Опубликовано в журнале Континент, номер 117, 2003
Лев АЙЗЕРМАН — родился в 1929 году в Москве. Окончил пединститут имени В.П.Потемкина. Заслуженный учитель России, кандидат педагогических наук, автор целого ряда книг о преподавании литературы. В средней школе преподает больше 50 лет. Живет в Москве.
Предлагая вниманию читателей эту статью, я должен предупредить, что большие куски из нее были опубликованы в «Учительской газете» и газете для учителей «Литература». Но газетные этюды не дают целостного представления о той гуманитарной катастрофе, о которой я хочу рассказать и которую пытаюсь предотвратить — в том числе и этой статьей.
НОВОЕ ФАРИСЕЙСТВО1
1. Невинные истоки
…старые, закостенелые методы преподавания словесности, осужденные передовой педагогической мыслью, уже недолго просуществуют у нас. Лучшие педагоги страны вынесли им смертный приговор.
Корней Чуковский
Первое издание книги «Живой как жизнь», откуда взят этот эпиграф, появилось в 1962 году. В главе «Школьная словесность» Корней Иванович писал о том, что задача школьных уроков — «открывать глаза и окрылять сознание», писал и об учителях, которые дружными усилиями вот-вот покончат «с бездумной зубрежкой готовых схематических формул, со стандартной канцелярской фразеологией учебников, со всей унылой скукотищей, какую нагоняли на школьников старые учебные методы». Несколько лестных слов прочел я в этой книге и о себе, о своем стремлении услышать от детей собственные, а не книжные мысли.
Пусть оценки были преувеличены, Корнею Ивановичу важно было поддержать нас, молодых тогда учителей, выступивших против педагогического догматизма. Частные, казалось бы, вопросы о том, как следует писать школьные сочинения, Чуковский вписывал в широкий контекст нашего языка и всей нашей жизни: «Классные сочинения, в которых школьники наперекор своим подлинным мыслям и чувствам пересказывают бездушные казенные фразы учебников, в конце концов приводят детей и подростков к уверенности, что говорить и писать следует не о том, что думаешь, а о том, что полагается по школьной программе… от таких, казалось бы, невинных истоков начинается цепная реакция двуликости, вероломства, ханжества».
Я всегда думал так же. Но подлинный смысл тревоги Чуковского, подлинную опасность обличенного им «канцелярита» осознал лишь через четверть века, когда прочел «1984» Оруэлла — роман, где язык понят не только как отражение, но и выражение сути общества. Книга и кончается главой о новоязе, который должен сделать речь «по возможности независимой от сознания», а «любые иные течения мысли» невозможными. Как роман Оруэлла или «Язык третьего рейха» Клемперера2, «Живой как жизнь» — книга не только и не столько о языке.
Но напрасно Чуковский ждал скорых и отрадных перемен. То, с чем, как он полагал, будет покончено уже в 60-е годы прошлого теперь века, живет и процветает по сей день. Старое фарисейство сменилось новым. Оно тоже пережило и свою перестройку, и свой постсоветский, и свой постперестроечный период. Еще в начале 90-х я с горечью писал о том, что в области идеологии и культуры мы уже давно освоили «развитой» товарно-рыночный уклад, и не все ли равно, на чем спекулировать — на БАМе или ГУЛАГе, воинах-интернационалистах или культе личности. Увы, дальше — больше, и сегодня разменной монетой становится всё: прошлое и настоящее, идеи и идеалы, трагическое и прекрасное, интимное и святое. Цена одна. Вот уже десять лет, как магазины затопил поток типографских шпаргалок с сочинениями для любых надобностей. Особенно показательны тексты о своем, личном отношении к литературе и жизни. Вот так, к примеру, начинается готовое сочинение на тему «Без Бога жить нельзя»: «Я никогда не забуду дня, когда впервые попала в церковь. Было это три года назад. Стояло лето»3…
Впрочем, и это уже день вчерашний. Новое время — новые песни. И то, что произошло в 2003 году, подняло фарисейство в школе на новый уровень. Я разумею обязательную, утвержденную сверху официально-государственную норму. И хотя дело «всего лишь» в экзаменационных работах по литературе, по сути же речь идет о том, как и с каким духовным багажом нынешние выпускники — то есть наше завтрашнее поколение — входят в большую жизнь.
