Рассказ
Перевод с английского Маргариты Меклиной
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 61, 2018
Перевод Маргарита Меклина
Поэт,
драматург и прозаик Джерри Мак Доннелл родился в 1950
году. Его пьеса для двух актеров «Добраться домой» впервые была поставлена в Криптовском Театре в Дублинском замке в 2001 году. Радиоверсия пьесы прозвучала на RTE Radio 1 в 2008 году со
знаменитым ирландским актером Дэвидом Келли в роли отца и Марком Ламбертом в
роли сына. Его пьеса «Чьи вены сверкают молнией», по мотивам жизни и
произведений ирландского поэта Джеймса Кларенса Мангана (1803 – 1849), была поставлена в Новом Театре в
Дублине в 2003 году. Его либретто для камерной оперы, «Поэт и муза» (музыка
композитора Джона Берна), тоже связано с Манганом.
Заинтересованность
Мак Доннелла ирландскими евреями вылилась в пьесу
«Песнь Соломона», монографию «Еврейское Влияние на “Улисса”» и сборник
монологов «Элегия Топкого Острова», в которых евреи Ирландии XIX века вещают из
могилы о своих ушедших жизнях. В 2015 ирландское издательство «Лапвинг» опубликовало книгу «Я внимал ирландскому еврею»,
собрание прозы и поэзии, впоследствии переведенное на румынский язык. Из-под
пера Мак Доннелла также вышел монолог «Бездомный»,
который прозвучит на ирландском радио в этом году.
Беспокойство
Рассказ
Утренний
поезд пробирался легко и вуайерично через городские
задворки, поверх тянущихся, с яблоневыми и грушевыми деревцами, садов, среди
которых мелькали то куст розы, то фуксия, борющиеся за жизнь на клочке земли.
Наконец он приостановился и выпустил из себя, как пар, офисный люд. Я вспомнил
собственный кабинет со столом, на котором росла пирамида бумаг. Моя работа
сильно меня утомляла и бесконтрольно ползла под откос. Сходя с ума от скуки, вечно
в напряжении, я часто задумывался, сколько еще продержусь на этой обещающей
пенсию должности. Я хотел стать писателем, но пока просаживал время в бумажной
конторе, мои шансы на успех приближались к нулю.
По
своему обыкновению я сидел против хода движения, в последнем вагоне, наблюдая,
как настоящее мгновенно обращается в прошлое. Поезд, покинув станцию, набирал
скорость, когда я увидел объятую пламенем женщину. Она стояла в саду, и ее руки
были соединены над головой, будто в молитве. Я огляделся по сторонам, чтобы
понять, заметил ли ее еще кто-то помимо меня. Но нет, с моей стороны пассажиры повыредели: только несколько дремлющих голов,
приклонившихся к окнам. Неужели мне померещилось? На дворе стояла осень, и,
возможно, это был обычный костер, пожирающий сухие поленья и листья. Наверняка
женщина просто стояла позади языков пламени, присматривая за костром.
Несомненно, я видел белый овал женского лица, буквально за несколько секунд до
того, как пламя вздыбилось вверх.
Я
добрался до офиса и, проверив электронную почту и автоответчик, пошел выпить
чаю, а также поведать коллегам о том, что увидел. То ли не веря мне, то ли
поразившись рассказанному, они спросили меня, почему я решил, что это женщина.
– У
нее были тонкие женские руки, – ответил я.
Они
посмеялись – у них-то были уверенные, крепкие руки – и заявили, что если я не
ошибся, то уже в шесть часов об этом объявят по телевизору.
– Она
стояла в саду с соединенными над головой руками, напоминавшими шпиль церкви.
Сотрудники
смотрели на меня как на полного идиота.
–
Как поэтично, – отметил Деннис.
С
сутулыми плечами и впалой грудью под бежевой рубашкой из полиэстера, худой и
какой-то остроконечный в своем коричнево-сером костюме, он сидел в
расслабленной позе с трубкой во рту. Типичный государственный служащий старой
закалки, владеющий ирландским, латынью и греческим. Полагалось, что, когда он
выйдет на пенсию, нам всем будет его не хватать. Сотрудница с чаем
перекрестилась.
– Поджечь
себя! Не лучший способ отправиться на тот свет.
– А
я бы теплым летним вечерком зашел в океан, туда, где поглубже.
– Я
бы заглотил кучу таблеток и запил бы их алкоголем. Целой бутылкой водяры!
