Опубликовано в журнале Континент, номер 114, 2002
(Из цикла “Невыдуманные истории из недавнего прошлого”)
Сегодня многое из того, внутри чего мы все жили каких-нибудь десять-пятнадцать лет назад, по своему полному идиотизму кажется почти невероятным. И вполне может случиться, что скоро все позабудут значение терминов “выездной” и, соответственно, “невыездной”; забудут и то, как можно до судорог в спине трястись над незатейливой синей книжечкой с надписью “Служебный паспорт” и испытывать инстинктивную неприязнь ко всем официальным представителям собственной страны за границей. Люди быстро привыкают к хорошему (или хотя бы напоминающему хорошее) — так что еще через десять лет все тогдашнее станет казаться не то что “почти”, а просто невероятным.
История, которую я хочу рассказать сегодня, случилась где-то в начале восьмидесятых, когда достреливал свои последние охотничьи трофеи генсек Брежнев, ограниченный контингент советских войск в Афганистане мужественно крепил и без того нерушимую дружбу народов и когда в силу естественных при таком раскладе политических обстоятельств самолеты самого лучшего в мире Аэрофлота в Америку временно не допускались. Не будь последнего обстоятельства, не было бы и всей этой истории.
Так вот — наши самолеты в Америку, повторяю, не летали, и немногочисленные советские визитеры добирались до логова империализма на перекладных: сперва Аэрофлотом до Канады, а оттуда — уже на местных авиалиниях — до нужного города на территории США. Московский самолет (самостоятельных ленинградских и других тогда еще не было) садился в монреальском аэропорту Мирабель, откуда пассажиров автобусами перебрасывали в монреальский же аэропорт Дорваль (или наоборот — садился в Дорвале, а перебрасывали в Мирабель — теперь уже и не вспомнишь, да не в этом и дело), и путешествие в запредельно звучавшие чикаги и вашингтоны продолжалось на таких же запредельных “дельтах” и “норсвестах”. Домой всё шло в обратном порядке.
Заметим, что при всей тогдашней взаимной неприязни Союз и Штаты окончательно отношений все-таки не прерывали. Более того — несмотря на всякие демонстративные отмены рейсов, поддерживали даже некое научное общение — разумеется, в сугубо мирных областях, и в обе стороны тянулся вялый, но непересыхающий ручеек специалистов, направлявшихся на двух-трехмесячные стажировки в заграничные лаборатории. Один такой ручеек соединял Институт, где работал наш герой — а звали его Игорь, — с близким по тематике институтом около Балтимора.
Советский научный работник тех лет за границей (а тем более в Штатах) — это особая тема. Настолько грандиозная, что здесь мы ее даже касаться не будем. Забавная, почти анекдотичная история, о которой пойдет речь в этом рассказе, на такую серьезность, конечно, не тянет. Но в ней есть своя репрезентативность для тех не таких уже давних времен, и, может быть, напомнить о ней тоже будет небесполезно.
Итак, речь пойдет просто о перелете, об обратном перелете — из Балтимора в Москву. Что же до темы советского научного работника в Штатах, то из нее напомним разве только такой штрих, нужный для понимания дальнейшего. Дело в том, что в соответствии с установившейся процедурой все научные визитеры из России, куда бы они ни направлялись, обязательно должны были сначала появиться в надлежащем вашингтонском министерстве и объяснить местным чиновникам, чем они, собственно, собираются в Америке заниматься. Точно такая же процедура обязательна была для них и на обратном пути — с той лишь разницей, что теперь они должны были доказывать, что поездка прошла не зря и они кое-что в копилку американской науки бросили. Понятно, что в связи с таким распорядком командированным и на обратном пути, в каком бы месте ни происходила сама работа, приходилось на полдня заезжать в Вашингтон. А уж оттуда на перекладных добираться до Москвы.
Игорь в такой командировке оказался уже вторично и был кое-чему учен, а вот его коллега, с которым они встретились в Вашингтоне и должны были вместе лететь в Москву, возвращался только из первого набега.