2. В мои лета не должно сметь свои суждения иметь…
Методическое письмо Министерства образования РФ от 28 октября 2002 года сообщало о том, что в третьей декаде марта будут опубликованы темы выпускных сочинений — числом пятьсот (и это под аккомпанемент постоянных сентенций министерства о необходимости бороться с перегрузкой школьников!). Казалось очевидным, что появление такого списка приведет к тому, что с апреля российские учителя прекратят преподавание литературы, а школьная администрация будет требовать от них лишь одного — тем, тем и тем. Именно так в январе 2003 г. я и написал в «Учительской газете». «Надеюсь, этого не произойдет», — выступая перед учителями, парировала Елена Зинина, специалист министерского Департамента общего образования, руководившая подготовкой этих самых тем.
Но, к сожалению, прав оказался я. Безумный документ, названный «Перечнем тем сочинений для подготовки к письменному экзамену по литературе за курс средней (полной) школы в 2002—2003 учебном году», вышел в свет, и через какое-то время «Известия» крупными буквами провозгласили: «С 1 апреля преподавание литературы закончилось».
Предстояло разобрать в классах пятьсот тем. Поражало и их количество, и то, что опубликованы они были, когда по существу уже ничего нельзя было изменить — до экзаменов оставалась одна четверть. И почему бы все эти темы не опубликовать в начале учебного года — и не как готовое решение, а в порядке обсуждения? Откуда такое неуважение к учителю, такое презрение к его мнению?! За всю жизнь не припомню, чтоб накануне первого апреля мне было настолько не смешно.
Полагаю, не только для меня бесспорно, что экзаменационные темы должны соответствовать утвержденному министерством документу. Как ни оценивай качество «Обязательного минимума содержания образования», но именно в нем содержится список произведений, обязательных для изучения в школе. Этот обязательный минимум и проверяется на экзамене. Есть в списке и произведения, набранные курсивом: к ним учитель обращается на уроках, но на экзамен они не выносятся. Теперь же получилось следующее: знать школьники должны по «обязательному минимуму», а проверять их будут по максимуму!
Не говоря уже о том, чего стоит этот самый «максимум»!
Вот, к примеру. Может ли выпускник написать сочинение на тему «Образ возлюбленной в лирике М.Ю. Лермонтова», если любовная лирика данного поэта представлена в школьной программе всего одним стихотворением? И познакомившись с этим единственным примером, молодой человек, скорее всего, даже не успеет понять, что Лермонтов в любовной лирике никакой «образ возлюбленной» не рисует, а говорит исключительно о себе. Так же невозможно по одному программному стихотворению написать сочинение об образе возлюбленной в поэзии Блока. Затруднительна и тема «Прекрасная Дама в лирике А.А. Блока» — в виду того, что стихи о Прекрасной Даме вообще не входят в школьную программу (не говоря уже о том, что Прекрасная Дама — вообще не дама). То же самое можно сказать и по поводу «Тем, определяющих своеобразие поэзии Жуковского», «Образа России в прозе Бунина» или семи тем по «Обломову», пятнадцати — по Шолохову и шестнадцати по Булгакову (трех последних авторов в школе изучают «обзорно», но экзаменационные темы свидетельствуют о том, что и их творчество надо знать досконально).
Но дело не только в юридически недопустимой путаницы «минимума — максимума». Хотелось бы, чтобы темы экзаменационных сочинений были сформулированы четко, ясно. И главное — разумно.
Вот тема: «Достойна ли Софья любви Чацкого?». А Наталья Николаевна — любви Пушкина? и разве это главное в комедии Грибоедова? И разве это главное в комедии Грибоедова? И разве можно вообще так спрашивать? Или такая тема: «Муза Некрасова… очень часто, смешивая благородные чувства с грубостью манер, нравится своею неизысканностью (А.В.Дружинин)». Скажу откровенно: я не знаю, как написать сочинение на эту тему. Вот еще: «От своих предшественников Блок отличается тем, что к судьбе России он подходит не как мыслитель — с отвлеченной идеей, а как поэт — с интимной любовью». Вырванные из контекста слова В. Жирмунского ставят школьника в сложное положение: в экзаменационном сочинении ему предстоит доказать, что Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Фет, Тютчев и все сколько их ни было российские поэты — предшественники Блока подходили к судьбе родины не с интимной любовью, а с отвлеченной идеей.
Но даже если оставить в стороне курьезы, выпускное сочинение — не диссертация и даже не вступительный экзамен на филфак. При всей требовательности вряд ли стоит забывать, что сдают его школьники, среди которых далеко не все — будущие гуманитарии. Не уверен, любому ли выпускнику средней школы доступна тема «……“По роковой силе своего таланта, по крови, по благородству стремлений и по масштабу своей душевной муки — Горький — русский писатель” (А.А. Блок)» или «В плену каких иллюзий чаще всего находятся герои чеховских рассказов?». Вы, например, знаете, как написать такое?
