В дальнейшем взгляды обновленцев все более радикализировались, постепенно склоняясь в сторону “советской церкви”, а отдельные представители обновленчества (например, о. Владимир Красницкий) и вовсе сотрудничали с компетентными органами. В свою очередь и Советская власть пыталась расколоть Русскую Церковь, поддержав обновленцев как наиболее лояльную “церковь”. Впрочем, поддержка властей была недолгой, и постепенно обновленчество дискредитировало себя, что привело к дальнейшим расколам внутри самого движения и к его дальнейшей политизации. В заключение автор делает важное замечание о том, что обновленчество дискредитировало саму идею обновления Церкви, и последствия этого мы ощущаем до сих пор, поскольку процесс подлинного обновления русского Православия оказался прерван в самом начале.
Еще одну важную публикацию по истории церковно-государственных отношений помещает на своих страницах журнал “Неприкосновенный запас” (№ 3 [59]). Речь идет о статье историка Николая Митрохина “Советская власть, церковь и верующие в послевоенный период”. Эта работа представляет собой краткий анализ современного состояния исследований в области церковно-государственных отношений в СССР во второй половине ХХ века.
Автор выделяет два типа ученых: те, кто стал писать об этих проблемах сразу после перестройки, и те, кто занялся исследованиями в данной области лишь в конце 90-х годов прошлого столетия. Николай Митрохин отмечает, что до сих пор существуют сложности с доступом к источникам и архивам, что имеет следствием слабую изученность темы. Общая картина выглядит следующим образом: религию курировала в составе Отдела пропаганды ЦК КПСС особая группа по религиозной проблематике, не имевшая специального названия, в которую в 70-е годы входил один человек. При этом остается непонятным, кто и как в ЦК координировал масштабную антирелигиозную кампанию в 50–60 годы. С другой стороны, за религией присматривали и люди из КГБ СССР, работавшие в религиозном отделе. Детализировать эту картину не позволяет отсутствие информации, так как многие архивные материалы засекречены по сей день. Остаются неизученными также особенности советского религиоведения и характер антирелигиозных публикаций в советской печати после Второй мировой войны. Неизвестна и религиозная динамика в различных общинах в советское время: Какова была обрядность в конкретных приходских общинах разных конфессий? Насколько приходские обычаи различалась в рамках одной и той же религиозной организации? Какова была “народная” религиозная обрядность, не связанная рамками определенной общины, но находившая свое выражение, например, в почитании “святых мест”? Какие технические, культурные и идеологические новации проникали из “советского” мира в рамки религиозных общин? Ведь, например, в 1950–1960-е годы в провинциальных храмах происходит подлинная техническая революция: туда проводят электричество, воду и телефон. Мало известно и о подробностях экономической жизни приходов того времени. Одним словом, бытовая и приходская жизнь позднесоветского периода остается практически неизученной.
Журнал “Неприкосновенный запас” (№ 3 [59]) предлагает интересный очерк об истории взаимоотношений Церкви и уполномоченного по делам религии в Псковской области в 1946–1951 годы. Автор материала “Исполкомы и приходы: религиозная жизнь Псковской области в первую послевоенную пятилетку” Жанна Кормина показывает, как на местах могли строиться отношения между верующими и представителями советской власти. Герой статьи — честный советский уполномоченный Александр Лузин, четко проводящий линию отделения Церкви от государства, за что им были недовольны и представители местной власти, и товарищи из Москвы. Александр Лузин не был человеком, сочувственно относящимся к верующим, но он был хорошим исполнителем, стремящимся решать церковные проблемы. По документам видно, как уполномоченный обеспечил дровами иноков Псково-Печерского монастыря, как негативно он отнесся к попыткам использовать церковнослужителей для агитации за того или иного кандидата (стоит напомнить об этом нынешней власти и отдельным представителям Церкви, которые уж слишком рьяно выражают восторг по поводу той или иной кандидатуры на пост президента/премьера). Вместе с тем уполномоченный совсем не претендует на лавры “тайного христианина”. С той же жесткостью он осуждает практику использования выездных буфетов на престольных праздниках. До укрупнения колхозов в 1960-е годы многие деревни по несколько дней отмечали престольные праздники; при этом в народных гуляниях (к которым не только уполномоченный по делам религии, но и представители Церкви относились отрицательно, видя в них народный разгул, не имеющий ничего общего с христианством) участвовали и представители местной власти.