– Я
знаю парня, который за три часа предпринял три попытки покончить с собой, –
заявил я. – Только он вышел из дома в пижаме, чтобы утопиться в реке, как
увидел, что та пересохла. Затем, перейдя дорогу, очутился на железнодорожных
путях, но поезд так и не прибыл. В отчаянии он пробил головой стеклянную дверь
магазина и весь поранился, но не погиб.
– Нужно
ему выдать приз за усердие, – сказал Деннис со своим характерным смешком.
Посмеявшись
и вымыв тарелки с чашками, женщины направились в офис. Я подлил себе чая и сел
за стол.
–
Зачем люди себя поджигают?
–
Беспокойство, – промолвил Деннис приглушенным голосом, как будто доносившимся с
далекого океана. – Неодолимое беспокойство! Борьба с душевной болью путем боли
физической!
– Выжигать
огонь огнем, – прокомментировал я.
Он
не ответил, оставив меня с ощущением, что мои реплики неадекватны. Мы часто
разговаривали о литературе и искусстве, а также об опере – его коньке.
– Бальзам
на дюжину ранок от офисных документов, – говаривал он.
Хотя
я был всего лишь подобострастным подопечным во время наших с ним разговоров,
мне хотелось, чтобы посреди сухих растущих дюн работы случалось побольше этих
оазисов.
– Я
бы сказал, что во всех операх мира не найти смерти, напоминающей смерть этой
несчастной.
Отзываясь
о ней как об «этой несчастной», он как бы убирал весь стыд и чувство вины из
сегодняшнего происшествия, но мне не казалось уместным связывать оперный сюжет
и ее смерть.
– Может
быть, я ошибаюсь. Загляну вечером в коббовский
оперный справочник.
Он
замолчал. Я почтительно отхлёбывал чай, преклоняясь перед его всезнанием.
Молчание становилось неловким.
– Тебе
известно – хотя тебе вряд ли это известно – что мой брат покончил с собой?
Я
был шокирован неожиданностью этого заявления. Запинаяcь,
я пролепетал слова соболезнования – первые, пришедшие в голову.
–
Да, – продолжил Деннис, – он засунул голову в газовую духовку. Болтался по
городу, долго не мог освоиться, приехав сюда из западно-ирландской глубинки.
Периодически подыскивал работу на кухнях различных гостиниц, но на каждой ему удавалось
продержаться не более полутора месяцев… Это он так мне сказал, полтора месяца –
это предел.
– Почему
полтора месяца? – спросил я.
– Ровно
столько, сколько могли выдержать его нервы, насколько я понимаю. Он сказал, что
глубоко вдыхал каждый раз, когда его нанимали, и задерживал это дыхание ровно
на полтора месяца.
Он
ни с кем не общался и был молчалив. Ты знаешь, как люди обожают насмехаться над
теми, кто не похож на других? До этого тоже дошло. Начиналось все с похихикивания за спиной, а затем продолжалось обсиранием и прямыми насмешками.
Я
удивился, что Деннис отбросил свой совершенный английский и использует
разговорный язык.
– Коллеги
по работе передразнивали его манеру выражаться. Ведь дома мы общались
исключительно на ирландском… И в конце полутора месяцев он напивался,
расшвыривал по кухне горшки и миски и стрелой выметывался с новой работы.
С
глубоким вздохом Деннис поднялся.
–
Но это все позади, – сказал он. – Надо вернуться к нашему бумагопроизводству,
иначе страна замрет в ожидании, не представляя, что делать дальше.
Тем
вечером по пути домой, в своем вагоне, я пытался представить, что же увижу в
саду «этой несчастной». Будет ли там горка пепла от сожженных листьев и веток
или обугленный труп? И если второе, то, вероятно, я что-то скажу? Ткну пальцем?
Мое сердце забилось. По своему обыкновению я опять сел напротив движения. Когда
мы доехали до сада, там стояла белая палатка и прохаживались полицейские. Перед
моими глазами опять возник образ объятой пламенем женщины. Пассажиры
всматривались вниз, пытаясь разглядеть сад. Неужели я был единственным
свидетелем ужасного происшествия?
Потом
мне долго снились кошмары, в которых обычные, заурядные ситуации неожиданно
взмывали вверх огромными языками пламени. Я взял больничный. Однажды вечером я
даже влез в сад, где умерла эта женщина.
Я встал там, где стояла она, в ожидании поезда. Поезд остановился как обычно, в
форме полукруга, над садом. Несомненно, что остальные пассажиры могли хорошо видеть
то место, где я стоял, и наверняка, хоть один человек в поезде заметил
происходящее. Мне надо было в это поверить. Я больше не мог в одиночестве
переносить тревожащий ад беспокойства.
Перевод
с английского Маргариты Меклиной