Повесть
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 40, 2013
От
имени тех, кто не смог сказать слова благодарности нашим защитникам и нашим
родителям, спасшим нас в огне войны, возьму смелость им посвятить эту повесть.
Война шагнула в
детство
Была середина лета 1943 года. Началось знаменитое танковое сражение, которое вошло в историю как битва на Курской дуге. Поселок Прохоровка, где проходили эти события Второй мировой войны, находился в нескольких километрах от станции Ржава. Силы добра и зла в смертельной схватке добывали победу. Там был ад. Его эхо доходило до нас. Самое страшное, что только могло случиться с нами, случилось. Немецкие самолеты уже бомбили нашу станцию. Полностью разрушен вокзал. Один за другим превращаются в груды обломков дома. Много убитых и раненых. Осколком снаряда в колено ранена моя мама.
Люди в панике покидали родную землю, оставляли дома и нажитое добро. Забирали детей и уходили кто куда, спасали самое дорогое, что есть у человека – честь и жизнь. Моя бабушка тоже покидала родной угол. Возле станции она нашла небольшую тележку, осторожно уложила на нее раненую маму, сунула ей в одну руку грудного братика, в другую меня. Крепко привязала нас веревкой к тележке, впряглась в нее и вывезла из этого ада.
Деревня, в которой мы оказались, располагалась в двух часах ходьбы от железной дороги, проходящей через нашу станцию. Называлась она Пристенное. Здесь была тишина. На пригорке, где раскинулся бывший барский яблоневый сад, стоял маленький домик. Он так мал и так не похож на другие дома, что кроме как «избушкой» его никак назвать нельзя. Домик сделан руками сторожа этого сада, который сейчас на фронте. В нем мы и расположились. Наша избушка с узким единственным окошком, куда едва проникает свет, сплетена из хвороста, замазана глиной и побелена мелом. Ее тонкие стены приютили нас.
Первая река моего
детства
Деревня состоит из нескольких домиков, далеко разбросанных друг от друга. Зеленые сады и огороды по наклонной линии спускаются вниз. А там внизу река – первая река моего детства. Она тихонько и плавно течет, вызывая в душе безотчетную радость жизни. Свидания с этой блестящей красавицей очень редки. Они возможны только в случае успешного побега из избушки, где я сижу в отсутствие бабушки под замком. Но плетеная дверь податлива, а река зовет меня. Я отчетливо слышу этот зов и сбегаю. Сливаюсь с рекой, стою по колено в воде и смотрю на ее текущие воды. Они сверкают на солнце и завораживают. Меня нет, есть одна природа: река и я. Мы едины. Это первый миг моего сознания, счастливый миг, озаренный солнцем. И как это здорово – войти в мир с чувством светлой радости жизни. Но эта первая радость так коротка! Строгий окрик бабушки заставляет почувствовать опасность. Кругом идет война. И хотя немцев наша деревенька пока не интересует, тень войны приближается и смертельным холодом окутывает нас.
Немцы
Память навсегда сохранит непонятную для детского сознания картину…
В нашу избушку заходят двое. Это немцы. Оба с автоматами, которые нацелены на нас. Они пришли оттуда – с поля сражения. Один что-то кричит на непонятном языке и начинает рыться в вещах. Он ищет хлеб. Быстро находит его. Хлеб лежит в тазике под кроватью, накрыт чистым вышитым рушником. Прежде чем испечь его, бабушка с большим трудом достала муку. Она-то знает ему цену!
И когда фашист пытается забрать хлеб, то в доме начинается крик и плач. Та молодая женщина, которая все время лежит, вдруг, приподнявшись на кровати, вырывает у немца буханку. Обнимает ее обеими руками и, как будто что-то живое и бесконечно дорогое, прижимает к сердцу. Бабушка голосит, слезы горячим потоком умывают лицо.
Фашист звереет, наставляет автомат на женщину, зажавшую мертвой хваткой хлеб, готовую умереть, но не отдать.
Когда немец уже готов выпустить очередь из автомата, второй хватает его за плечо, показывает в нашу сторону, говорит: «Киндер, киндер»… Он буквально оттаскивает разъяренного немца от нас. Я и сейчас слышу этот звоном стоящий плач и крик ужаса двух женщин и маленьких детей.