Автор статьи также говорит о довольно интересной функции псковского уполномоченного в первую послевоенную пятилетку. В то время Псковская область еще не была выделена в отдельную епархию (она входила в состав Ленинградской епархии), и к уполномоченному шли священники и миряне с различными просьбами: выдать антиминс (плат с зашитыми в него мощами, без которого нельзя совершать литургию), назначить священника на тот или иной приход или переместить его из одного храма в другой. Как справедливо отмечает автор статьи, уполномоченный фактически должен был исполнять функции епископа, во всяком случае этого от него ожидали верующие.
Жанна Кормина останавливается и на проблеме понимания принципа отделения Церкви от государства на местах. Как известно, после 1943 года произошли некоторые изменения в политике власти по отношению к Церкви: коммунисты стали открывать храмы и не препятствовали оживлению церковной жизни. Вскоре после победы над фашизмом в 1945 году центр практически перестал давать Церкви “послабления”, однако на местах изменение политики по отношению к религиозным объединениям приходилось объяснять, указывая на то, что по существу ничего не изменилось и советская власть остается атеистическим государством.
В статье “Антирелигиозная кампания времен “оттепели” в Куйбышевской области” (“Неприкосновенный запас”, № 3 [59]) Елена Жидкова показывает, как власти представляли себе роль религии в советском обществе. Если посмотреть на публикации в газетах того времени и доклады борцов с религией, можно увидеть, что вера рассматривалась как удел пожилых людей, которым не очень повезло в жизни и которые не занимались “общественной работой”. При этом борцы с религией полагали, что религия уже не опасна для советского человека, а потому пропаганда сводилась к разъяснению “вреда” культа и указанию на то, что научное просвещение сможет преодолеть остатки религиозности. Однако, как показывают отчеты коммунистов, этим надеждам не суждено было сбыться. В начале 60-х годов ХХ века многие крестьяне покидали свои деревни и переезжали в города, однако оставались верны традиции отмечать престольные праздники. Автор статьи считает, что причиной относительной неудачи антирелигиозных мер того времени был формальный подход многих лекторов. В результате антирелигиозные беседы были скучными, и их приходилось устраивать как “нагрузку” к просмотру кинофильмов. С другой стороны, в период “оттепели” 60-х годов изменилось и сознание многих верующих, которые стали отстаивать свои права. Коммунисты, конечно, пытались взять реванш, используя различные меры принуждения: индивидуальная проработка верующих, репрессии по отношению к ним, усложнение процедуры регистрации церковных таинств и запрет на крещение школьников. Однако все эти меры имели формальный характер и часто не достигали нужного результата.
Особой формой антирелигиозной работы в это время было использование различных ренегатов — отступников от веры. Если властям удавалось получить хотя бы одного такого человека (особенно из бывших священников), то это становилось гордостью для коммунистов на долгие годы. Другое дело, что “проповеди” этих людей также не имели особого успеха, а религиозная жизнь в России продолжала развиваться, несмотря ни на какие запреты.
