Опубликовано в журнале Континент, номер 121, 2004
Виктор Тополянский — родился в 1938 году в Москве. Окончил 2-й Московский медицинский институт им. Н.И. Пирогова. Доцент Московской медицинской академии им. И.М. Сеченова. Автор нескольких монографий и ряда статей в области медицины, а также книги «Вожди в законе» (1996). Выступает как публицист в периодических изданиях, постоянный автор «Континента». Живет в Москве.
Зло, как известно, не гибнет, а лишь меняет обличья. И добро, в сущности, не побеждает, а в лучшем случае успешно противоборствует. Но — противоборствует упорно, и духовная потребность в сопротивлении не слабеет, принимая порою неожиданные формы. Так, в 1974 году из мордовских лагерей просочилась на волю идея ежегодного Дня политзаключенного1. Инакомыслящий по призванию и астроном по профессии Кронид Любарский, предложивший отмечать этот день 30 октября, вряд ли осознавал тогда до конца, какой вызов бросил он тем самым одному из самых чудовищных мифов, положенных в основу всеобъемлющей сталинской системы наглых пропагандистских подмен и подлогов.
1. Экспозиция
Весной 1929 года Сталина одолевали заботы о стабилизации его диктатуры. Верный ленинский ученик, он старался облечь плотью и кровью заветы своего наставника, но тщетные попытки раздуть революционный пожар то в Европе, то в Азии приносили ему одни огорчения, усугубленные безмерными затратами валютных средств. Страна так и не оправилась еще от последствий Первой мировой и Гражданской войн, Сталин остро нуждался в инвестициях для развития тяжелой промышленности, но надежды на получение долгосрочных займов или кредитов от презираемой большевиками западной цивилизации были более чем эфемерны. Иностранные концессии одна за другой закрывались, а самые настойчивые концессионеры обращались в международные суды, требуя возмещения многомиллионных убытков опять-таки в твердой валюте.
Для оздоровления социалистического хозяйства большевики использовали два приема, хорошо известные с глубокой древности, но только в их исполнении обретшие подлинный размах и масштабность.
Прежде всего, по воспоминаниям бывшего советского разведчика Вальтера Кривицкого, сталинские агенты запустили в оборот около ста миллионов(!) фальшивых стодолларовых банкнот, изготовленных на печатных станках ОГПУ. С 1928 года потоки фальшивых долларов устремились в казначейство США из государств Восточной и Западной Европы, через Нью-Йорк и Сан-Франциско, Монреаль и Гавану; «отмыванию» фальсификатов, их обмену на подлинные купюры активно способствовали гангстеры Чикаго и бандиты Берлина2.
По традиции, пустившей глубокие корни с 1918 года, чекисты не обошли вниманием и обитателей своего государства: «В ОГПУ учредили специальный валютный отдел и применили все мыслимые и немыслимые методы — от обмана до террора, — чтобы выкачивать из населения ценности и иностранную валюту. Эта кампания достигла апогея в так называемой «долларовой парилке» — систематическом вымогательстве у советских граждан переводов и вспомоществований, поступавших от родственников в Америке. Многие жертвы этих операций держались в тюрьмах и подвергались пыткам до тех пор, пока из-за границы не поступали суммы выкупа»3.
Но ни производство фальшивых долларов, ни массовое ограбление сограждан не способствовали подъему сельского хозяйства и развитию тяжелой промышленности. В железный занавес, плотно окружавший страну ирреальных советов, все громче стучался вполне реальный экономический кризис.
2. С бору по сосенке…
Решения и поступки Сталина выглядели в этой ситуации настолько неадекватными, что даже у близких соратников возникало иногда желание объяснить мышление вождя некими психическими отклонениями. Но напрасно употребляли в связи с этим многозначительное греческое слово «паранойя», — собственных бредовых мыслей у генерального секретаря ЦК ВКП(б) тогда еще не было.
Некоторые особенности сталинской психики той поры описал А. Таска — член Политбюро ЦК Итальянской коммунистической партии, посетивший Москву в конце 1928 года: «Перечитайте всю его продукцию: вы не найдете ни одной собственной идеи. Он без зазрения совести пережевывает идеи, украденные у других, и преподносит их нам в этой своей схематической форме, создавая иллюзию силы мысли, которой нет. Идеи для него — это пешки, которые он двигает, чтобы выигрывать одну партию за другой. <…> Сталин — плагиатор, потому что не может им не быть, потому что в интеллектуальном плане он посредственен и бесплоден, и потому, что он втайне завидует интеллектуальному превосходству Троцкого, Бухарина и других, чего он им простить не в состоянии. Он пользуется их идеями от раза к разу, от случая к случаю, в зависимости от обстоятельств. А потом, присвоив себе эти идеи, переходит в атаку против обворованных, ибо для него важны не принципы, но монополия на власть»4.
