Стихотворения
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 52, 2016
Со стороны
Как затеяно это,
затеплено, из каких
красок соткалось в единое – золотых?
грозных? землистых?
ненасытимо-живых?
Видеть
непререкаемость их.
Видеть, как женщины
на выпуклых парусах
плывут в роддома,
как лежат на весах
младенцы, как
начинаются титры –
то крылата кисть
чертит в небесных полях палитры, –
как начинаются
кадры –
то влетает ветер в квадратны
метры комнаты, и
новые паруса
раздуваются, и на
подвиг ратный
(потому что путь
этот – безвозвратный)
снаряжаются
подрастающие леса.
То ночные кроны
пошевеливаются,
ночные корни
пробивают землю,
и сочная
разрастается зелень.
То выходят игролюбивые
к пышноланитным и дугобровым,
чтоб сочетаться блаженно лаской и ложем, и львиные
рыки и визги нимф
разносятся по дубровам.
Как потом затихает путаница-стихия,
и седой сатир, из-за мольберта глазея,
малюет два кокона, две сухие
оболочки, – прощай, Психея!
Он себя
почитает царём в центре мира,
зная: там ни царя,
ни сатира.
Есть огромный дышащий океан.
Не беснуйся, разума узник.
Как пустой орган
насыщает музыка,
так Его рука
водит кистью прицельной твоей и узкой,
отправляя в плаванье облака.
Если ж всё на свете быльё,
если время выжато и висит, как бельё,
если плесень расписывается на стене
и идут санитары, чтоб вынести в простыне
что-то страшное, отработавшее своё,
то зачем затеяно бытиё?
Зеркало
сцены
Предложили роль. Я
согласился.
Дни и ночи той поры
бесценны.
Я в их труппе был
кассиром, но косился
в сторону юпитеров
и сцены,
на которой и
заколосился.
Нет, не мигом. В
роль вживаются не с ходу.
Но когда в твою
звезду
Мастер верит, ты
растёшь ему в угоду,
всей душой шепча:
«Расту, расту».
Как любил я запах
костюмерной,
бархат занавеса,
доски декораций,
бутафорию – весь
этот мёртвый
мир, способный
воскресать и разгораться,
подчинясь актёрской вере вёрткой.
Вёрткость веры! Штукарям
игры,
братству странников
единокровен,
я любил вечерние
пиры –
захолустные заезжие
дворы –
все вкруг Мастера,
с ним заодно и вровень.
Да! Но кто меня
проникновенней
слышал то, чему
учил он днем и ночью?
«До костей прознай себя, до тех мгновений,
что неуловимы, точно
тени,
до любви
врождённой, непорочной –
в существе твоём
нет места многоточью! –
и отдай всё образу,
и в нём исчезни».
Да? Но как из
образа я выйду,
если полностью
исчезну в новой жизни?
Он учил, чему не
учат: чуду.
Я отрёкся.
Но не подал виду.
……………………………………………………………
Слишком роль свою
ценю я
и особенно, когда
целую
главного героя, и
за мной толпятся
воины-легионеры с
копьями, и злую
я вершу судьбу свою
чужую
в ночь на пятницу.
Встреча
Из Тюбингена шёл в
Афины.
В аллее лип богиня промелькнула –
и я решился.
Взял чашу чувств и
тронулся свободно
в путь, господа.
Пел
Аполлон и слух пленял, и солнце
светило
пламенно, и речь ручья сверкала.
Сбегали города с
холмов в долины.
День оплодотворял и
пресыщал
трудом людей, но и
сулил им отдых.
Пустел базар.
В прохладе вечера
звучала арфа.
Я шёл и видел сам
себя с небес.
Я всё вместил, но
щедрость сил верховных
была равна – пробив
меня насквозь –
их равнодушию. Нет,
господа! –
И вот уже ни
облачка, ни пламени
костра вдали. Ужели
я в раю?
Летели облакамни
по небу. Или
по́ не-бо-ти-ю.
Тогда в закате мир
померк безмерный.
Я заблудился. Чаша
чувств моих
разбилась.
Стало облачно и хладно.
Болото с белыми глазами.
Вологда.
И вот уж слышу
голос старика: «Кто влип
в мою аллею лип?» –
«Я Гёльдерлинден.*
Я Гёльдерлинден. Я моя судьба». –
«А я как раз Судьбатюшков. Пойдёмте,
я познакомлю вас с Идиотимой».
_______________
*Linden (нем.)
– липы