Рассказ в переводе Егора Фетисова.
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 57, 2017
Перевод Егор Фетисов
Бенн К. Хольм
Я
родился в Копенгагене в 1962 году, занимался филологией в Копенгагенском
университете, защитил магистерскую по
литературоведению. В общей сложности я написал 13 романов, пять книг для детей,
двадцать новелл, вошедших в разные антологии и около двухсот рецензий на книги
для газеты «Актуально» («Aktuelt»). Роман «Неизвестный» был переведен на
русский язык, а по роману «Альбом» вышел сериал, показанный по центральному
каналу датского телевидения. В свободное от работы время я потихоньку ухожу из
дома и болею на стадионе за наш «Копенгаген».
Агония
В
то лето кит заплыл в наш фьорд.
Я
сидел у себя в комнате, пока грузчики выносили последние коробки с вещами.
Коробки были тяжелые, грузчики отдувались и пыхтели. Гремели и громыхали. С
таким же успехом они могли бы взвалить на себя весь наш дом и вытащить его на
свалку. Мама уже два часа не выходила из ванной. А от Никласа пришла очередная эсэмэска.
Потом, немного погодя, от Марко. Они писали мне с самого утра. Почему я до сих пор
не на берегу фьорда. Но я не хотел никого видеть. Правда, сидеть здесь,
пялиться в одну точку и ждать тоже было невыносимо. Я открыл окно и выбрался
наружу.
Синее
небо. Теплынь. Цветы росли наперегонки друг с другом. Дверь сарайчика была
распахнута. Обычно сарай всегда был заперт. У меня промелькнула мысль, что если
он внутри, то я закрою его там. И уйду. Но в сарае никого не было. Он просто
забыл запереть дверь, чего с ним никогда раньше не случалось.
Мебельный
фургон стоял прямо напротив дома, довольно-таки небольшой, и пока что в него не
так уж и много влезло вещей. Путь был свободен. Я запрыгнул на свой велик.
Я
летел прочь, прочь оттуда.
По
улице, застроенной виллами. Мимо футбольных полей и гольф-клуба. Прочь из
города – к лесу. Все двигались в сторону берега. Единственное, чего мне
хотелось, это укатить на своем велосипеде куда-нибудь на край света. Было
здорово ехать вот так, можно сказать, даже в мыслях появлялся какой-то порядок.
Пока я крутил педали. Но я быстро приехал. Наверное, ехал слишком быстро,
несмотря на все эти колдобины, камни и ветки на лесной дороге. Не встретил ни
одного человека. Лес внезапно закончился, тропинка оборвалась, и теперь передо
мной по ту сторону ручья расстилались поля – ровные, желтые, зеленые. Ручей
было не объехать. Я развернулся и покатил обратно, но теперь уже медленнее, совсем
медленно, почти как в замедленной съемке.
Футбольные
поля, гольф-клуб, виллы.
Компании
велосипедистов обгоняли меня, а на площади с круговым движением, откуда дорога
вела к берегу фьорда, образовалось небольшая пробка из автомобилей.
Куда
теперь? Домой? Нет, только не это! Пусть он сперва уедет.
И
я все-таки влился в общий поток.
Через
пять минут я был уже на берегу.
Там
действительно яблоку было негде упасть. Дорога,
идущая вдоль побережья, вся была заставлена машинами, припаркованными напротив
огромных, свежевыкрашенных вилл, а склон вниз к фьорду представлял собой
сплошной копошащийся муравейник. Было такое впечатление, что здесь собрался
весь город.
Да,
ведь светило солнце, и потом была суббота, и настроение у всех было немного
странное – все были готовы развлечься по полной и как будто чего-то ждали. Ни
Никласа, ни Марко нигде не было видно. Мимо меня прошествовала мама Сары с фотоаппаратом
через плечо, глянула на меня и быстро отвернулась. Вереница машин, едущих по
дороге вдоль побережья, тащилась со скоростью улитки, мне никогда раньше не
доводилось видеть здесь такую пропасть автомобилей, велосипедов и пешеходов.