Вашингтонским бытом большинства советских ученых (гостиницы, билеты, встречи, проводы и все такое прочее) постоянно занималась одна и та же министерская дама. Было известно, что отличается она исключительной говорливостью, горячим вашингтонским патриотизмом и полным безразличием к показаниям часовых стрелок. С этой дамы все и началось.
Расписание у них на последние сутки было такое. С вечера паковаться — та еще работа, когда все накупленное для дома и семьи надо впихнуть в два багажных места, да еще чтобы по весу и размеру они не превышали аэрофлотовских норм. Единственным резервом тут служила ручная кладь, в которую плотнейшим образом вгонялось все что потяжелее. При этом выглядеть эта самая ручная кладь должна была на разрешенные пять кило и нести ее надо было, не сгибаясь, а элегантно и даже поигрывая. Далее по расписанию: упаковавшись — спать, сколько получится. Потом завтрак и отчет. А там прощальная прогулка (точнее, проездка) по Вашингтону в сопровождении упомянутой уже говорливой дамы. С прогулки — в гостиницу за чемоданами и сразу в аэропорт. Перелет до Монреаля — часа три, там еще час на переезд из одного аэропорта в другой, где необходимо оказаться за два неизвестно кем положенных, но неукоснительных часа до отлета московского рейса. Ну а там, считай, и дома. Такой вот простой, четкий и вроде бы легко выполнимый план.
Однако, как ни гладко все было на бумаге, без оврагов, да еще каких, не обошлось. Осложнения начались вечером предотчетного и предотлетного дня. Первая запятая объявилась с багажом. Довольно скоро выяснилось, что как ни примеряйся, но у обоих налицо явный перевес и каждый из четырех (по два на душу) чемоданов тянет заметно выше положенных аэрофлотовских килограммов. По официальным правилам это означало, что необходимо вполне прилично доплатить, о чем и речи быть не могло по причине полной вытраты всех имевшихся долларов (по нескольку центов каждый увозил в кармане в качестве сувенира). Правда, бывалые путешественники уверяли, что сами американцы на мелочи вроде пятикилограммового перевеса вообще внимания не обращают. Стало быть, на пути из Вашингтона до Монреаля бояться нечего, а в Монреале на регистрации и загрузке нашего рейса, наряду с соотечественниками, попадаются и простые канадцы, которые к стремлению советских гостей прибарахлиться относятся вполне сочувственно. Так что — на кого нарвешься; но могут и без звука пропустить. На это и решено было надеяться — тем более, что о частичной разгрузке ни один из наших героев и не помышлял. Однако в душах обоих некое томление все-таки поселилось.
Следующая неприятная неожиданность ждала их в министерстве. Когда подошла пора прощаться, американский чиновник, руководивший допросом (в американской версии — дебрифингом), неожиданно вынес из соседнего кабинета довольно большой картонный ящик, на редкость красиво и мощно засургученный со всех возможных сторон. “Вот о чем я вас попрошу, господа, — сказал он таким тоном, что стало ясно: об отказе и речи идти не может. — Передайте, пожалуйста, этот пакет вашему директору. Здесь ничего особенного — разные памятные фотографии о его недавнем визите. Но передает их наш министр, так что в некотором роде их можно рассматривать как межправительственную почту”. Поставил ящик рядом с Игорем и откланялся.
Ящик был легким, но само его наличие означало, что у них появилось пятое место — да еще место, требующее особого внимания! И как с ним в самолет — один Бог знает… То есть оба отлично понимали, что при перелете от Вашингтона до Монреаля вышняя помощь им потребуется вряд ли. А вот что будет при посадке в самолет родного Аэрофлота, предсказать было трудно. Вернее, впрочем (чего уж там!), очень даже легко было предсказать, что ничего хорошего от встречи с аэрофлотовцами в этом случае ждать не придется.