Особое беспокойство вызывали многочисленные темы нравственного, эстетического и философского содержания. Причем здесь требовалась «опора на литературный материал, а не на жизненные впечатления учащихся». Бог с ними, с «жизненными впечатлениями», хотя, как ни силюсь, не могу представить себе без жизненных впечатлений статьи Белинского, Добролюбова, Писарева, Чернышевского, Страхова, Аполлона Григорьева, Дружинина, Иннокентия Анненского. Но сами эти темы повергли учителей в смятение. Не буду ничего комментировать. Просто назову некоторые. Судите сами:
— «Великие истины понятны и доступны каждому»,
— «Сильные люди всегда просты»,
— «Тирания есть привычка, обращающаяся в потребность»,
— «Любить истинно может только вполне созревший человек»…
Помимо всего того, что можно было бы сказать, вчитавшись в эти надерганные откуда попало (и далеко не бесспорные) формулировки, должен заметить: все эти темы толкают на велеречивое, патетическое словоговорение и не дают возможности сказать о времени и о себе, о том, что действительно волнует сегодня юного автора. Вместо этого требуется подтвердить чужие, зачастую довольно сомнительные идеи, поданные в качестве истины (одно из основных требований к сочинению как раз и состоит в том, чтобы его текст давал прямой ответ на формулировку темы). Причем в скобке, стоящей за заглавной цитатой, называется писатель, но нигде не указано, что за репликой зачастую стоит кто-то из его персонажей (чье мнение с мнением автора может и не совпадать)… Короче говоря, всё это было возвращением к самому худшему, что было в практике нашей школы, — казенной методике, догматическому мышлению, а, следовательно, словоблудию.
«В мои лета не должно сметь свои суждения иметь», — именно эти слова я поставил бы эпиграфом к большинству таких сочинений. К счастью, до такой темы никто еще не додумался. Но чуть ли не в трети сочинений списка итоговая мысль, под которую нужно подогнать литературный материал, сформулирована жестко и однозначно, и по сути учащемуся приходится доказывать все, чего от него ни потребуют. А требуют порой взаимнопротивоположное. К примеру, в одном случае — доказать, что смысл и цель жизни — не в счастье, в другом же — что «Душно без счастья и воли»… И в обоих случаях всем одинаково безразлично, что же такое счастье для вот этого, сегодняшнего молодого человека.
Отвечая на критические высказывания, прозвучавшие со страниц «Учительской газеты», Департамент общего образования выразил свою точку зрения: «… несколько негодующих писем — это еще не широкое общественное мнение». А в интервью газете «Первое сентября» уже упоминавшаяся Елена Зинина заявила: «Да и замечаний, если честно, министерство получило немного. Выступление Л.С. Айзермана на педагогическом марафоне (он в принципе против открытых тем) и письмо петербургских учителей — вот и всё».
Это, мягко говоря, неправда. Та же Зинина видела и слышала, как сотни учителей-словесников принимали упомянутое выступление Айзермана, да и не я один выступал в тот день; в том же духе говорили многие учителя. Были и редакционная статья в «Известиях», и выступления «Российской газеты» и журнала «Литература в школе», и несколько резких статей в газете «Литература».
В учительской среде многие говорили о том, что эти темы — сознательная провокация, ведь еще в прошлом году выпускники могли выбирать между сочинением и изложением (причем министерство настойчиво давало понять, что предпочтительней изложение). Теперь же появился список, наглядно показывающий, что сочинение писать попросту неблагоразумно (отчасти так и вышло: в 2003 году в некоторых московских школах изложение писали 40 % учащихся; более того, мы вынуждены были рассматривать изложения и в медальной комиссии). Об этом писали и петербургские учителя: «Такое впечатление, что детям намеренно предлагаются задания, с которыми они заведомо не могут справиться. И тогда появляется «разумное» основание для замены сочинения изложением, о чем уже давно хлопочут в министерстве образования. А там, глядишь, и предмет литература либо вовсе отменят, либо введут факультативно»4. Не менее резко высказываются и «Известия»: «Сразу после публикации этого списка тем для большинства школьников начнется прощание с мировой литературой как предметом»5.
Разумеется, я не располагаю никакими доказательствами. Но злые языки утверждают, что у пресловутых пятисот тем есть вполне земные причины. Называют даже суммы, которые министерство платило составителям за каждую тему. Не знаю, так ли. Только, с точки зрения здравого смысла, очень трудно поверить, что люди, профессионально занимающиеся вопросами образования, случайно не увидели всех нелепостей обнародованного ими списка.