Недоучившийся семинарист, оттягавший у соперников ленинское наследство, «любимый вождь советского народа», как величала его рептильная пресса, снова и снова вспоминал один из ленинских заветов по управлению созданным большевиками государством: «Величайшая ошибка думать, что НЭП положил конец террору. Мы еще вернемся к террору и к террору экономическому»5.
Не раз вынимал он, судя по всему, из книжного шкафа и весьма полезную книжицу Троцкого «Терроризм и коммунизм», чувствуя, что высказанное в ней положение о «милитаризации труда» тоже имеет кардинальное значение для «текущего момента»: «Во всем мире господствует ныне наемный труд, который желтые газетчики всех стран в качестве высшей свободы противопоставляют советскому «рабству». Мы же, наоборот, капиталистическому рабству противопоставляем общественно нормированный труд на основе хозяйственного плана, обязательного для всего народа и, следовательно, принудительного для каждого работника страны. <…> Если плановое хозяйство немыслимо без трудовой повинности, то эта последняя неосуществима без устранения фикции свободы труда, без замены ее принципом обязательности, который дополняется реальностью принуждения»6.
Дельные соображения встречались иной раз и у других отпетых оппозиционеров. Так, например, крупный советский чиновник Пятаков, не сумевший своевременно поменять политическую ориентацию и поддержавший в 1927 году Троцкого, настрочил когда-то пространную докладную записку, в которой доказывал целесообразность освоения таких необжитых районов, как Норильское месторождение полиметаллических руд, Киргиз-ская степь, Нерчинский каторжный округ и остров Сахалин, «для разгрузки мест заключения и производительного использования рабочей силы заключенных»7. Председатель ОГПУ и по совместительству председатель Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ) Дзержинский расценил оригинальную идею Пятакова как проект «организации каторжных поселений». Такую прямолинейность, даже при совершенно секретном рассмотрении сложных задач советской каторги, генеральный секретарь вряд ли одобрял — ведь речь шла о предстоящих победах социалистической системы хозяйствования (а позднее — и о «великих стройках коммунизма»!).
Полезные свежие мысли вполне можно было почерпнуть, впрочем, и в секретных бумагах Дзержинского, хотя суждения первого чекиста и отличались порою некоторой непоследовательностью. То он требовал «беспощадного уничтожения преступлений и бесхозяйственности по намеченной системе и плану (определенные кампании с широким оповещением и предупреждением) путем изъятия и наказаний (вплоть до террора)», то предлагал оставить высшую меру наказания только для явных врагов (изменников и шпионов, мятежников и бандитов), а все прочие правонарушения карать изоляцией и принудительным трудом. То он настаивал на четкой «организации принудительного труда (каторжных работ)» и создании концентрационных лагерей «с колонизацией незаселенных мест и с железной дисциплиной», то приходил вдруг к «безошибочному» умозаключению: «Чтобы наша система государственного капитализма, то есть само советское государство, не обанкротилась, необходимо разрешить проблему госаппаратов»8.
Здесь тоже многое можно было употребить в дело, хотя вряд ли генерального секретаря могла устроить идея Дзержинского «колонизировать Север и безлюдные и безынтеллигентные местности» преимущественно «изъятым чиновничеством». Как показало дальнейшее, любимому вождю советского народа куда больше по душе была грандиозная картина всеобщей вовлеченности в обязательный социалистический труд — так, чтобы каждый подданный советской державы, без какого-либо исключения, неустанно боролся за светлое будущее первого в мире советского государства, за счастье освобождения от мук собственного выбора и оков личной ответственности, за радость трудиться так и там, как и где ему будет определено гражданами начальниками: одним — на привычном рабочем месте, другим — в пустыне или в тундре, куда их доставят на государственном транспорте и под государственной охраной…
Кстати сказать, эксперимент такого рода уже проводился в Российской империи с 1898 по 1909 годы. Тысячи заключенных проложили тогда Амурскую колесную дорогу, знаменитую «Колесуху», протянувшуюся через тайгу и болота на расстояние около 2000 километров и соединившую Хабаровск с Благовещенском. Чудом выжившие каторжане сравнивали истязание трудом на амурских болотах и сопках с теми нравами и обычаями, которые господствовали некогда на американских плантациях и были извест-ны читателям по роману «Хижина дяди Тома» — вот только рабы на Дальнем Востоке отличались белым цветом кожи, да вместо кнута надсмотрщика их подгонял приклад винтовки в руках конвоира.