Очередная заминка вышла во время экскурсии по городу, на которую их повезла говорливая дама из министерской службы встреч и расставаний. Ведомая мастерской рукой гидши, машина катала и катала наших героев от одного квартала к другому, а восторженный монолог вашингтонской патриотки вколачивал им в головы разные исключительно бесполезные мелочи, о которых можно рассказывать до бесконечности. Робкая попытка Игоря напомнить, что скоро вылет и времени осталось только-только заехать в гостиницу за багажом, разбилась о категорическое заявление опекунши, что всех и всегда она возит именно так и до сих пор все было хорошо. Игорь все больше мрачнел, ибо твердо знал, что опоздание к отлету на Родину означало возможное невозвращенство со всеми положенными последствиями. Наконец, он железным голосом заявил, что если они сейчас же не повернут к гостинице, он попросту возьмет такси. Дама нехотя согласилась, и экскурсия прервалась на полуслове.
В аэропорт прибыли минут за двадцать до вылета. Трясло уже не только улетавших (трудно даже представить было последствия возможного опоздания, кто бы ни был в нем виноват!), но и опекуншу, которая тут же ринулась заглаживать свою вину. Увидев за компьютером здоровенного черного человека, из-под ног которого в темную дыру уходила лента багажного транспортера, дама бросилась к нему. С трудом волоча непомерной тяжести чемоданы, туда же подтащились и наши герои. Подвывая от нетерпения, дама искательно лепетала, что вот, дескать, ученые господа из России опаздывают и жизненно необходимо поскорее отправить их багаж в самолет, а их самих к выходу на посадку.
Черный человек неторопливо взглянул на всю группу, и, встретившись с ним глазами, Игорь как-то нутром понял, что если до сих пор жизнь негра текла вполне уныло, то теперь она озарилась достойной сверхзадачей — сделать все возможное, чтобы багаж ученых господ из России на нужный рейс не попал, а еще лучше, чтобы и сами господа к посадке опоздали.
С тупым, доходящим до безразличия отчаянием Игорь следил, как черный человек неспешно переносит на транспортер их чемоданы, как долго и внимательно читает билеты, что-то отрывает, что-то штемпелюет… Негр работал как во время итальянской забастовки, но зато к перевесу и лишнему месту в кабине (выпустить из рук начальственную коробку они не рискнули) он и не подумал придираться (что показывает, насколько изобретательнее отечественная сфера обслуживания). Наконец, он протянул нашим героям билеты и посадочные талоны, и оба помчались на посадку. В салон влетели последними, несказанно радуясь, что посадка в самолет в Америке мало чем отличается от посадки в автобус и продолжается чуть не до самого взлета.
Часа через три они уже были в Монреале и, с некоторой тревогой вспоминая выражение лица черного регистратора, ожидали свои вещи у здешней черной дыры. Наконец, дыра выплюнула на транспортер десяток-другой чемоданов, баулов и коробок. Вещей Игоря и его коллеги здесь не было. Транспортер остановился, показывая, что выдача закончена.
Некоторое время наши герои продолжали бессмысленно ждать, пока не догадались обратиться к канадскому дежурному и не выяснили, что их багаж остался в Вашингтоне, откуда его благополучно отправили следующим рейсом, так что всё барахло уже в воздухе и прибудет сюда через два часа. Коротко и ясно! Когда же Игорь забормотал что-то о пересадке, транзите и всем таком прочем, дежурный довольно безразлично ответил, что и в этом он никакой проблемы не видит: они могут оставить адрес, и багаж именно туда и отправят, а если рейс из Канады в Москву бывает только два раза в неделю, это значит всего-навсего, что свой багаж они получат не в день прилета, а еще через три дня, делов-то!
Одно слово — сытый голодного не разумеет… В реальности же это простенькое дорожное происшествие Родина обставила бы самым драматическим образом. Начать с того, что наши герои никак не смогли бы лично встретить следующий монреальский рейс, поскольку к тому времени сдали бы уже загранпаспорта, превратились бы в простых советских граждан, и заветная конвейерная лента находилась бы для них за надежной стеной родных погранвойск и таможни. И кто его знает, сколько и каких бумаг из самых серьезных инстанций понадобилось бы им, чтобы добраться до собственного багажа. Во-вторых же, как всем было очень хорошо известно, остающийся хоть на миг бесхозным багаж загранрейсов шустрые работники Аэрофлота обчищали со скоростью и умением совершенно необыкновенными, ничем при этом не брезгуя.. А при таком раскладе — что сулило бедолагам предложение живущего в счастливом заграничном неведении канадского дежурного?!