Но судьба берет нас под защиту. Бабушка всегда вспоминала немца, который не стал стрелять в женщин и детей, оттащил фашиста – зверя. Она говорила: «Среди всякого народа есть уроды, но есть и хорошие люди, это те, кто воюет не по своей воле, которым приказал воевать проклятый Гитлер».
Мама! Это моя мама все время лежит на узкой железной кровати. Мое детское сознание еще не понимает степень родства. Образ мамы и бабушки пока сливаются для меня в один. Однажды бабушка расскажет мне о том, что произошло с нами… Перед тем, как нам приехать сюда, немцы со страшной силой стали бомбить близлежащие районы между Курском и Белгородом. Вот тогда осколком снаряда была ранена в ногу моя мама. Мамочка не могла встать, врачей не было. Вокруг был немец. Она лежала прикованная к постели с осколком в колене. Но даже в таком положении она не испугалась немцев и не отдала хлеб, ведь у нее были мы – двое малюток, и нас надо было кормить. Хлеб в войну был дороже золота.
Мать! Какое недосягаемое слово по высоте подвига во имя детей. Смерть не была страшна ей. И какая должна быть решимость в ее глазах, которая тогда остановила фашистов. Мамочка! Я низко склоняю голову перед твоим мужеством и любовью к нам. И в твоем образе склоняю ее перед всеми матерями, спасшими детей в страшном огне войны.
После этого случая жители деревни жили в страхе, боялись, что немцы опять придут. Но больше они не пришли, так как через некоторое время наши войска прогонят их из родного края и освободят весь Пристенский район, где находится и наша станция Ржава. Дорогой ценой достанется освобождение небольшого района – 4885 наших солдат отдали за него свои жизни. Но война на этом не закончится, победа еще далеко.
Оставшаяся часть лета пробегает быстро, и вот уже холодные осенние ветры и дожди срывают последние листья в яблоневом саду. Впереди беспросветная, безрадостная, холодная и голодная еще одна военная зима.
Жить в нашей избушке было бы совсем невозможно, но умный сторож – садовник выложил посредине ее русскую печь. И это было спасением от трескучих морозов в те холодные зимы.
Бык Кузя
Память опять возвращает меня туда, в те годы… В избушке полутемно. Маленькое окошко чем-то затянуто, за тонкими стенами стонет уже холодная снежная осень. И вот однажды, в такой гаснущий осенний вечер к нашей избушке кто-то подошел. Ее как будто бы приподняли с одной стороны. Мы замерли. Жуткий страх охватил нас…
Бабушка, самая смелая припала лицом к окошку. «Ах, ты, бессовестный! – закричала она, – Я тебе сейчас покаж, как детей пугать!» С этими словами она схватила кочергу, стоящую возле печки и стала кому-то угрожать. А произошло вот что. По деревне всегда бродил колхозный бык Кузя. Он был оставлен для тяжелых работ в поле. Мы, дети, едва завидев его, мчались по домам. Огромный, со страшной головой, с выпученными глазами, с расширенными ноздрями, из которых всегда шел пар, с тяжелыми широкими копытами, он наводил на нас невероятный ужас. Одинокий Кузя больше всего любил бродить по нашему саду. В этот серый холодный вечер мы грустно сидели и грелись у печки. Кузе тоже, видно, было грустно и холодно. Он решил заглянуть в наше крохотное жилище. Подойдя к нему, он своим страшным лбом с короткими рогами уткнулся в маленькое окошко и поддел его, после чего наш хиленький домик зашатался. Холодный воздух хлынул в разоренное окошко. То ли сердитый голос бабушки, то ли Кузе стало неинтересно, но к нашей великой радости он ушел. А вьюга и ветер все пели и пели свои тоскливые песни, которые все равно были слышны, хотя бабушка заткнула окно подушкой. Безысходная печаль нежно струилась из этого сумрачного вечера, заполняя собой мою детскую душу.