Однако в докладе Главного тюремного управления от 1900 года слышалось сдержанное удовлетворение этим феноменальным трактом: «Примера подобного сооружения по его грандиозности, по тем затруднениям, с которыми сопряжена была прокладка дороги в пустынной, почти незаселенной и малодоступной местности, еще не было в тюремной практике других государств. Достаточно сказать, что арестантам пришлось не только сделать своим трудом все, что требовалось для дороги со всеми ее станционными и мостовыми сооружениями, на протяжении нескольких сотен верст, но раньше того расчистить леса, провести временные пути сообщения, устроить жилища и организовать водоснабжение, доставку одежды, пищи и всех других материалов и запасов, при отсутствии возможности делать закупки на месте работ»9.
Словом, пренебречь полезными идеями сподвижников, пусть даже обернувшихся несомненными противниками (вроде Троцкого и Пятакова), или драгоценным опытом чиновников царского режима было бы, конечно, просто непозволительно для великого вождя той партии «нового типа», какую создали они вместе с Лениным. Тем более, что как Ленину осенью 1917 года нельзя было упустить ни одного шанса, чтобы захватить власть, так в 1929 году генеральному секретарю захватившей власть партии срочно нужно было найти неординарное решение, чтобы упрочить свое всевластие, а заодно — прикончить и опостылевший НЭП.
3. Рождение идеи
И вот в понедельник 13 мая на Сталина накатило наконец вдохновение, и в гениальном мозгу его выкристаллизовалась искомая неординарная идея, вобравшая в себя все, что можно было позаимствовать и у соратников, и у противников. Но только он сумел придать их наметкам окончательную и совершенную форму!..
Вооружившись карандашом, Сталин начертал на обрывке листа из школьной тетради, дошедшем до нас среди прочих архивных документов, короткий ответ на все проблемы сразу. Рачительный помощник тут же перебелил сталинский черновик, а преданное ему Политбюро утвердило гениальный замысел своего генерального секретаря, слово в слово повторив его предложение в своем протоколе от 16 мая (здесь и далее полностью сохранена лексика оригинала):
«30. — Об использовании труда уголовных арестантов.
Перейти на систему массового использования за плату труда уголовных арестантов, имеющих приговор не менее 3-х лет, в районе Ухты, Индиго и т.д. Поручить комиссии в составе т[оварищей] Янсона, Ягоды, Крыленко, Толмачева, Угланова подробно рассмотреть вопрос и определить конкретные условия использования арестантского труда на базе существующих законов и существующей практики»10.
Особая привлекательность этой идеи состояла в том, что перед вождями советского народа распахивались тем самым заманчивейшие перспективы полного искоренения политических противников и перманентной мобилизации их на трудовой фронт «социалистического строительства» в качестве «уголовных (!) арестантов». В принципе руки у Сталина и его прихвостней были развязаны уже и после недурно сфабрикованного в 1928 году «Шахтинского дела». Но только после апрельского пленума ЦК ВКП(б) 1929 года, когда Сталин внятно сформулировал тезис относительно обострения классовой борьбы по мере продвижения к социализму, стало ясно, что правящая партия завладела неисчерпаемыми ресурсами «вредителей» и прочих как бы уголовных преступников, костями которых и можно было наконец начинать мостить столбовую дорогу в коммунизм. Пришла пора «наступления на буржуазную интеллигенцию», ликвидации единоличного крестьянства, представлявшего собою «последний капиталистический класс», и «грандиозного перелома» всего народного хозяйства11. А тем самым приблизилось и время давно лелеемой в мечтах неизбежной расправы с бывшими верными боевыми товарищами, ибо, как заметил еще герцог Медичи, нет ведь такой заповеди, чтобы прощать нашим друзьям.