Поблагодарив его, они направились к своей ручной клади: две спортивных сумки в ожидании хозяев сиротливо стояли у стены, и только начальственная коробка нагло подмигивала сургучными печатями. На ней и задержался взгляд Игоря. Внезапно в голове у него что-то щелкнуло и отчетливо послышался голос вашингтонского чиновника: “В некотором роде вы можете рассматривать это как межправительственную почту”. А ведь о том, что их генеральный директор связан личными и довольно близкими отношениями с одним из тогдашних лидеров на самом-самом верху, знали не только американские начальники! У наших героев была коробка, адресованная лицу исключительной значительности!..
Пока еще не сильно, но запахло спасением. И в ответ на безнадежное “Что же нам теперь делать?” своего товарища по несчастью Игорь решительно сказал:
— А мы сейчас позвоним в представительство Аэрофлота. Главное, стой и не вмешивайся!
Коллега посмотрел на него, как на идиота: а то неизвестно, какого сове-та или сочувствия можно ждать от нашего чиновника, всегда и во всем остающегося на своем трудном заграничном посту советским человеком!
Но, сказано — сделано. Получив от канадского дежурного номер аэрофлотовского представительства в Монреале, Игорь начал скармливать автомату отложенную на память мелочь. Он выяснил, что главный аэрофлотовский представитель в настоящий момент находится во втором монреальском аэропорту и лично наблюдает за подготовкой к рейсу того самого самолета, на котором им предстояло вылетать. Игорю удалось даже узнать телефон стойки, за которой уже шла регистрация на московский рейс. Позвонил туда. После не особенно долгих переговоров атмосфера неясной подозрительности слегка рассеялась, и в трубке зазвучал, наконец, нетерпеливый начальственный голос:
— Ну, что там еще у вас?
Игорь представился, в нескольких словах обрисовал положение и совершенно невинным тоном спросил, что теперь делать. От такой наглости и собственного возмущения аэрофлотовский начальник сперва просто онемел. Но чуть только немота его отступила, обрушил на Игоря целый водопад гневных, захлебывающихся, бессвязных выкриков. Игорь узнал, что это хамство беспокоить по пустякам… людей такого уровня!.. кого интересует?!… советские люди не барахольщики, а представители!… наплевать!… как штык, быть к самолету!… никакие провокации не помешают своевременному!… никто рейс задерживать не будет!.. как вообще таких выпускают?!…
Ну и все такое прочее, закончившееся традиционным “Да я вообще о вашем поведении сообщу куда надо!”.
Выслушав все это, Игорь с нежностью глянул на засургученную коробку и подумал, как хорошо знать что-то, о чем не известно другим.
— Видите ли, — задушевно и вместе с тем почтительно перебил он трубку, — я, разумеется, готов плюнуть на эти чемоданы, век бы их не видать, но сложность в том, что среди личного багажа находится пакет документов, переданных американским министром для товарища Н! И когда я спрашиваю, как нам получить отставший багаж, то имею в виду именно этот пакет.
Чиновник, который никак не мог видеть стоявшей у ног наших авантюристов коробки, а поверить Игорю — хотя бы из чувства самосохранения — был просто обязан, снова онемел. Но теперь это была не немота возмущения, а молчание высокой трагедии! Игорю даже показалось, что он слышит, как собеседник хватает воздух внезапно пересохшим ртом. Ведь по всему выходило, что теперь уже ему, представителю Аэрофлота, надо было думать, что делать с этим чертовым багажом и перед кем и как объясняться в случае осложнений. Так что теперь в лице представителя Аэрофлота на выручку личного багажа наших героев должно было придти само Государство. Правда, первая реакция Государства после очередного приступа немоты была с явным обвинительным уклоном.
— Да как вы смели, — прошипел чиновник, — отдать такой пакет в багаж?!.
“Клюнуло”, — ликовал Игорь. — Но на всех инструктажах нам тысячу раз повторяют, — отчеканил он, — что недопустимы никакие нарушения местных правил и лучше не сделать работу, чем попасться на какую-нибудь провокацию. Разве не так?