Ну хорошо. Допустим, не увидели. Но ведь увидели учителя. Увидели, поддержали аплодисментами тех, кто выступил против пресловутого «перечня», написали в редакции… Но права, права и Елена Зинина: возражений министерство получило не так уж много. Право же, следует подумать, почему о своих несогласиях учитель не пишет в министерство. Уж не потому ли, что это совершенно безнадежное занятие?
3. Куда влечет заблудший ум…
В начале мая были опубликованы 70 вариантов экзаменационных тем (по пять в каждом варианте). Практически все приведенные выше примеры вошли и в этот перечень, и школьникам предстояло готовиться. На самом же экзамене мы должны были узнать тот единственный вариант, те пять тем, по которым и предстояло писать. Сделать роковой выбор предстояло лототрону. Но готовиться-то надо было по всем темам. В остальных в лучшем случае из пяти тем можно было выбрать две (а когда три выпускных класса — девяносто человек! — пишут на одну и ту же тему — а это равносильно признанию в массовом незнании школьной программы, то есть полный провал), в варианте же шестьдесят восьмом более или менее «раскрываемой» была только одна тема.
Что же делать? Надо было спасать учеников и учителей. Газета «Литература» посвятила комментариям к темам несколько специальных номеров и даже порекомендовала доселе неслыханное: перед экзаменом учитель должен прокомментировать каждую тему — то есть фактически подсказать ученикам, что и как писать (не скрою: впервые за пятьдесят лет работы в школе я и сам был готов пойти на это). Международная школа дистантного обучения срочно выпустила две книжки, где была прокомментирована каждая тема. Вышли — причем тридцатитысячным тиражом — три пиратских тома «Шпаргалок для экзаменационного сочинения 2003 года». Нечего говорить, что это были тексты за пределами культуры, но зато набранные мельчайшим шрифтом, разделенные пунктиром и снабженные указаниями, как вырезать нужную тему. Забегая вперед скажу, что «перлы» из этого трехтомника попадались потом даже в сочинениях, представленных в медальную комиссию города.
Наконец, наступил день экзамена. Кончилась нервотрепка последних недель, бессмысленная и изнуряющая борьба с министерством. Все было позади, предстоял экзамен. И учителя, и ученики, и родители — все мы боялись теперь только одного: вот выпадет шар с номером 68 — и всё, что вложено за два года в три моих класса, пойдет кошке под хвост. На случай этого или подобного ему варианта я попросил администрацию приготовить два пустых класса, с тем чтоб увести часть выпускников на изложение.
Москве и Московской области повезло! «Случай нас выручил, Бог ли помог», только лототрон выбрал самый пристойный — двенадцатый — вариант. И пусть свои недостатки были и у этого варианта (о чем чуть позже), зал встретил такой жребий аплодисментами. В результате изложение у меня писал только один ученик. Один писал о Жуковском. Зато остальные темы распределились так: «Нравы дома Кабановых» — 19 человек, «Образ поэта-бунтаря в поэзии Маяковского» — 20, «Искусство стремится непременно к добру» — 9, «Тема утраченных иллюзий в “Бесприданнице”» — 5, и 36 человек писали о Раскольникове. Итак, большинство ребят и у меня (40 %), и по городу (выборочная проверка дала результат 36 %) предпочли Достоевского.
Однако остановлюсь на этой теме чуть подробнее. Сформулирована она была так: «Раскольников есть истинно русский человек именно в том, что дошел до конца, до края той дороги, на которую его завел заблудший ум (Н.Н.Страхов)». Как и во многих других случаях, цитата вырвана из контекста и передает мысль автора «с точностью до наоборот»6, так что тема, в том утвердительном варианте, в котором она была предложена на экзамене, дает ложное толкование и статьи Страхова, и романа Достоевского, а заодно и русского национального характера.
Но школьники всего этого не знали. Они не обсуждали тему, а «раскрывали» ее, то есть писали о том, что Раскольников истинно русский человек только потому, что он дошел до края, до топора, до убийства. В эту ловушку попались, к сожалению, даже авторы в целом хороших сочинений. Приведу несколько примеров.
— «Я решил написать сочинение по роману Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» потому, что, на мой взгляд, в нем показан истинно русский человек, который добивается истинной цели»…
— «Я считаю, что только русский человек, русский “заблудший ум” может погубить самого себя»…
— «Верный своей теории, идее Раскольников, как истинно русский человек, и здесь идет до конца и совершает убийство»…
— «С каждой прочитанной страницей мы все более убеждаемся в том, что Раскольников действительно подлинно русский человек»…
В конце концов на медальной комиссии мне даже довелось прочесть сочинение, автор которого совершенно серьезно заявлял, что додуматься до «крови по совести» способен только русский человек.