4. Разработка идеи и ее разработчики
Главный специалист страны по великим переломам обходился обычно тройкой исполнителей, но на этот раз подобрал себе пятерых ассистентов — большевиков надежных и расторопных, а вместе с тем весьма усердных и не замеченных еще ни в левом, ни в правом уклоне. Во главе комиссии он поставил петербургского рабочего Янсона, человека, хоть и не получившего образования, зато члена партии с 1905 года и наркома юстиции РСФСР — с 1928. В коллеги к нему генеральный секретарь отрядил заместителя председателя ОГПУ Г.Г. Ягоду, прокурора РСФСР Н.В. Крыленко, наркома внутренних дел РСФСР В.Н. Толмачева и наркома труда СССР Н.А. Угланова.
Комиссия Янсона взялась за дело безотлагательно и через неделю отрапортовала о первых плодах своих стараний. Вникнув в содержание соответствующего донесения, вожди выразили свое удовлетворение в форме постановления Политбюро от 23 мая:
«18. — Об использовании труда уголовных арестантов.
Принять предложение комиссии о поручении ОГПУ приступить к организации концентрационного лагеря в районе Ухты. Необходимую для этого сумму определить в советском порядке»12.
Настал черед и карательным органам показать, что они тоже не лыком шиты. Уже 28 июня в Усть-Сысольске (ныне Сыктывкар) открылось Управление северных лагерей особого назначения (УСЕВЛОН) ОГПУ. Вслед за ним была учреждена Ухтинская экспедиция ОГПУ. На Ухту потянулись этапы. Десяткам тысяч заключенных предстояло добывать для государства валюту на лесоповале, вручную прокладывать дороги в Коми АССР, заниматься изысканиями нефти13.
Тем временем команда Янсона включила в свой основной состав двух свежих участников: заместителя председателя Совнаркома РСФСР и одновременно секретаря ЦК ВКП(б) А.П. Смирнова и старшего помощника прокурора Верховного суда СССР Р.П. Катаняна. Воодушевленная доверием высоких инстанций, великолепная семерка приступила к мозговому штурму новых юридических и экономических рубежей. Через месяц ответственное задание партии и правительства было выполнено, о чем Янсон тотчас проинформировал генерального секретаря:
«Народный комиссар юстиции РСФСР. Секретно
22 июня 1929 г. № ПКЛ — 226 — 29 — с.
В Политбюро ЦК ВКП(б) тов[арищу] Сталину
Во исполнение постановления Политбюро об использовании труда уголовных арестантов и в дополнение к принятым Политбюро постановлениям (протоколы № 80 от 13.05.29 и № 81 от 23.05.29) посылаю Вам проект постановления Политбюро о практических мероприятиях по организации концентрационных лагерей, считая этим работу комиссии законченной.
Прошу поставить этот вопрос на обсуждение ближайшего заседания Политбюро ЦК с вызовом при его рассмотрении всех членов комиссии.
Для сведения прилагаю: а) протоколы заседания комиссии от 13 и 19 июня с[его] г[ода]; б) справку т[оварища] Ягоды, разъясняющую пункт 4 прилагаемого проекта постановления Политбюро.
С коммунистическим приветом. Н. Янсон»14.
Протоколы заседаний комиссии и справка Ягоды исчезли, к сожалению, в пучине бумаг входящих, а также исходящих. Невозможно поэтому выяснить, как Янсон расшифровал таинственное слово «Индиго», запечатленное сначала в директиве генерального секретаря, а потом в постановлении Политбюро от 16 мая. Вряд ли вождь подразумевал реку Индигирку в Якутской АССР; к тому же северо-восточные лагеря для добычи золота в бассейнах Индигирки и Колымы чекисты открыли только в апреле 1932 года. Скорее всего имелась в виду река Индига, протекающая по Малоземельской тундре, и, вероятно, Индигская губа Баренцева моря. Во всяком случае еще в 1924 году Главный концессионный комитет СССР вел переговоры с британскими промышленниками о строительстве заполярной железной дороги от реки Обь до бухты Индига15.
5. «Великий перелом»
Проект постановления Политбюро, составленный комиссией Янсона, пришелся властителям по вкусу. Свое одобрение по этому поводу они вы-сказали на заседании Политбюро 27 июня:
«11. — Об использовании труда уголовно-заключенных.
а) Утвердить предложения комиссии Политбюро (см. приложение № 3) с соответствующим оформлением в советском порядке.
б) Именовать в дальнейшем концентрационные лагеря «исправительно-трудовыми лагерями».
в) Поручить т[оварищам] Янсону и Ягоде выработать и оформить положение об исправительно-трудовых лагерях.