— Так, — обреченно подтвердил голос в телефоне.
— Ну вот, — неумолимо продолжал Игорь, — в Вашингтоне от нас категорически потребовали сдать коробку в багаж. Слишком большая — наверное, документов очень много… Что нам было делать — срывать печати и рассовывать правительственные документы по карманам?! Так что нечего на нас зря шуметь (тут он придал голосу некоторую обиженность с элементом строгости), давайте лучше вместе подумаем, как выкрутиться из этого положения.
Это было беспроигрышно. И голос сдался на милость победителя.
— Хорошо, — смиренно произнес он, — как вы сказали, ваше имя-отчество?
Игорь повторил.
— Перезвоните мне минут через пятнадцать, а я прикину, что можно сделать.
Игорь положил трубку и взглянул на напарника. Тот, побелевший было от ужаса, немного ожил и смотрел на Игоря с проснувшейся надеждой. Жизнь начинала слегка улыбаться.
Через пятнадцать минут Игорь перезвонил. Голос откликнулся немедленно. На этот раз он звучал так, как и положено руководящему советскому голосу — решительно и делово.
— Так, слушайте внимательно. Долго задерживать наш самолет я не смогу (надо же — задерживать — самолет!) Будем действовать так. Вы дожидайтесь багажа — самолет будет вовремя. Сразу хватайте чемоданы и бегом (ха, “бегом” — видел бы он эти чемоданы!) на выход. В автобус не садитесь. Вас встретит лимузин (значит, успел мужик переговорить с посольством — такую бы энергию… да уж ладно…) Шофер будет гнать на предельной скорости. Прямо из машины бегом на посадку. Я вас встречаю у входа в аэропорт. Таможня вас смотреть не будет (а когда это канадская или американская таможня вообще смотрели? — да им плевать глубоко!). Если все будет нормально стыковаться, то должны успеть. Багаж погрузим прямо в самолет — там будет ждать наш работник. Коробку с почтой разрешаю взять в салон (а где ее раньше везли, а?) Зарегистрирую я вас прямо сейчас — давайте номера ваших билетов и паспортные данные. Все, действуйте, как договорились.
Дальше пошло по плану. Под спасительной сенью коробки с “документами” они дождались прилета своего барахла. Разумеется, их чемоданы появились на транспортерной ленте в самом конце — отставший багаж с предыдущего рейса был погружен в первую очередь, так что теперь увидел белый свет последним. Согнувшись под грузом, они проследовали мимо безразличных таможенников к выходу для транзитников и увидели прямо напротив двери огромную черную машину и смуглого парня в красивой униформе. В руках парень держал табличку, на которой почти правильно было написано имя Игоря. Не успели наши путешественники толком утонуть в прохладных кожаных креслах-сиденьях, как машина уже мчала их (и коробку!) к московскому самолету. Канадский водила знал свое дело, и когда они прибыли к месту назначения, до отлета московского рейса оставалось еще прорва времени — минут двадцать. У входа ждал здоровенный мужик в темном официальном костюме и при галстуке. По тому, как ринулся он к их лимузину, наши герои сразу узнали материализовавшийся голос из телефонной трубки. Спеша навстречу, чиновник как пароль громогласно выкликал Игоревы имя-отчество, а они в ответ радостно махали руками, как киношные полярники на киношной же льдине — родному самолету. Такая вот встреча друзей.
— Бегом на контроль — третья стойка, — деловито произнес встречающий, с заметным отвращением покосившись на джинсы и кроссовки, натянутые на тела наших путешественников (кто таким вообще что-то доверить мог?!).
— Извините, но у нас тут маленькая проблема с перевесом, — совершенно несвоевременно решил вдруг вступить в разговор напарник. Игорь стремительно пнул его ногой, чтобы заткнулся. К счастью, аэрофлотовцу было не до их лепета. Он мгновенно выдернул из лимузина два самых больших чемодана и, взяв по одному в каждую руку, действительно бегом двинулся к стеклянному входу. От такой грузоподъемности (объяснявшейся, судя по всему, экстремальной ответственностью перед вышестоящими) Игорь и его коллега остолбенели. Впрочем, тут было не до размышлений и обобщений. Схватив остатки багажа (и коробку!), они ринулись догонять своего благодетеля. Это удалось им не вполне, и, когда они дотопали до заветной третьей стойки, представитель Аэрофлота уже давно стоял там, громко крича в их направлении: “Паспорта! Паспорта готовьте!”.