Мир был так узок и так угрюм в нашей темной избушке, и этот печальный струящийся поток осенних звуков, несущихся из далекой вселенной, очаровывал и убаюкивал меня. О Боже! Как сладка была эта детская грусть под завыванье осенней непогоды. Я и сейчас слышу ее заунывную мелодию. Видно, тогда вокруг нас летали ангелы и тихонько напевали свои грустные песни.
Братик Коля
Братик! Что я о нем знаю? Маленький, беззащитный, с вечно открытым ротиком. Сейчас не помню, разговаривал он или нет…
Помню только вечную темноту в нашей крошечной избушке, печь с красными горящими языками пламени. Мы сидим, прижавшись друг к другу, прислушиваемся, и кажется, что она разговаривает с нами, потрескивая, подмигивая, вспыхивая и освещая наши лица.
Мы так рады ей, она успокаивает нас, дает живое тепло, согревает. Наблюдаем, как бабушка подкладывает хворост, и светлая радость переполняет наши сердца. Мы все слушаем и слушаем треск нашей печурки, следим за гаснущими искрами, которые летят от сгорающего хвороста, и легкий волшебный туман обволакивает детское сознание, рисует волшебные картинки.
Братику всего два года, мне уже три, мы постоянно голодны. Бабушка, каждый раз растопив печь, выпекает нам картофельные лепешки, больше в доме ничего нет. Чтобы их испечь, не нужен ни жир, ни масло. Она трет картошку, добавляет туда немного муки, солит все и деревянной ложкой кладет эту смесь на раскаленную печь. Через несколько минут лепешка готова. Но! Эти минуты тянутся очень долго.
Мы прыгаем, заглядываем, дергаем бабушку за рукава.
Старушка и сама спешит дать нам скорее эти долгожданные лепешки. Наконец, обжигая руки, мы получаем желаемое. Успокоившись, удобно усевшись на земляном полу так, чтобы видеть сверкающие языки пламени, смеемся и начинаем быстро уплетать вкусные
Горячие лепешки
Наконец-то мы сыты. Много ли надо двум малышам!.. Обгоняя друг друга, залезаем на горячую лежанку русской печи. Насытившиеся, не представляющие того ужаса, который творится всего в нескольких километрах от нашей деревни, крепко и быстро засыпаем. Нам снятся детские сны. Кто-то ласково гладит нас по головке. Мы маленькие детки, нам нужны сейчас только печка, ее тепло, картофельные лепешки и наша добрая бабушка. Теперь понимаешь, что в этот момент могла переживать и о чем думать наша бесценная голубушка.
Однажды, когда еще только забрезжил рассвет, к нашей избушке подъехала военная машина. Эта машина, прорвавшаяся через линию фронта, подбирала раненых и отвозила их в Курский военный госпиталь. Объезжая места, где в нескольких километрах шли военные действия, рискуя собственной жизнью, военные медики спасали тех, кому нужна была помощь. Так каким-то чудом они заехали в деревню, где лежала и уже не вставала моя раненая мамочка. Неизвестно, что было бы с ней, если бы тогда ее не забрали в госпиталь. По всей вероятности она без медицинской помощи погибла бы… Но судьба, пославшая столько испытаний, сохранила ей жизнь. В тот момент мы с братиком спали и не слышали, как увозят маму. Мы были еще очень малы, чтобы понять, что происходит. Еще не успев по-настоящему привыкнуть к маме, запомнить ее, мы уже расставались с ней, может быть, и навсегда.
Бабушка в тревоге провожала маму, вокруг война, как они доберутся. …Но, слава Богу, все обошлось, и ей передали, что мама в госпитале. Теперь она стала собирать маленькие посылки, которые отвозила в госпиталь мамина подруга – Наташа. Ржаные коржики да печеные яблоки – это все, что тогда было возможно переслать. Быстрая, с острым взглядом черных глаз, Наташа неожиданно появлялась и мгновенно исчезала. Я никогда не успевала разглядеть ее и после того, как она уходила, думала только о том, куда же Наташа повезет бабушкины вкусные коржики. Я почти забыла маму и никогда о ней не вспоминала.