г) Поручить комиссии провести обследование домов заключения и принудительных работ, дисциплины, режима в них»16.
Сущность данного постановления раскрывалась в специальном приложении:
«Приложение № 3 к п[ункту] 11 пр[отокола] П[олитбюро] № 86.
ОБ ИСПОЛЬЗОВАНИИ ТРУДА УГОЛОВНО-ЗАКЛЮЧЕННЫХ.
Утверждено Политбюро ЦК ВКП(б) 27.06.1929 г.
1. Осужденных судебными органами Союза и союзных республик к лишению свободы на сроки на три года и выше передать и передавать впредь для отбытия лишения свободы в лагеря, организуемые ОГПУ.
Предоставить судам право в исключительных случаях при вынесении приговоров при явной непригодности для физического труда или смягчающих обстоятельствах, особо оговаривать в приговоре замену лагеря другим видом лишения свободы.
ПРИМЕЧАНИЕ: Отбор уже осужденных, передаваемых на основании этого постановления, производят на местах специальные комиссии под председательством представителя НКЮ [наркомата юстиции] в составе представителей ОГПУ и НКВД.
2. ОГПУ для приема этих заключенных расширить существующие и организовать новые концентрационные лагеря (на территории Ухты и других отдаленных районов) в целях колонизации этих районов и эксплуатации их природных богатств путем применения труда лишенных свободы.
3. Для постепенной колонизации районов, в которых будут организованы концентрационные лагеря, предложить ОГПУ вместе с НКЮ РСФСР и другими заинтересованными ведомствами в срочном порядке разработать ряд мероприятий, положив в основу их следующие принципы:
а) досрочный перевод на вольное поселение в этом же районе заключенных, заслуживающих своим поведением или отличившихся на работе, хотя и не отбывших назначенного им срока лишения свободы, с оказанием им необходимой помощи;
б) оставление на поселении в данном районе с наделением землей заключенных, отбывших положенный им срок лишения свободы, но лишенных судом права свободного выбора места жительства;
в) заселение теми заключенными, которые отбыли срок лишения свободы, но добровольно пожелают остаться на поселении в данном районе.
4. На заключенных этой группы, отбывающих изоляцию в концентрационных лагерях ОГПУ, распространить действующее Положение о лагерях ОГПУ как по оплате труда заключенных, так и по содержанию их, режиму, внутреннему распорядку и т.п.
5. Все остальные осужденные к лишению свободы и не подпадающие под действие п[ункта] 1 настоящего постановления, остаются в ведении НКВД союзных республик, которые должны пересмотреть свою сеть мест лишения свободы в целях правильного территориального размещения их применительно к следующему назначению: а) места лишения свободы для лиц, присужденных до трех лет; б) места лишения свободы для подследственных и в) пересыльные пункты.
6. Предложить НКВД союзных республик свою дальнейшую работу вести в направлении полного использования лиц, лишенных свободы от 1 года до 3 лет в специально организованных сельскохозяйственных или промышленных колониях с целью сокращения до минимума нынешних мест лишения свободы, сохранив за остающимися только функции изоляторов для лиц, находящихся под следствием, и пересыльных пунктов17.
Теперь одному из нижестоящих правительственных учреждений предстояло преобразовать пока еще тайный замысел вождей в некий вариант официального узаконения. С этим поручением отлично справился Совнарком СССР, выпустив 11 июля идентичное по содержанию постановление под грифом «Не подлежит опубликованию» и с указанием: «Ввести в жизнь немедленно». Под документом подписались председатель Совнаркома СССР Я.Э. Рудзутак, управляющий делами Н.П. Горбунов и секретарь И.И. Мирошников18. Знаменательную дату 11 июля не провозгласили Днем простого советского труженика и не объявили государственным праздником, хотя с того тихого теплого дня 11 июля 1929 года и начался, по сути, крестный путь всех будущих Иванов Денисовичей.
Для внесения необходимых изменений в советское законодательство Совнарком образовал новую комиссию во главе с тем же Янсоном. Помимо Крыленко, Катаняна и Толмачева, в нее включили прокурора Верховного суда СССР П.А. Красикова, наркома юстиции (и по совместительству прокурора) Украины В.И. Порайко и особоуполномоченного при коллегии ОГПУ В.Д. Фельдмана. Забыв о летнем отдыхе, члены комиссии проработали в поте лица около двух месяцев и в начале осени подготовили нужные бумаги.