Надеюсь, не злой умысел, а всего лишь «заблудший ум» довел составителей экзаменационных тем до подобной (антирусской по сути) провокации.
К счастью и к моей учительской радости, многие ученики не поставили точку там, где этого требовала тема сочинения, а пошли дальше. Они писали о том, что «холодный ум» не заглушил в Раскольникове всё человеческое, что «доброта сердца и любовь открывают для него мир с высоким нравственным идеалом, истинными чувствами, раскрывающими истинную душу истинно русского человека», о том, что «Раскольникова мучает совесть, и он встает на другой путь, путь нравственного возрождения, по которому ведет его уже не заблудший ум, а добрая, полная любви душа». И даже так: «Совершенное преступление не делает Раскольникова “истинно русским человеком”, скорее наоборот. Он потому-то и русский, что возвратился к общности людей».
Строго говоря, все эти авторы не только не раскрывали тему, а доказывали нечто противоположное сформулированному в ней. И показали знание существа вопроса не благодаря, а вопреки сформулированному заданию.
Я не касаюсь других тем этого — напомню, самого удачного — варианта, т.к. полагаю, что из сказанного уже понятно, почему ученики сплошь и рядом обращаются ко всем этим сборникам «золотых», «лучших» и «самых лучших» сочинений. Просто без них невозможно обойтись.
Напомню еще раз слова Чуковского: «…от таких, казалось бы, невинных истоков начинается цепная реакция двуликости, вероломства, ханжества». Я бы добавил: эти «невинные истоки» убивают любовь к литературе, больше того, способны породить ненависть к ней. Однажды знакомый учитель сказал мне: «Вот мы с вами боремся против сокращения часов на литературу. А может быть, оно и лучше, что учеников будут отвращать от литературы не четыре часа в неделю, а два».
4. Плоды просвещения
Нынешний, злосчастный для нас, год принес еще одно несчастье, которое, на мой взгляд, окончательно добьет преподавание литературы в школе. В 2003 году в ряде регионов впервые проводился Единый Государственный Экзамен по литературе (ЕГЭ). Эксперимент этот ведется уже третий год, теперь вот пришла очередь и нашего предмета. Если всё будет, как обещает нам министерство, то сказанное мной выше уже не актуально — ведь с 2005 года школьники России вообще перестанут писать сочинения на выпускном экзамене по литературе. Да и самого этого школьного экзамена не будет. Будет ЕГЭ — сразу и выпускной, и вступительный.
Не знаю, как обстоит дело с другими дисциплинами, для моего предмета ЕГЭ — это полная катастрофа. Всех его вариантов по литературе я не видел: они засекречены. У меня лишь так называемый Демонстрационный вариант 2003 года, который вывешен на министерском сайте в Интернете. Но достаточно и его.
Итак, за четыре часа экзаменующийся должен выполнить задание, состоящее из трех частей.
А. Первая часть включает двадцать вопросов, к каждому из которых дается четыре варианта ответов. Говоря попросту, тесты. О эти тесты! Десять лет я где только можно выступаю против них. И никто никогда мне печатно не возражал. Наоборот, один из официальных документов как будто даже соглашался с моими доводами: «…выбор ответа из предложенных исключается как противоречащий самой логике размышления читателя над произведением». Теперь же, когда на финансирование ЕГЭ уже истрачено 500 миллионов рублей, автор процитированных слов, насколько мне известно, сам активно сочиняет пресловутые тесты.
Так вот, тесты. На многие из них легко ответить, не читая литературные произведения, а ознакомившись с их кратким пересказом — благо таковых полно в книжных магазинах. На некоторые же ответить почти невозможно. Объем журнальной статьи не позволяет мне досконально разобрать имеющиеся у меня образцы. Но один из вопросов, которые министерство адресует школьникам, я всё же задам и читателям «Континента». Итак:
«В рассказе о жизни одного из героев романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин» включено такое описание природы:
Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало,
Короче становился день,
Лесов таинственная сень
С печальным шумом обнажалась…
О каком персонаже идет речь? 1) Ленского, 2) Татьяны, 3) Онегина, 4) Автора-персонажа»7.