Коза Маруська
Как и все люди, мы продолжали жить заботами и трудностями военного времени. Бабушка поняла, что картофельные лепешки не спасут нас. Кое-как перезимовав, она каким-то образом приобретает козу. Козу звали Маруська. Мы худы, бледны, от молока отвыкли. Едим плохо и вяло. Бабушка варит чугунок картошки, ставит его на завалинку и зовет всех деревенских ребятишек. Они с удовольствием уплетают горячую картошку, глядя на них, едим и мы. Это ее маленькая хитрость. Потом, уже вечером, перед сном, она ставит перед нами по стакану парного козьего молока, которое мы не любим пить, но ремень в ее руке заставляет молчаливо подчиниться.
Ах, эта коза Маруська! Это просто наше счастье! Мы с ней неразлучны. Живет она вместе с нами, в передних сенях. Мы очень любим с ней играть и разговаривать. Весной она принесла двух козлят. Маруська была умная, как говорила бабушка. Все, о чем бы с ней ни говорили, понимала, да еще при этом мекала и кивала головой.
Перед тем как разродиться, она подошла к бабушке, потерлась лбом об ее руку, как-то грустно помекала, подняла свою рогатую морду, и из ее огромных печальных глаз выкатились слезы. Она как бы говорила бабушке о том, что ей сейчас очень трудно, ведь надо дать жизнь новым существам.
Бабушка, присев над ней, долго гладила ей брюхо, морду, что-то шептала на ухо. Затем, успокоенную, повела в дальний угол сеней. Там она постелила ей свежего сена, покрыла чистыми тряпками, уложила и уже не отходила от нее. Маруська долго стонала. Но вот, наконец, стихла. Два маленьких комочка, попискивая, уже вцепились в сосочки и сосали у нашей козочки молочко. А мы с братиком смотрели на это чудо. «Что это, откуда они взялись?»
Бабушка строго говорила: «Можно смотреть, трогать никого нельзя, они еще очень маленькие». Маруська лежала довольная и гордая. Да, да, я помню, какая-то козья гордость светилась в ее глазах. Вот, мол, смотрите – какая я. И мы ее глубоко уважали своими маленькими, но уже много чувствующими детскими сердцами. Мы жалели ее, украдкой целовали ее морду. Слабыми ручонками гладили ей уши. Она фыркала, вздрагивала, но была довольна.
На большой поляне, где бабушка вбивала кол и привязывала Маруську на длинной веревке, теперь гуляли вшестером: Маруська с двумя козлятами и мы с бабушкой. Маруська щипала зеленую, сочную травку, а возле нее весело прыгали и кувыркались два ее козленка, братик и я.
Смерть братика
Однажды бабушка ушла в поле нарвать травы для козочек. Мы с братиком стали искать что-нибудь поесть, но ничего не нашли, кроме двух мисок наполненных каким-то застывшим жиром. Голод взял верх. Мы, чтобы не заметила бабушка, обгрызли по краям мисок этот жир. Но произошло самое страшное. Желудочек моего маленького братика не справился с такой тяжелой пищей, и он умер.
Какой ужас! Умер мой братик! Маленький, он лежал неподвижный и холодный. Бабушка плакала и причитала: «Не сберегла, не сберегла!» Я еще ничего не понимала ни в жизни, ни в смерти. Запомнилось только, что все самое «красивое», что бабушка недавно получила для нас – детей войны, она надела на него. После получения таких пайков приходила печальная, расстроенная и говорила: «У кого берут? У кого воруют?» И сама отвечала: «У сирот…» Вместо целой посылки вещей, которые приходили из тыла, давали одну какую-нибудь ненужную вещь. Вместо коробки спичек – несколько штук, вместо пачки соли – щепотку. Так и попали к нам однажды никому ненужные в деревне белые чулочки. Старому, беззащитному человеку можно подсунуть все, он ничего не скажет и этому будет рад.
Как это страшно, что в такое жестокое время, когда казалось, что среди оставшихся в живых в этом огненном котле войны не должно было быть места злу, оно все-таки было. Теперь, когда прошло столько времени и прожита целая жизнь, я твердо верю и знаю, что зло наказуемо.
