Стихи
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 61, 2018
***
Что там у русских? У русских – зима.
Солнца под утро им брызни.
Все разошлись по углам, по домам,
все отдыхают от жизни.
И пересели на санки
все их бессчетные танки.
Мамка сховала под санки ежат.
Всюду герои без счета лежат.
Что там у русских? У русских – темно.
Теплится еле Никола.
Ветер хозяйски проходит в окно
в малокомплектную школу.
Нолик рисует на парте.
Вот ваше место на карте.
Только ушел – честь по чести
рядышком с ноликом – крестик.
Что там у русских? У русских – погост.
Фото, иконки, медали.
Как-то весною летали до звезд,
много их там повидали.
Несколько даже сюда привезли,
вон, на погосте, мерцают вдали.
Нерукотворный аукали свет.
Звезд там не счесть. А Гагарина нет.
Что там у русских? Все то же – зима.
Спят, уж такая порода.
Русские сны – как пробудит земля
все наши соки и воды,
как они стылую землю взорвут,
и как по миру пойдут и пойдут
наши болота и Волги.
Наши «Бессмертные полки».
***
Звук прошелся по бульварам этим,
прозвенел, и трудно стало с ним.
А потом – не слышен, не заметен,
он ушел, наверное, к другим.
Трудно нам – всегдашним и вчерашним.
Что дают нам, то не узнаём.
Но зато лукаво и бесстрашно
звуки безобразные поём.
О любви, о доблести смертельной,
о мечтах взбесившейся земли.
И об этой песенке метельной,
что звучала где-то там вдали.
***
Свет последний, весь, что был, уволок
сторож света в глубину своих крыш.
Ты умеешь так смотреть в потолок,
что он рухнет, если не прекратишь.
А еще в окно умеешь смотреть,
намагничивать декабрьскую тьму.
Этим взглядом никого не согреть,
да тебя и не учили тому.
Ты спросил однажды, всех их подряд,
почему же ты такой, отчего?
– Позови и постучи – отворят.
Но ты так и не позвал никого.
***
Смерть приходила в длинном своем пальто.
Следом – две пары юные, всякие сарацины.
Кто-то еще прекрасный, теперь и не вспомнить кто.
Что-то играло в холле – «Адажио» или «Скерцино».
Та, что в пальто была, принесла букет.
Вот он, как нежно пахнут его фиалки.
Мне передали синий ее конверт.
В этом конверте было – «Мне никого не жалко».
Перебирал бумаги, прятал я книги в скотч.
Всё вспоминал, чем стали и кем мы были.
И как часы пробили, вышел в тугую ночь,
прочь от огней рекламы, мимо автомобилей.
***
Сколько города – хмурого, вражьего.
Всюду тень, но не спрятать лица.
И бетон, куда заживо, заживо
замурованы наши сердца.
Разве голос твой, образ отыщется?
А отыщется – сразу сотрут.
Лишь газету и всякую пищецу
тут мгновенно тебе подают.
***
Улица, раздваиваясь, множась,
говорит мне только об одном:
ты, крича, петляя и куражась,
все молчишь, ты позабыл о том
что ты говорил в кафе за стойкой,
чем кипел и что бросало в дрожь.
Где же твои мужество и стойкость?
Почему ты снова мной идешь?
– Улица, заботливая нянька,
вот наш желтый дом в конце пути.
Ты прости, но все-таки отстань-ка.
Не мети так снегом, не мети.
***
Люди как себя поднимут,
вот себя, на крепость ту?
Люди так себя подвигнут –
на неправду, пустоту:
люди скажут – нужно неба,
нужно праведной земли,
а еще недавно хлеба
в магазин не завезли.
Люди скажут много-много.
Скажут даже – ё-мое.
И полягут все за Бога,
за Отечество свое.
***
Отмерцали зыбко семафоры,
отразясь в испарине земли.
И людей – все сны их, разговоры –
снова в ночь куда-то повезли.
Там сидела девушка согбенно,
и поодаль – кто-то там еще,
одинешенька во всей вселенной,
что смотрела ей через плечо.
Гнуло её тяжкое раздумье,
неизвестность, что в конце пути.
И глядя в осеннее безлунье,
всё пыталась рассмотреть, найти
огонек какой или строенье,
сваи вниз летящего моста.
Но земля, как в первый день творенья,
ей была безвидна и пуста.
***
Верую в Бога Живаго Исуса Христа,
Святого, жалкого, снятого ночью с креста.
Верую – грубо и тупо – в Него одного.
Глупо, ох, глупо. Тогда вы скажите – в кого?
Где нам поставлена плошка – лакать и лакать?
Кто нас полюбят немножко – опять и опять?
Кто нас – с котятами-кошкою будет искать?
Где нам – хоть трошки, хоть трошки – пожить и поспать?
***
Когда ты еще пожалеешь,
когда ты опять пожалеешь,
что так и не стали одним…
Скажу я тебе еле-еле,
отвечу тебе – пили-ели.
И спали еще, и метелью
ходили. И ладно, Бог с ним.
Вот – сдача, ненужный остаток.
Вот – с дачи вернулись домой.
Вот я – твой напрасный придаток.
Вот ты говоришь – Боже ж мой.
Ты вспомнишь нас всех, посчитаешь,
убавишь немножечко лет.
Вот дверь ты опять открываешь.
А там никого уже нет.
***
А потом оказалось, что дело совсем в другом.
Что и не был-то я таким.
Билась жизнь в меня – бим-бом-бом.
И сказал я ей – да и черт с ним.
Все с людьми встречался я – динь-дон-динь.
Льды вздымались – реки еще, моря.
Говорили все мне – остынь, остынь.
Зря говорили. Всё говорили зря.
***
Калека русской поэзии,
поэт Евгений Александрович Евтушенко
рассказывает:
– Без меня не было бы ничего –
Пушкина, Шекспира, Шевченко, Братской ГЭС.
Русские хотели бы войны
и ясень не знал бы, что ответить.
Но самое главное – без меня не было бы
Андрея Андреевича Вознесенского!
Который уже не ответит,
Который задохнулся своей астмой
в осеннем Переделкине.
– Все мы с тобой переделали, Евтух, –
отвечает Андрей Вознесенский. –
Пастернака вот похоронили
и других немало.
Ебаный стыд, ебаный стыд.
Ты меня, Евгений Александрович, на рассвете разбудишь.
Плакать будешь в автомате.
Но – нет!
Не дозвониться уже до нас!
А русские – да – они никогда не хотели воевать.
Но пришлось.
***
Не печалься обо мне,
недоступный абонент,
в неприступной глубине.
Здесь тебя уже не ждут.
Небо стягивают в жгут.
Солнце жгут и листья жгут.
Все расселись по местам.
И вода ожог весла
тихо к морю понесла.
И язЫкам и дарам,
и заморским дохторам
несть числа.
***
Верни мою веру и оберни ее –
хорошо бы – в рассвет.
Веру верни мою, ведь верней ее
ничего и нет.
Нет ничего. Кроме страсти и радости.
Но вера им – не нужна.
И веера распускаются всякою сладостию.
И ночь нежна.