Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 52, 2016
Если внимательно читать
Михаила Квадратова, то экзегеза его текста окажется
излишней, поскольку он сам дает довольно ясные и лаконичные ответы на
большинство вопросов, которые могут возникнуть у читателя. Это касается как образов
и тем в романе, так и собственно писательской «технологии». «Гномья яма» – удивительный сплав прозы и поэзии,
писательской авторефлексии и стилевой игры жанрами,
наконец, русской историчности и советской внеисторичности.
«Сочинительствовать
– выискивать нудно, просеивать тёртую гальку, собирать в лоток хихикающие
кварцевые песчинки. Вот тебе и проза. Хуже бывает – попадёт некрупная молния в
сеяный песок, оплавит, и вот тебе диковинный кусок ненужного стекла, куда его?
Поэзия это». Отсюда часто встречающаяся в романе списочность,
перечисления населенных пунктов и предметов. Просеивает Квадратов, собирает в
лоток, чтобы что-то противопоставить «гномьей яме», в
которую понемногу проваливается мир. Его герой, Карпанов,
типично романтический персонаж, показанный со всей гофмановской
самоиронией. Единственный из всех, Карпанов видит
гномов, будучи трезвым. С одной стороны, это прямая параллель с персонажами
Тика, Эйхендорфа, Гофмана, которые видели тот, другой
мир, недоступный взгляду обывателя. У Квадратова
картина сложнее и ироничнее: мещанам тоже доступно восприятие двоемирия, надо только перед этим делом «принять», и гнома
можно не то что увидеть – его можно сторожить всю ночь в купе поезда. Да и
странные эти обыватели в романе, нет-нет, да и проявится в них что-то скрытое
от чужих глаз. Так дядюшка Порфирий, которого, казалось бы, кроме наживы в
романе ничего не интересует, вдруг цитирует Николая Гумилева. Приоткрывается,
как ракушка, и снова закрывается – уже до конца романа, но читатель теперь уже воспринимает все его слова и поступки с оглядкой на
летучих гумилевских рыб.
Почему вообще «Гномья яма»? Само название – вязкое, болотистое, шаманское
с этим его распевом на «оом – ямм».
В каждом человеке сидит гном. Квадратов со свойственной ему разноплановостью
показывает это в том числе на гротескном уровне: у специалиста по гномам Лошадова три гнома живут в костях. Гномы, удивительным
образом, так же многосмысленны, как и человеческая
жизнь. Очень трудно поставить перед ними знак минус или плюс. С одной стороны, Лошадов говорит: «Убей в себе гнома – и будешь свободен!» С
другой, гномы – это тот метафизический компас внутри человека, без которого
само движение к Древу Жизни кажется невозможным. Но это движение отнюдь не
является в романе позитивом. Вспомним эпизод из детства Карпанова,
когда они погнались на велосипедах за унесенными ветром воздушными шариками. В
итоге заехали далеко и убили несколько слепней.
«Бессмысленно. Но может
и осознанно, конечно. Хотя это примерно одно и то же», – сказано об этом в романе.
Так же перемещаются народы по планете. Бессмысленно и осознанно. При том что
нет разницы между этими такими разными, в общем представлении, словами. В этом
философия Михаила Квадратова. Нельзя дать оценку
происходящему. Можно только классифицировать. Перечислять. Составлять списки. И
этим что-то сохранить, потому что «всё названное и перечисленное, а еще лучше,
классифицированное, – остаётся, существует всегда». Однако сохранить что-либо,
как выясняется по ходу романа, удается лишь ненадолго, ибо все журналы
путешественников-исследователей, положивших свои жизни на открытие и изучение
территорий в поисках вечного смысла (Дерева Жизни), не долговечнее накладных на
товары, которые заполняет бесконечными нулями Карпанов.
Писательство бесполезно. Читатель привыкает к этой мысли, попадая в антураж
нелепых приборов для письма с самого начала романа, потому что действие
протекает на складе, где торгуют письменными комплектами из полудрагоценных
камней. И совсем до абсурда эту линию Михаил Квадратов доводит, делая главного
героя фактически больным человеком: у Карпанова мания
– составлять списки, так называемый синдром Линнея.
Не делается творчество
более привлекательным в романе и от своей родственности с гномами. Карпанов ближе к гномам, чем кто бы то ни было. Но это не
делает его ни хорошим, ни плохим. Он «условный». По сюжету он «условный
директор», формально занимающий эту должность, прикрывая настоящих хозяев,
которым неохота отвечать за свои махинации, коими рубеж веков, описываемый в
романе, наполнен до краев. Но Карпанов и вообще
«условный». Он никак себя не обнаруживает: ни как умный или добрый, ни как
глупый или злой. Любое действие ему чуждо по своей природе, поэтому, когда
Порфирий с Лошадовым добираются до места, которое они
полагают Древом Жизни, выясняется, что Карпанов
исчез. Просто пропал. И это настолько ему свойственно, что никто не делает из
исчезновения проблемы. Пропал и пропал. Через три дня нашелся. Главное избежал
ситуации, которая могла поставить его перед выбором.
Говоря музилевским языком, Карпанов –
«человек без свойств». Почему это важно в романе? Здесь мы вплотную
приближаемся к центральному образу романа – бабочке, которая фигурирует в
тексте на разных уровнях, в данном случае выступая символической моделью
человеческой жизни. «Человек склеивает свой мирок. <…> А потом из
куколки выкарабкивается золотистая бабочка, вылетает из темного шкафа, как
маленькое солнце среди пылинок и шерстинок – звезд и облаков. <…> Верткая
голодная гусеница – символ жизни, куколка – смерть. Бабочка, выпорхнувшая из
куколки, – освободившаяся душа. <…> Человек повторяет тот же самый путь.
Вещи и события образуют кокон вокруг человека. Потом человек высвобождается из
кокона. Но уже в самом конце». Но Карпанов – человек
без кокона. С одной стороны, эта невовлеченность в
мирские события делает его живым. Но у Квадратова не
бывает «с одной стороны». С другой – есть подозрение, что Карпанову
не из чего будет вылупляться. И вопрос о душе становится самым актуальным.
Потому что с одной стороны – душа и Дерево Жизни. А с другой – «гномья яма».
В романе Михаила Квадратова «Гномья яма» есть
настоящая глубина поэтической прозы, когда от лирики остается такой тонкий
аромат, что его почти не чувствует нетренированный нос. Кажется, добавь еще
немного прозаического, и эффект пропадет, добавь лирического, и запах будет
навязчивым. Квадратову удается балансировать на этой
тонкой грани, как никому другому из современных писателей. Когда я прочел
роман, у меня было ощущение, что я потерял в детстве что-то очень дорогое мне,
скажем, перочинный ножик. И теперь вспомнил об этой потере. И вроде хочется его
отыскать, и понимаешь – что поздно. Поздно искать, а не искать нельзя.