Люди высовывались в открытые окна своих машин, ползущих едва-едва друг за
другом, так что вся эта процессия напоминала ежегодную встречу владельцев ретро
автомобилей на центральной улице города. Только тут помимо старинных машин были
и просто старые, и новые, большие и маленькие, мимо прогромыхал БМВ с откинутым
верхом, так что было видно голову и плечи светловолосой девушки. Она снимала происходящее
на видео. «Стоило бы снять ее саму», – мелькнуло у меня в голове, настолько она
была похожа на артистку цирка, которую распиливают пополам. Да это и был цирк.
Самый настоящий.
Фьорд
мне, собственно, было не видно вовсе, его загораживала толпа.
Но
я заметил Уле, нашего учителя математики, он был там вместе со своей беременной
женой. Она намного младше его. Что за люди! Как будто больше пойти некуда. Мне наконец
удалось пробраться между машинами. В кармане загудел мобильник. Я уже было
подумал, что это звонит он, но это
был Никлас. Я не ответил на звонок. Может, просто нужно было развернуться. Поехать
домой. Или каким словом назвать теперь это место? Уехать прямо сейчас. Люди
стояли на берегу, вооружившись фотоаппаратами и мобильными телефонами,
фотографировали и снимали на видео, как будто все посходили с ума. Некоторые приволокли
с собой складные стулья.
Я
протиснулся сквозь толпу, привстал на цыпочки и наконец увидел его там, в воде
у самого берега.
Кита.
Он
лежал совсем тихо, обессилевший. Синевато-серый, как мне показалось. Трудно
было разглядеть. Совершенно ясно было, что его выбросило на мелководье.
Резиновая лодка с навесным мотором пыталась подойти к нему со стороны берега,
тогда как с противоположной стороны, со стороны фьорда, собралась целая
флотилия с любопытствующими на борту – там были лодки всех мастей, от яликов до
белоснежных катеров.
–
Метров двадцать в длину, не меньше, – произнес один из мужчин с восхищением.
–
Он умер? – спросил маленький мальчик.
–
Еще немного, и ему крышка, – убежденно сказала невысокая, полная женщина, как и
я, стоявшая на цыпочках. Голоса сливались в один общий гул, народ толкался как
мог, пытаясь протиснуться в первые ряды.
–
Это нарвал?
– Сам
ты нарвал. Цветов. Это финвал. Такой весит тонн тридцать. Тридцать тонн!
–
Похож на подводную лодку.
–
Ага, времен Второй мировой. Ту, что с нацистским золотишком.
–
А мне кажется, он милый. Как маленький ребенок.
–
Он, наверное, ужасно мучается!
–
Не думаю. Он без сознания.
–
Что они будет с ним делать?
– С
тушей мертвого кита? Разрежут на части. Покромсают на куски, так-то вот.
–
Потом скелет оттащат в Копенгаген и выставят там. В каком-нибудь крутом музее.
И все
в том же духе. Народ стоял и трепался. Про кита. И про все на свете. Обсуждали футбол,
погоду. Куда поедут летом в отпуск.
Я тоже
не уходил. День обещал самое длинное шоу, какое здесь когда-либо наблюдали. Дружинники
установили заграждения, и несколько дайверов, подплыв к киту, обливали его
водой, чтобы охладить. Пекло было сумасшедшее. Что-то гнало кита какое-то время
вдоль побережья, пока он не потерял ориентацию и не заплыл в пару соседних
фьордов, а теперь вот лежал и издыхал в нашем
фьорде, и это было просто супер. Не обошлось без репортеров с TV2 и DR,
транслировавших происходящее на всю страну. Подъехали большие белые
телевизионные фургоны со здоровенными антеннами на крышах, размотали кабели и
провода, раздавалось потрескивание работающего генератора. Репортеры стояли в
резиновых сапогах у самой кромки воды и говорили в какие-то штуки, похожие на
старомодные фены, поворачиваясь к камере вполоборота и воодушевленно указывая в
направлении кита.
Он
уже долгое время лежал так, не шевелясь. Народ обсуждал, как долго он еще
протянет.