Журнал “Неприкосновенный запас” (№ 3 [59]) также предлагает читателям субъективный взгляд на религию “с другого берега”. Николай Митрохин взял интервью у доктора философии Владимира Сапрыкина, который при советской власти боролся с “религиозными предрассудками”. В материале “Обыденное сознание любит простые решения…” профессор Сапрыкин, рассказывает о своей трудовой биографии и о том, как боролся в Карагандинской области со “Свидетелями Иеговы” (которых почему-то относит к протестантам). Сапрыкина бросили на религиозный фронт, и он стал по мере своих сил бороться с иеговистами: то проведет беседу с одним из членов общины, то обратится в местный отдел КГБ за советом, то вновь побеседует с сектантами. Нужно сказать, что подход этого ученого к людям был далеко не самым плохим. Сапрыкин сообщает, что многие люди становились иеговистами потому, что их далеко не все устраивало в окружающей действительности, в том числе бытовые условия. Разговаривая с верующими, герой публикации помогал решать их бытовые проблемы, и постепенно граждане отходили от “религиозных предрассудков”. Интересно, что методы работы Сапрыкина отчасти напоминают методики реабилитации сектантов современными антикультистами (типа Александра Дворкина), которые также пытаются вернуть человека в общество, активно общаясь с его родственниками и помогая ему решать проблемы. В дальнейшем Сапрыкин был направлен на обучение, а затем на научную и партийную работу в Москве, где его перебросили на ислам; позднее он стал лектором, специализирующимся на религиозных темах. Материал Николая Митрохина дает неплохую пищу для размышления о том, как относились к религии советские партийные работники и ученые. К сожалению, интервьюируемый не сказал ни слова о своих взаимоотношениях с традиционными конфессиями и прежде всего с православием, лишь упомянув о подготовке к передачи РПЦ Свято-Данилова монастыря в Москве, которая произошла 25 лет назад.
От разговоров об истории Церкви перейдем к размышлениям о состоянии современного монашества. Если уйти от противоположных стереотипов: “все иноки святые” и “монахи только и делают, что пьют водку и едят колбасу”, — можно прийти к довольно интересным выводам о состоянии современного иночества в России. Журнал “Новый мир” (№ 2) публикует большую статью Татьяны Касаткиной “Колонка для живой воды. Монастырские впечатления мирского человека: попытка понимания”. Материал открывается вполне узнаваемыми зарисовками с натуры о грубости некоторых монахинь (не дают спокойно приложиться к мощам и другим святыням, кричат на верующих, жестко командуют во время службы, не видят в другом человеке образа Божия). Со всем этим и сталкивается автор материала и даже говорит об особом православном хамстве, когда почитание святыни заслоняет собой любовь к людям. В качестве положительного примера приводятся католические монахи и монахини, которые уважительно относятся к паломникам и помогают им спокойно помолиться у святынь, несмотря на обилие народа. Кажется, вывод статьи очевиден: православное хамство надо изживать. Однако все не так просто. Во второй части публикации обнаруживается, что описывается в ней не совсем простая обитель. Игумен “отец А.” и несколько сестер занимаются реабилитацией и воспитанием детей-сирот, у многих из которых тяжелые неизлечимые заболевания. Но некоторые приговоренные врачами к неподвижности дети в монастыре начинают ходить, у других открываются различные таланты, несмотря на диагностированные психические заболевания. В монастыре также есть девочки из крайне неблагополучных семей, с которыми тоже занимаются монахини. У инокинь довольно странные для мирского человека средства воспитания (например, заставить девочек голыми руками на морозе собирать разбитую ими случайно банку с медом), но, как ни странно, эти средства “срабатывают”, и в обители воспитываются православные дети, которые совершенно иначе воспринимают типичные для нас явления (например, называют манекены идолами). Хорошо такое воспитание или нет? Автор уходит от прямого ответа на этот вопрос, и у читателя остается странное впечатление от материала в целом. С одной стороны, — православное хамство, с которым наверняка сталкивался каждый (другое дело, что это может быть хамство советское, о котором писал еще Сергей Довлатов, приводя в пример продавщицу из советского магазина); с другой, — реальная помощь тем детям, которые в иных условиях просто не смогли бы реабилитироваться и приспособиться к жизни. В результате мы имеем странные картинки из монастырской жизни, которые можно считать разве что субъективным срезом событий, происходящих в наши дни в одной из российских обителей. Это не анекдоты и не кровавые ужасы, это просто жизнь во всем своем великолепии и низости, и от этих контрастов нельзя укрыться даже в монастыре.
Обзор подготовил Андрей Зайцев