Паспорта были извлечены со скоростью ковбойских кольтов, и с такой же скоростью в них появились потребные штампики. Похватав багаж, наши герои рванули к выходу на поле. В те годы даже в Канаде подвесные коридоры прямо к двери самолета подавали еще не везде и не всегда, поэтому сначала их ждал автобус. Они сами, так и не взвешенные чемоданы и коробка мгновенно оказались внутри, и автобус двинулся к самолету.
Аэрофлотовский благодетель, склонившись над плечом водителя, смотрел на темное поле с видом пиратского капитана перед абордажем. Ехать было две минуты. Они вывалились из автобуса с кучей багажа, который (но не коробка — ее схватил сам аэрофлотовец) был мгновенно подхвачен двумя стоявшими у самолета парнями и тут же влетел в очередную черную дыру, на этот раз — открытого багажного люка. А наши герои уже поднимались по трапу. Все происходило в абсолютном молчании. Еще через минуту они были в салоне. До официального времени отлета оставалось пять минут!
Аэрофлотовец тронул Игоря за плечо:
— Коробку я пристрою у экипажа. Спокойнее будет. В Москве вам ее отдадут.
С этими словами он повернулся и куда-то пошел. Игорь решил, что эпопея закончилась, и двинулся вглубь салона, чтобы выбрать места поудобнее — в билетах они не обозначались: народу по этому маршруту летало немного и с местами проблем не было. И тут послышалось первое “здравствуй” Родины. Оно пришло к ним с криком мордатой стюардессы, перегораживавшей проход где-то на уровне десятого ряда:
— Дальше нельзя! Занимайте свободные места! Садитесь по трое! Так надо для центровки!
Разумеется, двух мест рядом на плотно упакованных рядах уже не было. Разбалованный лимузином и заботой аэрофлотовского начальника, Игорь забылся и начал взывать к разуму барышни:
— Послушайте! Двух мест рядом уже нигде нет, а нам с коллегой хотелось бы сидеть вместе. Тем более, что лететь десять часов и нам есть, о чем поговорить. Давайте мы сядем на следующем свободном ряду.
Кубическая барышня задохнулась злобой:
— Ты чего это меня поучать вздумал?! Сядешь, как сказала. Приказ командира. Дома наговоритесь!
Все еще отравленный разнузданным духом Запада, теперь уже опрометчиво вскипел Игорь:
— Во-первых, с чего вдруг вы мне тыкаете? А во-вторых, не считайте меня за дурака — вам просто лень еду по всему салону разносить. И не пудрите мне мозги вашей центровкой и приказами! Где нам удобно, там и сядем. Пустите!
Это прозвучало сильно. Куб чуть растерялся и слегка сдвинулся. Но тут же спохватился, и дальше пошло привычное:
— Умнее всех, да? Так вот я в Москве куда надо сообщу, как вы тут (все-таки “вы”, хотя, может быть, она просто имела в виду сразу обоих и два отдельных “ты” в русскоязычной сумме стали почти приличным “вы”) нарушаете. Управа найдется!
Неизвестно, чем бы закончилось это столкновение, но ситуацию разрядил появившийся, словно бог из машины, аэрофлотовец, который, как оказалось, никуда пока не уходил и последнего “прости” еще сказано не было.
— Где же вы? — окликнул он Игоря. — Мы вам уже в первом классе стол накрыли, а вы все не идете и не идете…
— О, спасибо, — не растерялся Игорь, — как-то от всей этой нервотрепки голова кругом, забыл в какую сторону идти. Но ничего, нас и здесь любезно встретили.