А тогда я стояла и смотрела, как бабушка надевала беленькие чулочки на тоненькие маленькие ножки братика. Ах, эти белые чулочки! С первого мгновения, как только я их увидела, когда бабушка принесла домой, они стали голубой мечтой моего детства. «Какая же я буду красивая, – думала я про себя – когда их надену». Каждый день просила бабушку разрешить надеть их. Но она была неумолима. «Нет, еще не пришло время, не сейчас, пусть лежат. Вот подрастешь, тогда они тебе пригодятся».
Но они мне не пригодились. Они достались моему братику. Это было все, что могла дать бабушка, собирая его в последнюю дорогу на этой земле. Скорбно стояли мы у выкопанной крошечной могилки старого деревенского кладбища, где и крестов-то не сохранилось. Одни круглые зеленые холмики, в нескольких метрах разбросанные друг от друга. Влажный, холодный ветер ранней весны трепал дырявую ветошь, которая была надета на нас. Вокруг не было ни души. Небо, высокое и бескрайнее, да беспокойное полуденное солнце, прячущееся за бегущие серые облака, любопытно заглядывали в маленькую могилку, освещая ее в последний раз своим светом и дыханием. Бабушку невозможно было оторвать от могилы. Она, словно травинка, стелилась по земле, прощаясь и провожая в последний, еще совсем почти не начатый, но уже законченный жизненный путь, моего братика. Он ушел на небо чистый и светлый. «Царствия ему небесного!» – задыхаясь от слез и рыданий, просила бабушка Бога своего, которому верила беззаветно. Она сделалась еще тише и грустней.
Я очень скучала о братике, мне его недоставало, в играх продолжала мысленно разговаривать с ним, делить все пополам. Горечь потери никак не покидала нас, и еще долго я буду просыпаться от ночного тайного бабушкиного плача.
Яблоневый сад
Шло время, жизнь брала свое. На землю пришла настоящая поздняя весна. И хотя до победы было далеко, она мне очень запомнилась. Это была моя первая сознательная весна. Быстро прошли весенние холода. Чистые сверкающие ручейки заставляли остановиться и послушать их. В душе творилось что-то неведанное, новое. В природе каждый день все менялось, отвлекало от грустных дум. Дни стали длинными и прозрачными.
Появились первые осмысленные вопросы: «Бабушка, из чего состоит день?» «Что? День?» – удивленно спрашивает бабушка. Она задумывается и говорит: «Не знаю, а как думаешь ты?» Я вглядываюсь вдаль, мысли мои уплывают в какую-то непонятную глубину, ищут за что бы зацепиться, и я говорю: «Ну как ты не видишь, бабушка? Смотри, сверкают искорки, их много, много! Видишь, они кружатся вокруг меня. Значит, день состоит из этих искорок».
Бабушка загадочно улыбается и говорит: «Ну вот и хорошо. Ты тоже будешь у меня сверкающей искоркой». Как ни странно, я помню этот искрящийся и прозрачный день, весь в светящихся точечках, прыгающих и мигающих. То ли это было видимым, то ли это светилось в моем нарождающемся сознании. Не знаю, но помню это.
Этот сверкающий золотом день тянется долго. Я иду по заброшенному саду, деревья тонут в мягком черноземе. Откуда такая красота? Еще вчера такие корявые, изломанные яблони, сейчас стоят совершенно неузнаваемые. Сегодня они торжественны и нарядны. Пушистыми лепестками они касаются моего лица, радуют и веселят легкими бело-розовыми тонами. Своим шелестом они манят меня в чистый мир розовых надежд. Я хожу между ними, трогаю эти пушистые соцветия и не могу наглядеться. Ухожу… Снова возвращаюсь, яблоневый сад не отпускает меня. Я отламываю драгоценную веточку с душистыми лепестками и, полностью надышавшись их ароматом и налюбовавшись красотой сада, иду домой.