Тут
и там уже продавали холодное баночное пиво и лимонад, многие притащили с собой
корзины для пикников. От одноразовых грилей поднимался дымок, кое-кто из
бездомных алкашей перебазировался сюда из центра города собирать пустые бутылки
и банки. До этого я наблюдал их исключительно проверяющими урны около
автобусной остановки на площади, и они совсем не вязались в моем представлении
с этим пляжем. Все равно что рождественская песня, которую затягивают в
солнечный летний день. Но настроение у всех было приподнятое, и бродяги продолжали
сгребать пустую тару в свои мешки. Все было чинно и прилично.
На
небе по-прежнему не было ни облачка, а солнце жгло, как взбесившаяся лупа.
После
обеда меня то и дело окликали, спрятаться было нереально, но наконец Никлас
свалил на свою работу на заправке, а Марко нужно было помочь в чем-то отцу. Мы
говорили только о ките, больше они ни о чем меня не расспрашивали, хотя были в
курсе.
Я
влез на небольшой холм, лежавший в стороне от огромных вилл, где уже сидела
парочка пенсионеров, вооружившихся биноклем и бутылкой красного вина и
наблюдавших за происходящим немного со стороны. Оба держали в руке по бокалу,
но бинокль был один на двоих. Потом старушка стала обижаться, что муж долго не
дает ей посмотреть.
–
Я тоже хочу глянуть, Хольгер!
Она
нетерпеливо потянула его за рукав.
– Да,
да, секунду, – огрызнулся он. – Сейчас там как раз кто-то взбирается ему на
спину.
Мне
вообще-то уже надоело смотреть на этого кита, на его долгую, печальную агонию,
на то, как он не мог сдвинуться с места, выставленный на всеобщее обозрение, но
тут я тоже глянул вниз. Катер подошел совсем вплотную к киту, и какой-то парень
перебрался ему на спину. С улицы, на которой были расположены виллы, доносилось
целое попурри из восторженных восклицаний, аплодисментов и недовольного гула. По-прежнему
было светло и жарко, но солнце уже начало садиться. Этот парень скакал там по
киту, как развеселившаяся обезьяна, а его приятели на катере врубили
магнитофон, или что там у них было, на полную мощность, так что даже до холма
долетала вибрация басов. Они кривлялись и танцевали в своем катере.
У
самой воды полицейский что-то орал в мегафон этому придурку, залезшему на кита,
но я не слышал, что именно, потому что звук уносило в сторону фьорда, но
наверняка он кричал ему немедленно слезть. Однако тот продолжать скакать по
киту, как будто был первым человеком, высадившимся на луну или что-то вроде
этого. Репортеры все еще были тут, и половина города.
Мой
карман завибрировал.
Звонила
мама, так что он, видимо, наконец уехал, но я не ответил на звонок.
Потом
я поднялся на ноги и стал спускаться к виллам.
Я
бродил кругами в районе берега. Наткнувшись на кого-нибудь из знакомых,
говорил, что должен встретиться тут кое с кем, и поспешно прощался.
Мобильный
вибрировал снова и снова, и тут я заметил Сандру. Она была с родителями. Они
припарковали свою шестую модель «ауди» на обочине у самого кювета, и Сандра с
папой стояли, прислонившись к решетке радиатора. Мама Сандры сидела на переднем
сиденье, открыв дверь и выставив наружу свои обнаженные загорелые ноги. И
Сандра, и родители были заняты тем, что поглощали самое гигантское мороженое,
какое только можно было себе представить.
Ее
папа заметил меня, на мгновение застыл и перевел взгляд на толпившихся на
берегу людей.
Сандра
меня не видела, она стояла и старательно пережевывала свою мега-порцию. Я уже
хотел уйти, но тут какой-то мелкий придурок, несшийся мимо, врезался в меня, и
мне пришлось остановиться.
–
Привет, Миккель, – промычал папа Сандры, рот у него был набит мороженым. Потом
он проглотил кусок и спросил:
–
Как ты это… Как дела?
–
Неплохо.
–
Бедняга этот кит.
–
Да уж.
–
Говорят, его переправят в Копенгаген и…
–
У кого-то удачный день, – просто ответил я.
–
С кем ты говоришь, Сёрен? – раздалось из машины щебетание Сандриной мамы. Она
высунулась наружу и, увидев, что это я, изобразила улыбку человека, которого
застали врасплох.
–
О, Миккель, привет!