Признаюсь сразу: я на этот вопрос ответить не смог. И тогда стал обзванивать специалистов-словесников, а среди них были кандидаты и доктора наук, один профессор, один академик, один заведующий кафедрой истории русской литературы и два главных редактора. И никто из них не смог ответить правильно! (Кстати, можете проверить себя: ответ будет дан в конце статьи.) Говорит ли это о некомпетентности опрошенных? Ни в коем случае! Просто вопросы такого рода совершенно бессмысленны, выявить подлинное знание и понимание литературы с их помощью невозможно. Между прочим, о том, что «тест всегда бывает трудно пройти человеку талантливому», говорилось даже на парламентских слушаниях, посвященных ЕГЭ.
В. Во втором задании ЕГЭ — десять вопросов, ответ на которые ученик уже не выбирает из предложенных, а пишет сам. Об этом задании я мог бы сказать примерно то же, что и о тестах. Кстати, и здесь попался вопрос, на который не смог ответить никто из опрошенных мною докторов и кандидатов: «Напишите фамилию героя романа М. Шолохова, которого назвали “святым во вшивой шинели”». Кто затрудняется ответить, может посмотреть в конец статьи. И еще: согласно программе, романы Шолохова изучаются в школе обзорно.
Выступая на парламентских слушаниях по ЕГЭ, председатель Комитета Госу-дарственной думы по образованию и науке А. Шишлов говорил о том, как важно, «чтобы при переходе к единым экзаменам мы не потеряли фундаментальной направленности образования, чтобы была реальная возможность при аттестации выпускников оценивать не схоластические знания, не умение заполнять нужные квадратики в тестах, а фундаментальность, глубину знаний». Однако большинство заданий ЕГЭ именно такой возможности и не предоставляют.
С. Теперь о заданиях третьей части. Здесь нужно ответить на один из предложенных вопросов, затем проанализировать отрывок эпического или драматического произведения либо стихотворение. Вопросы, к примеру, такие: «Почему Фамусов и его гости так охотно подхватывают сплетню о сумасшествии Чацкого?», «С чем связано решение автора дать сцену на батарее Раевского глазами Пьера?». По существу это темы обычных школьных сочинений. Анализ прозаического отрывка или стихотворения — по сути то же сочинение.
Как мне разъяснили, на ответы на два этих вопроса дается четыре листа формата А 4 (примерно 6 — 7 тетрадных страниц), то есть объем экзаменационного сочинения. Таким образом, за четыре часа выпускники должны написать столько же, сколько сегодня на шестичасовом сочинении, но не на одну, как теперь, а на две темы (к тому же при ответе на первый вопрос цитируя текст по памяти), а кроме того еще ответить на 30 вопросов. Комментарии, очевидно, излишни8.
Одна из главных идей ЕГЭ состоит в том, чтобы создать справедливую, объективную и честную систему поступления в вуз. Чтобы создать независимую систе-му оценки, позволяющую объективно судить о качестве подготовки выпускников. Действительно, задания А и Б проверяет компьютер, и здесь обеспечена если не объективность, то уж во всяком случае абсолютная идентичность проверки по всей стране. Но вот задания раздела С проверяют люди, и здесь ни абсолютной объективности, ни абсолютной идентичности быть не может. Во всяком случае, чтобы оценить сочинение с «единых позиций», на медальной комиссии в этом году мы проделали своего рода «трехэтажную» работу — сочинение проверяли один за другим два учителя, после них двое представителей экспертной группы. Я не знаю точно, сколько «троек» при этом было переправлено на «пятерки» и наоборот, но твердо знаю, что счет шел даже не на десятки, а на сотни. Но это медальная комиссия, в которую в этом году входили 350 учителей. Притом что претендентов на медаль было пять тысяч. А вот сколько понадобится учителей, чтобы так же «с единых позиций» оценить ЕГЭ (а в будущем году сдавать его в Москве будут приблизительно 35 тысяч выпускников), подсчитать не берусь, но напомню, что если единых позиций не будет, то несостоятельной окажется и вся идея объективной и справедливой оценки знаний. К тому же я говорю пока об одном городе. А если подходить в масштабах страны?
Совершенно очевидно, что дело упирается не только в организационные проблемы. Главное в другом. Задача объективной оценки знаний может быть решена только в том случае, если существуют единые критерии подхода к написанному школьниками. Но есть ли они?