Бабушка
В деревне идет повседневная работа. Все, молодые и старые, работают в поле и огородах. Лиц не видно, только белые платочки, прикрывающие головы от палящего солнца, да спины в выгоревших ситцевых кофточках, мелькают на черной земле. Они копают, сажают, поливают. Трудится, не разгибая спины, и моя бабушка. Жизнь с раннего детства не баловала ее. Родители погибли, когда ей было пять лет. Детей в семье было много. К тому времени ее старший брат был уже женат. У него стала жить маленькая сиротка. Не очень баловала жена брата его маленькую сестренку. Именно поэтому ее рано отдали в служение к протоиерею.
К четырнадцати годам бабушка научилась прекрасно вышивать, готовить, следить за порядком в доме. Ее полюбили и хорошо к ней относились. Каждое лето семья священника выезжала на воды в Крым. В Крыму она встретила свою судьбу.
Вспоминая о том времени, говорила о себе скромно: «Я была просто миленькая». На самом же деле природа бабушки была здоровой и по-настоящему красивой. Благодатный климат плодородной земли Украины формировал в ней спокойные, ровные черты характера. Большие глаза, пухлые губы, певучий и тихий голос. Всегда опрятно одетая, в украинской блузе, вышитой своими руками, она скромностью и трудолюбием вызывала уважение окружающих. Но самой главной чертой характера моей бабушки было выработанное ее нелегкой жизнью высокое терпение. Это оно поможет ей потом выстоять и перенести все невзгоды, которые лягут на ее женские плечи.
Такой увидел ее мой дед, когда она приехала в Крым.
Гадание бабушки
Перед тем как встретиться с ним, с бабушкой произошел удивительный случай. В Семиизе, где остановилась семья священника, бабушка услышала, что в горах живет гадалка. Молодую девушку заинтересовало, что будет дальше в ее жизни. Она отправилась к ней…
Посадив девушку перед зеркалом, гадалка велела ей внимательно смотреть в него и не оглядываться. Бабушка увидела удивительную картину: по узкой тропинке между гор, посвистывая и напевая, с тоненькой тросточкой в руке, шел мужчина. Он был крепкого телосложения и мужественного вида. «Смотри внимательно – это твой суженый. Ты здесь встретишься с ним и станешь его женой». Бабушка старалась вглядеться в лицо этого человека, но оно быстро исчезло. Гадание закончилось. Медленно возвращалась она домой, размышляла о только что увиденном. Волшебная гора Ай-Петри, покрытая пышной зеленью, изрезанная неисчислимым количеством узких тропинок, окружала ее со всех сторон. Сухой прозрачный воздух, настоявшийся на аромате горных деревьев, цветов и трав, опьянял ее. Совершенно неожиданно для себя она почувствовала появившуюся в ней необъяснимую радость, наполненную надеждой. Она растворилась в этом мире покоя и чистоты.
«Здравствуйте!» – вдруг услышала она. Навстречу шел тот, кто станет для нее всем. Это был мой дед. Улыбнувшись доброй улыбкой, он пошел рядом. Волнуясь, объяснил ей, что знает ее с первого дня приезда, и с того момента, как увидел, только о ней и думал, что очень рад этой встрече. Так предсказанное гадалкой стало реальностью.
Дед
На берегу Черного моря, в Семиизе, у деда стоял дом, в котором он жил вместе с братом. Дед был рыбак. После недолгого ухаживания он предложил бабушке стать его женой. Хозяйка долго не отпускала ее, но дед победил. В Ялте он сам выбрал ей свадебное платье, фату и все, что нужно было для свадьбы.
В Ялте и венчались. Когда выходили из церкви, увидели, как в Ливадию через Ялту проезжал царский поезд. Царь с семьей ехал на отдых. В народе встреча с царем была плохой приметой. Так и случилось. Год, только один год, не отрывая глаз, смотрел на свою любимую жену мой дедушка. А через год море поглотило рыбака – однажды он не вернулся с улова. Бабушка вновь стала сиротой, только теперь вдвоем, с грудным ребенком на руках. Да еще пришла беда…
Невзлюбил брат деда непокорную вдовушку. Как-то раз он пригрозил ей: «Не уедешь, убью!» Молча собрала она пожитки, взяла на руки свою крошку и ушла куда глаза глядят.