Не прохлаждалось в летней праздности и руководство НКВД, озабоченное составлением обширной программы неотложных преобразований пенитенциарной системы. Для самоокупаемости концентрационных лагерей была намечена, в частности, «организация лесозаготовительных и других колоний в Уральской области, Северном крае, Сибирском крае, Ивановской промышленной области» на основе хозрасчета. Для повышения производительности труда и снижения себестоимости выпускаемой продукции столичное начальство запланировало ввести в практику новые правила поощрения «уголовных арестантов»:
«1. Установление продолжительности рабочего дня для заключенного по фактической выработке им урока, назначаемого по средней норме выработки вольнонаемного рабочего соответствующей квалификации при прочих одинаковых условиях.
2. Установление дифференцированного пайка в зависимости от выработки урока.
3. Установление порядка применения досрочного освобождения и зачета рабочих дней лишь по отношению к вырабатывающим урок»19.
6. Торжественные фанфары и награды участникам
Первые итоги своей тихой революции генеральный секретарь подвел глубокой осенью 1929 года. В статье под названием «Год великого перелома», напечатанной в «Правде» 7 ноября, он поздравил партию с началом «решительного наступления на капиталистические элементы города и деревни» и с «небывалыми достижениями на всех фронтах социалистического строительства», скромно умолчав о собственной роли в решении сразу всех экономических проблем социализма. Само определение «великий перелом» принадлежало когда-то бывшему сталинскому соратнику и председателю исполкома Коминтерна Зиновьеву20. Однако какие-либо ссылки на прежнего единомышленника, навсегда исключенного из числа вождей и лишь в 1928 году ненадолго восстановленного в партии, генеральный секретарь рассматривал, мягко говоря, как неуместные.
Как извещал Сталин страну, 1929 год ознаменовался «могучим трудовым подъемом» жителей советской державы, ускоренным темпом индустриализации и несомненными завоеваниями «в деле хлебозаготовок»21. Упоминать о рентабельности рабского труда заключенных, самоокупаемости концентрационных лагерей и быстром снижении уровня безработицы он счел, разумеется, нецелесообразным.
Партия высоко оценила беспрестанные заботы «дорогого вождя» о благосостоянии его государства. В день своего 50-летия 21 декабря 1929 года Сталин получил несколько новых титулов, в том числе «самого выдающегося теоретика ленинизма», «организатора и руководителя социалистической индустриализации и коллективизации», «рулевого большевизма» и «знаменосца пролетарской диктатуры»22.
Вслед за генеральным секретарем с докладом о «значительных достижениях» правящей партии «в области карательной политики» выступил Янсон на совещании судебных и прокурорских работников в 1930 году. По его словам, число приговоренных к принудительным работам выросло с 15,3 процентов в первой половине 1928 года до 51,7 процента во второй половине 1929 года при увеличении общего числа осужденных после «великого перелома» на 141,6 процента23.
Убедительные успехи команды Янсона отметили позднее. Первым репрессировали Толмачева: сначала ему довелось провести свыше трех лет в одном из придуманных при его содействии «исправительно-трудовых» лагерей, потом по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР его казнили. Угланова расстреляли в 1937 году, Крыленко, Смирнова, Ягоду и Янсона — в 193824. Как говорили пираты капитана Флинта, «мертвые не кусаются»; неизвестно, впрочем, довелось ли когда-нибудь генеральному секретарю отвлечься от своих методических заплечных хлопот, чтобы полистать на досуге «Остров сокровищ».
Катанян уцелел. После десятилетнего лагерного перевоспитания в Красно-ярском крае и недолгой казахстанской ссылки ему пришлось отбывать повтор-ный срок в Карагандинской области до января 1955 года. Когда его отпустили на волю, ему исполнилось 74 года; он вернулся в Москву и прожил на пенсии до 85 лет25. В последующем всех, кроме Ягоды, реабилитировали.
С руководством Совнаркома и представителями второй комиссии тоже разобрались по понятиям. Порайко расстреляли в 1937 году, Горбунова, Мирошникова, Рудзутака и Фельдмана — в 1938-м26. Генеральный секретарь твердо знал, что незаменимых людей нет и быть не может, а временно полезные встречаются на каждом шагу; поэтому всякий мавр, аккуратно исполнивший порученное ему дело, заслуживал примерного наказания.