Всего один пример. Вот передо мной только что вышедшая книга Е.Н. Басовской «Русская литература ХХ века». Как сказано в ней, этот учебник — «победитель конкурса по созданию учебников нового поколения для средней школы, проводимого НФПК9 и Министерством образования России». Не считаю себя в праве походя оценивать эту книгу, просто покажу, как в ней истолкован поэтический текст — то есть выполнено задание С-2. Возьмем хотя бы «Сорокоуст» Есенина:
«В 1920 г. он написал небольшой стихотворный цикл под названием «Сорокоуст» — «поминальная молитва». Поэт оплакивает былую Россию, воплотившуюся в образе «красногривого жеребенка», который отчаянно скачет за поездом, но не может его догнать (цитируются четыре строки. — Л.А.). В этих стихах нет ни слова о революции, они и не задумывались как антисоветские, и Есенин открыто читал их во время своих публичных выступлений. Речь идет о торжестве индустриальной цивилизации, которая разрушает милую сердцу поэта патриархальность. В начале 20-х Есенин и представить себе не мог, что через полтора десятка лет его горестные интонации станут неуместными в ликующей официальной литературе, а печаль об уходящей Руси начнет восприниматься как политический намек».
Более подробно и обстоятельно, чем в приведенном мной примере, ни один поэтический текст в этом учебнике не анализируется.
А теперь представим себе, что нечто подобное в задании С-2 пишет ученик. Что он получит?
Впрочем, если посмотреть под этим углом все наши учебники литературы, результат будет примерно одинаков.
Однако существует (и по моим наблюдениям сегодня очень моден) принципиально другой подход. Вот у меня в руках учебник русского языка А.И. Власенкова и Л.М. Рыбченковой — 7-е издание, доработанное. Рекомендовано Министерством образования РФ. То есть официоз, на который нужно равняться. Тут предлагается примерная тема разбора поэтического текста. Приведу ее полностью:
«1. Выразительное чтение текстов (сопровождается анализом его подтекста, эмоционального содержания).
2. Характеристика лирического героя, его внутреннего мира (мысли, чувства, переживания).
3. Художественное своеобразие художественного текста, использование изобразительно-выразительных средств языка (лексические и грамматические средства, тропы, стилистические фигуры, их роль в раскрытии образа).
4. Особенности построения (композиции) текста.
5. Ритмическая организация стихотворения, стихотворный размер, интонация. Смысловые и ритмические паузы, логические и фразовые ударения, диктуемый стихотворным размером темп.
6. Рифма. Звуковая инструментовка (звукопись).
7. Единство и взаимодействие всех компонентов поэтического текста».
Говорят, что воробей — это соловей, окончивший консерваторию. Читая иные методические сочинения, убеждаешься, что иногда это именно так. О том, что «разложения», подобные приведенному выше, убивают поэзию, Корней Чуковский писал еще в тридцатые годы. Но и сегодня сия убийственная методика входит в школьные учебники.
Бедные, бедные критики! Никто из них — от Белинского и Ап. Григорьева до Рассадина и Непомнящего — не потрошил стихотворения подобным образом. Нет, не видать хороших оценок по ЕГЭ — ни Некрасову с его статьей о Тютчеве, ни Мережковскому, ни Владимиру Соловьеву, ни Иннокентию Анненскому, ни Юлию Айхенвальду, ни Михаилу Гершензону, не говоря уже о Владимире Лакшине, Зиновии Паперном, Бенедикте Сарнове, Андрее Туркове и многих других. Максимум, на который любой из них мог бы рассчитывать, — «тройка». Вспоминается, как на олимпийском марафоне лицеев России, получив задание проанализировать стихотворение, школьники с испугом спрашивали: «А про художественные особенности писать обязательно?». Бедные дети уже успели усвоить, что художественное своеобразие стихов они постигнут лишь в том случае, если укажут, каким размером написано стихотворение, сколько в нем метафор, какие использованы аллитерации, какие тропы. Как будто стихи делает стихами сумма приемов, а не своеобразие поэтического взгляда на мир.
В рекомендациях парламентских слушаний по ЕГЭ, где отмечены и положительные стороны этого экзамена, вместе с тем сказано: «Внедрение ЕГЭ может стимулировать развитие новой методики подготовки школьников к экзаменам, которая в большей мере связана с формализацией знаний учащихся в ущерб глубине этих знаний и развитию творческого мышления». Вот и ректор МГУ Виктор Садовничий считает, что ЕГЭ сподвигнет школьников на механическое заучивание, зубрежку и полностью отобьет желание творчески мыслить. Повторю: не знаю, как с другими предметами, но в том, что это начинание приведет к ликвидации литературы в школе, я не сомневаюсь.