Станция Ржава
Бабушка села в поезд, а куда ехать, не знает. Одна из попутчиц посоветовала ей ехать в курские области: сытые, черноземные, да и подальше от злодея. Так и осела она на Курской земле, на железнодорожной станции Ржава. На черноземных полях с давних времен засеивали и по сей день сеют рожь. Рожь, или как в народе говорят – ржа. Отсюда и название – Ржава. Эта станция не простая. Расположилась она по обеим сторонам железной дороги между двумя старинными городами России – Курском и Белгородом. Еще ее называют узловой. Кроме городов Крыма и Кавказа, тогда только через нее можно было попасть в такие небольшие города как Обоянь, Старый Оскол.
Станция привлекла бабушку еще и тем, что рядом с вокзалом стояла белокаменная церковь. «Нигде я не видела такого чуда, чтобы прямо с поезда людей встречал Храм Божий. Вот я и вышла на этой станции с Божьего благословения», – так вспоминала она. Вышла для того, чтобы здесь продолжить свою трудную дорогу жизни. Снимала углы. Трудилась, шила, стирала, убирала. Делала все, чтобы вырастить дочь.
Не думала тогда моя бабушка, что здесь, на этой станции ее ждут еще более тяжелые испытания. Могла ли она предположить, что сюда черными крыльями немецких самолетов прилетит страшная всепожирающая война. Что на этой станции будут падать бомбы, рваться снаряды. Что железными гусеницами фашистских танков будет перепахана вся здешняя земля. Что будет бежать она с насиженного места, таща за собой тяжелую чугунную тележку, на которую уложит свою единственную, горячо любимую дочь с двумя маленькими детьми. Что, до крови растерев ладони, она в этой кромешной неразберихе все-таки вывезет и тем самым спасет свой род.
Встреча мамы с отцом
Страшные времена впереди, а пока бабушка обжилась на станции и растила дочь. Ничего для нее не жалела. Мама росла независимая, смелая. Расцветала, как ухоженное добрыми руками деревце. Первой красавицей слыла среди тех, с кем росла. Закончив школу, пошла работать. В это время и встретил ее мой отец, приехавший в командировку из Москвы. Он приехал строить мост под городом Обоянь. Интеллигентный, образованный, намного старше мамы, он не знал, как подойти к ней. Год ходил по пятам и добился своего – мама вышла за него замуж.
Строительство моста было долгим делом. Отца как военного специалиста часто вызывали в Москву. Оставляя на время свою молодую жену, он скучал и, возвращаясь назад, старался порадовать ее, привозил много подарков, дарил золотые вещи. Мама, еще совсем юная и не избалованная такими подарками, стеснялась и первое время даже отказывалась их брать. Отец ласково объяснял ей, – что ему приятно это делать и просил не огорчать его отказом. Он объяснял, что дорогие вещи всегда могут пригодиться, мало ли что может быть в жизни. И как он был прав. Но тогда мама не думала об этом. Ей, молодой и красивой, нравились другие подарки, которые можно было сейчас носить, а что не подходило раздарить подругам. Они были в восторге от московских подарков: шляпок, блузочек, шарфиков и платьиц.
Как-то раз, приехав из командировки, папа протянул бабушке красивую коробку конфет. Никогда в жизни не видя ничего подобного и ни о чем не подозревая, моя доверчивая бабушка от души наелась этих конфет и развеселилась. Она пела, смеялась. Оказывается, это была «пьяная вишня». Не один раз я услышу эту историю от нее. В темные ненастные вечера эти воспоминания помогут нам. Каждый раз они будут отодвигать, хоть на немного, ежеминутный ужас ожидания прихода немцев в деревню.