Горбунова реабилитировали в 1954 году, остальных — в 1956-м. Проклятие фараона не распространилось лишь на очень старого большевика Красикова. В 1933 году его назначили заместителем председателя Верховного суда СССР, в 1938-м — отстранили от этой должности, но разрешили продолжить плодотворную деятельность в качестве члена Центрального совета Союза воинствующих безбожников. В августе 1939 года он скоропостижно скончался на курорте в ожидании ареста и был похоронен с надлежащими почестями в Железноводске27.
После великого перелома политические заключенные в стране пропали надолго, а в обиход вошла всенародная идея фальсификации, халтуры и всяческого вздора, нареченная на лагерном жаргоне емким понятием «туфта». Для нескончаемых строек коммунизма советский карательный аппарат исправно штамповал одних только «уголовных арестантов», заполнявших «внутренние» зоны. Прочее население, обитавшее в районах «внешней» зоны, вожди наградили неизбывным страхом, немного подтаявшим в период позднего реабилитанса, и ликующей ложью о невиданных трудовых свершениях и трогательном единстве народа и партии.
* * *
В 1991 году Верховный Совет Российской федерации объявил 30 октября Днем политзаключенного. Тогда казалось, что 30 октября останется навсегда Днем печали и памяти. Теперь, похоже, 30 октября становится еще и Днем напоминания о том, что большевики, как слепни, не переводятся никогда, а лишь меняют имена и обличья…
Сноски:
1Любарский К. Валун на Лубянке. Новое время, 1994, № 44, с. 34-36.
2Кривицкий В.Г. «Я был агентом Сталина». Записки советского разведчика. М., 1991, с. 158-177.
3 Кривицкий В.Г. Указ. соч., с. 159.
4 Иностранная литература, 1989, № 1, с. 200.
5 Ленинский сборник, XXXVI, с. 444.
6 Троцкий Л. Терроризм и коммунизм. Пг., 1920, с. 130-134.
7 Советские архивы, 1991, № 4, с. 71-75.
8 РГАСПИ, ф. 79, оп. 1, д. 256, лл. 1-5. Дзержинский Ф.Э. Избранные произведения в 2-х томах. М., 1977, т. 1, с. 349.
9 ГАРФ, ф. 533, оп. 5, д. 96, лл. 77-86. Бравский В. На Амурской колесной дороге. Русское богатство, 1905, № 9, с. 34-45. Виноградов-Бессель А. Амурская колесная дорога. Былое, 1917, № 3 (25), с. 124-133. Соболь А. Записки каторжанина. М.-Л., 1925, с. 55-67. Сибирская советская энциклопедия, 1929, т. 1, с. 101-102.
10 РГАСПИ, ф. 17, оп. 163, д. 785, лл. 56, 57; ф. 17, оп. 3, д. 1848, л. 7.
11 Правда, 22.V.1929. Сталин И.В. Сочинения. М., 1953, т. 12, с. 1-107.
12 РГАСПИ, ф. 17, оп. 163, д. 786, л. 21.
13 Система исправительно-трудовых лагерей в СССР, 1923-1960. Справочник. М., 1998, с. 379, 497.
14 РГАСПИ, ф. 17, оп. 163, д. 791, л. 23.
15 ГАРФ, ф. Р-8350, оп. 1, д. 1032, лл. 1-28.
16 РГАСПИ, ф. 17, оп. 3, д. 746, л. 2.
17 РГАСПИ, ф. 17, оп. 3, д. 746, л. 11.
18 ГАРФ, ф. Р-5446, оп. 1, д. 48, лл. 210-212. В кн.: ГУЛАГ (Главное управление лагерей), 1917-1960. М., 2000, с. 64-65.
19 Административный вестник, 1929, № 9, с. 56.
20 Зиновьев Г. Великий перелом. Звезда, 1924, № 4, с. 136-150.
21 Правда, 7.XI.1929.
22 Правда, 21.XII.1929.
23 Советская юстиция, 1930, № 24-25, с. 1-3.
24 Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы в пяти томах. М., 2000, т. II, с. 843-867.
25РГАСПИ, ф. 17, оп. 100, д. 141215; ф. 589, оп. 3, д. 5628.
26 РГАСПИ, ф. 17, оп. 100, д. 142534. Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы в пяти томах. М., 2001, т. III, с. 919-937. Петров Н.В., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД, 1934-1941: Справочник. М., 1999, с. 420.
27 Правда, 23.VIII.1939.