Она
коротко махнула мне рукой и опять исчезла в машине.
Сандра
была настолько поглощена своим мороженым, что я почти испытал к ней сочувствие.
Или что-то вроде того.
–
Передай маме, что если мы чем-то можем помочь, то…, – папа Сандры бросил на
меня нерешительный взгляд, но я почувствовал, что он говорит на полном серьезе.
Уголки губ у него были в мороженом. Волосы начали седеть, он был одного
возраста с моим отцом.
Я
кивнул, тут, к счастью, подвалили несколько ребят из разряда «тупой еще тупее»,
начали нести всякий взор, настоящие сельские дебилы с севера страны, и я
потихоньку смылся, побродил еще кругом, просто так, безо всякой цели. В конце
концов потихоньку вернулся на свой холм.
Старички
с биноклем уже ушли. Холм был, в общем и целом, в моем распоряжении. Повсюду
сидели парочки, кто-то целовался, другие увлеченно снимали кита на мобильные
или делали селфи. Чуть поодаль какие-то мигранты развели гриль, им на самом
деле было очень уютно. Они походили на горстку первопроходцев, разбивших лагерь
и устроившихся вокруг костра.
Солнце
садилось за лес на том берегу фьорда, небо постепенно потемнело, приобрело цвет
серы. Где-то урчал и шипел генератор.
Не
знаю, как долго я там сидел. Время от времени у меня получалось обо всем
забыть, но потом воспоминания возвращались, терзали меня еще сильнее.
Когда
я наконец спустился с холма и направился к велосипеду, люди еще и не думали
расходиться. А тем временем стало уже довольно прохладно. Было такое
впечатление, что на берег фьорда перенесли одно из городских гуляний.
Счастливые, недалекие люди. Играла музыка, доносился смех, кит лежал на том же
месте, купаясь в свете направленных на него мощных прожекторов.
Кругом
валялись коробки из-под пиццы, бумажки от мороженого, в одном месте мне
попалась чья-то босоножка.
Я
сел на велосипед и поехал домой.
Свет
на подъезде к дому не горел, внутри было тихо и темно. Слышно было, как скрипят
резиновые подошвы моих кед.
Мама
сидела на террасе, уставившись в пустой бокал.
–
Миккель, явился наконец! – вырвалось у нее. – Где ты шлялся? Я вся извелась
уже!
–
Просто был на берегу, смотрел на кита.
–
А… на кита, – вздохнула она и уставилась в сад.
В
саду было темно, как в гроте. Она наощупь достала сигарету. В конце концов ей
удалось прикурить, и она шумно выдохнула дым, потом снова вдохнула и выпустила
его. Как зачарованная.
–
Я хочу есть.
–
Что?
Она
медленно повернула голову в мою сторону, как будто в полусне. Налила себе еще вина,
кажется, последние капли, остававшиеся в бутылке.
–
Я хочу есть.
–
Я не знаю, есть ли у нас что-то. Хотя да, конечно, есть. Возьми сам, дорогой. Я
сижу тут, решила пропустить бокальчик перед сном.
Она
посмотрела на меня и улыбнулась, усталой и извиняющейся улыбкой.
–
Это был очень длинный и странный… день.
–
Да. Ты не замерзла?
–
Неа… Я уже иду спать… Скоро. А завтра…
Она
махнула рукой, как будто этот взмах все объяснял.
–
Завтра… чем-нибудь займемся вместе.
–
Да, конечно.
–
Ты не посидишь со мной за компанию?
–
Я устал как собака, мам.
–
Но Миккель…
Я
прошел через гостиную с телевизором. В гостиной в углу горела лампа. Свет
отражался от стола. От подсвечников. От всего. От стульев. Проникал между.
Когда
я открыл холодильник, на пол упала длинная желтая полоса света и на меня
пахнуло холодом.
Я
прошел по коридору к себе в комнату. Окно, через которое я вылез утром, все еще
было открыто, я забыл его закрыть за собой.
Сел
на кровать.
Какое-то
странное черное насекомое с тонкими лапками, слишком крупное для
комара-долгоножки, словно заблудившись, металось под потолком. Я решил его не
трогать.
Перевод Егора Фетисова