Последнюю часть фразы он нарочито отчетливо проговорил, в упор недобрым взглядом глядя на остолбеневшую стюардессу. Ее и без того бесформенное лицо прямо-таки стекло побелевшей от ужаса массой куда-то под черный форменный галстук. В остановившихся глазах без труда читалась незатейливая мысль:
— Господи, кого же я облаяла ?! Не видать мне больше загранок! Хана!
Но Игорю было не до ее переживаний. Они с коллегой развернулись в проходе и проследовали в первый класс, где приобщившийся посредством злополучной коробки к важным правительственным делам аэрофлотовец постарался не ударить лицом в грязь и распорядился накрыть вполне приличный по тем временам стол: хлеб, колбаса, икра, лимоны и коньяк. Самолет уже явно отставал от графика, но представитель покинул наших героев не раньше, чем выпил вполне приличную рюмку коньяка за их счастливое путешествие и три раза повторил, где именно находится заветная коробка и у кого им надо ее получить по прибытии в Москву. Уже почти уходя, он все же не сдержался и вроде бы в шутку, но на самом деле еще как всерьез попросил:
— Вы уж там дома не забудьте директору своему сказать, как мы тут его почту выручали. Аж самолет задержали!
— Не сомневайтесь, — заверил Игорь.
И благодетель исчез навсегда.
Но, как оказалось, и это был еще не конец приключения. Самолет уже выруливал на взлет, они с напарником, победительно глядя друг на друга, разливали по второй, когда Игорь почувствовал некое легкое поглаживание в районе правого предплечья. Он обернулся и увидел почтительно приникшее к его рукаву и совершенно умильное лицо стюардессы, о которой Игорь уже успел позабыть. Девица явно шла ва банк. Ва банк ее был прямолинеен и прост, как правда. Безо всяких вступлений она негромко проворковала:
— У меня тут, кстати, от предыдущего рейса осталась упаковочка баночного пива и коробочка кока-колы. Я к посадке ее вам заверну, ладно? Себя побалуете и детишек, а?
Хотя искушение и было, но Игорь решил ограничиться моральной победой.
— Забудьте об этом, — свеликодушничал он, — я вижу, что вы умеете улыбаться и разговаривать нежным голосом. Этого вполне достаточно.
Мир был заключен. Кубическая стюардесса облегченно удалилась. Они же принялись наслаждаться перелетом по высшему разряду. Больше до самой столицы никаких приключений не было. Да и выгрузка в Москве прошла почти гладко, если не считать того, что из чемодана Игорева спутника (который не послушал мудрого совета и не положил поверх всех вещей чего-нибудь вроде пальто) шустрые шереметьевские разгрузчики через щель между двумя замками вытащили все, до чего только могли дотянуться их тренированные пальцы. Коллега было огорчился, но вспомнил, как всего десять часов назад мысленно прощался со всем своим барахлом, и успокоился.
Да, заветную коробку им, разумеется, почтительно вручили, и уже на следующий день Игорь лично, а не через секретаршу, отнес ее Боссу, чтобы иметь возможность кратко рассказать, что эти драгоценные фотографии были по вине чужеземной авиакомпании почти утеряны, но спасены благодаря самоотверженной помощи советского аэрофлотовского представителя и вот доставлены по назначению. К рассказу Игорь приложил визитную карточку монреальского аэрофлотовца.
Через несколько недель генеральный, случайно столкнувшись с Игорем в коридоре, остановился, чего-то повспоминал и, наконец, сказал:
— А! Вот — я в Канаду летал. Тому парню, что мою посылку выручил, спасибо сказал. Он меня встречал там и провожал. Доволен был, что я вспомнил. Тебе привет.
Редкий случай, когда все остались довольны.
Владимир ТОРЧИЛИН — родился в 1946 г. в Москве. Окончил химический факультет МГУ. Доктор химических наук, профессор, лауреат Ленинской премии. С 1991 г. работает в Гарвардском и северо-восточных университетах (США). Как прозаик печатался в “Авроре”, “Волге”, “Континенте”, “Севере”, а также во многих американских журналах и газетах. Автор книги “Странные рассказы” (1995, Москва) и сборника прозы “Повезло” (1997, США). Живет в Бостоне.