Конечно, ответы на ЕГЭ не спишешь из сборников и не скачаешь из Интернета, но наличие таких сборников и Интернета — еще не повод вообще отказываться от сочинений. Я точно знаю, что учащимся можно и должно предлагать такие вопросы, ответы на которые требуют серьезных самостоятельных размышлений, а не берутся в готовом виде из очередного «золотого» сборника10. Конечно, у экзаменационных сочинений — своя специфика. Но ведь эта задача может быть решена разумно. Если темы будут нормальными, ясными, доступными — и (что очень важно) интересными, никакой нервной свистопляски накануне экзамена не будет. Всякого же рода тестирования могут привести лишь к натаскиванию, но заменить сочинение все равно не способны.
Проблема проверки знаний стоит сегодня куда острее, чем проблема приобщения к литературе. Издаются десятки книг о том, как сдавать экзамен, и ни одной о том, например, как постигать лирику или в чем суть современного прочтения классики. Это ненормально. Нельзя, чтобы методика преподавания литературы была вытеснена методикой сдавания литературы.
И последнее. Самое спорное. И самое грустное. Мои коллеги поговаривают, что единственная цель всех этих проверок, единственная цель ЕГЭ — сделать невозможным бесплатное обучение в вузах. Универсальные критерии проверки знаний грозят обернуться универсальным шлагбаумом, закрывающим малоимущему молодому человеку дорогу к высшему образованию: не можешь сдать — не поступишь; а хочешь учиться — плати.
Ответы на тестовые задания:
А 5 — 3 — Онегина; В 8 — Мелехов (увы, в ответе не указано, какой именно; я, впрочем, не допускаю мысли, что составители задания не знают, что Мелехов в «Тихом Доне» — не один).
И, наконец, о хорошем. В этом году жизнь поставила надо мной небывалый эксперимент, но и преподнесла удивительный подарок. В этом году два моих класса поступали в институты, где вместо сочинения нужно было сдавать тестирование по русскому языку. Известно это было заранее. То есть, подходя к вопросу прагматически, литература моим выпускникам вообще не была нужна. И что же? Да абсолютно ничего. Отношение к урокам литературы не изменилось!
P.S. Эта статья уже была подготовлена к печати, стало известно, что в текущем учебном году ЕГЭ по литературе проводиться не будет — по крайней мере в Москве.
Сноски:
1 Журнальный вариант
2 Автор этой книги, профессор филологии, работал в годы фашизма на фабрике в Дрездене. Он вслушивался в звучащую вокруг речь и записывал свои наблюдения в дневник. Так возникла книга, показавшая, как люди незаметно для себя усваивают клише, навязанные пропагандой, начинают говорить на безликом, убогом, унифицированном языке. «Язык третьего рейха» вышел в 1946 году, получил мировую известность, но в СССР по понятным причинам не издавался. Читал ли ее Чуковский, мне неизвестно.
3 Недавно одна учительница предложила своим ученицам написать, за кого из героев «Горя от ума» они вышли бы замуж. Чацкого выбрала только одна — то ли святая, то ли дура. Самым же завидным женихом оказался Скалозуб (еще бы: «И золотой мешок, и метит в генералы»). Многие предпочли Молчалина (ведь «он дойдет до степеней известных»), несколько девочек не побрезговали Фамусовым. Однако можно не сомневаться, что, поступая в вуз, те же ученицы будут бичевать фамусовское общество и клясться в любви к Чацкому.
4 «Учительская газета», май 2003 г.
5 «Известия», 1 апреля 2003 г.
6 Судите сами. Вот текст, из которого вырвана цитата: «Раскольников есть истинно русский человек именно в том, что дошел до конца, до края той дороги, на которую его завел заблудший ум. Эта черта русских людей, черта чрезвычайно серьезная, как бы религиозности, с которой они предаются своим идеям, есть причина многих наших бед. Мы любим отдаваться цельно, без уступок, без остановок на полдороги; мы не хитрим и не лукавим сами с собой, а потому не терпим мировых сделок между своею мыслью и действительностью. Можно надеяться, что это драгоценное, великое свойство русской души когда-нибудь проявится в истинно прекрасных делах и характерах. Теперь же, при нравственной смуте, господствующей в одних частях нашего общества, при пустоте, господствующей в других, наше свойство доходить во всем до краю — так или иначе — портит жизнь и даже губит людей. Одно из самых печальных и характеристических явлений такой гибели и хотел изобразить нам художник».
7 Стиль, орфография и пунктуация вопросов оставлены мною без изменений.
8 Тут пустили по Москве слух, что за все время экзамена никого не выпускают в туалет. Позвонил. Оказывается, не пускают только первые полтора часа, а потом — иди на здоровье!
9 Национальный фонд подготовки кадров.
10 См. хотя бы: Айзерман Л. Литература в старших классах. Уроки и проблемы. М., 2002.