Мой отец был наполовину – русский, наполовину – грек. Под Москвой, в селе Коломенское в начале века появилась небольшая колония греков. Недалеко от них жил дед, отец моего папы, он влюбился в гречанку и привел ее в дом. Родителям это не понравилось. Пришлось построить свой дом и спокойно жить в нем со своей любимой. Троих детей родила моя бабушка-гречанка русскому деду: двух сыновей и дочь. Они росли в греческих и русских традициях. Все, как потом показала жизнь, были талантливы и трудолюбивы. От природы одаренные музыкальным слухом, прекрасно пели, играли на различных инструментах, могли легко настроить любой из них. Позже вся семья переехала в Москву. Отец в молодости был отдан в кавалерию. Прослужил в ней двадцать пять лет от солдата до комиссара. Он очень любил лошадей, считал, что лошадь – самое умное животное, был сильным, занимался борьбой и тяжелой атлетикой. После ухода с военной службы серьезно занялся инженерным делом. Отец был разносторонне развитым человеком. Таким, в полном расцвете сил, он встретился с моей мамой…
Первое, что сделал, – купил хороший дом. Поздней, дождливой осенью я появилась на свет, через год родился братик. Мы родились, когда война уже шла по нашей земле и черным дымом закрывала небо нашего детства. Но пока она была еще далеко отсюда. Люди продолжали жить в своих домах и растить детей. Отец не проходил по возрасту, но, видя, что война только разгорается, ушел на фронт. А между тем война своим злым и страшным шипением уже подползала к дверям нашего дома.
Хлеб-батюшка
Приближалось лето 1943 года. Вот тогда-то, когда немец уже бомбил наши дома, бабушка перевезла нас сюда, в деревню, где сейчас с раннего утра до позднего вечера трудится в огороде. Надеяться не на кого, надо выжить. Она сажает картошку, фасоль, лук, тыкву. Деревенские жители делятся семенами. Люди сделались молчаливыми. В короткие минуты отдыха говорят только о скорой победе. Они ждут ее днем и ночью. Так проходит зеленая, цветущая яблоневым цветом весна, сильно взволновавшая мою детскую душу.
Наверное, благодаря всему увиденному, еще раньше, чем осознаю что-либо своим детским умом, познакомлюсь с Великим миром жизни и ее тайнами, я всей душой, всем сердцем почувствую любовь к двум человеческим ценностям: к земле-матушке и рождаемому ею хлебу-батюшке.
Любовь к хлебу войдет в мое сердце из добрых ладоней бабушки. Как лучик солнца, она зажжет ее в моей душе. Я и сейчас вижу, как бережно отрезает она ножом кусочек хлеба, собирает крошки и отправляет их в рот. Не дай Бог, если я уроню. Бабушка заставляет поднять, сдуть пылинки, поцеловать – как бы попросить прощения у хлеба – и затем съесть этот кусочек. Каждый раз она не устает рассказывать, как трудно достается людям хлеб, как тяжело его вырастить, особенно сейчас, в военные годы, когда все мужчины на фронте.
Хлеб сеют, жнут, собирают, вымолачивают, сушат, мелют муку и только потом выпекают душистые караваи. «Хлеб всему голова, без него нет жизни, запомни это навсегда», – говорила она.
Я запомню святые ее слова на всю жизнь и передам эту любовь к хлебу своей дочери и всем детям, с которыми мне потом придется встречаться.
Чемоданчик
Каждый раз мы с нетерпением ждали прихода Наташи и внимательно слушали ее рассказ о том, что происходит на освобожденной от немцев станции. В один из своих приходов она сообщила, что вместе с детьми уже вернулась в свой уцелевший дом. И, как будто испугавшись чего-то, засуетилась и поспешно собралась в обратный путь, на полуслове прервав разговор. Было очевидно, что она что-то недоговаривала…
Однажды, после разговора с тетей Наташей, ранним утром бабушка отправилась на станцию. Закрытые в избушке, мы с Маруськой волновались. Она протяжно мекала, а я ревела. Летнее солнце уже садилось, когда, наконец, послышались шаги. Мы радостно бросились навстречу. Бабушка вошла озабоченная, в руках у нее был маленький чемоданчик. «Бабушка, что это?» – спросила я.
Вытирая слезы концом косынки, передала она мне горькую историю о том, что у нас нет больше дома. Немец разбомбил наш дом. «Но Бог милостив, я нашла целым и невредимым этот чемоданчик. Вернется мама, он поможет нам, а пока мы его спрячем, чтобы никто не увидел», – закончила она. Потом, гораздо позже, я узнаю и пойму, как здорово помог нам этот маленький чемоданчик. Он оказался для нас почти волшебным. Вот что было тогда… Фашисты стремительно приближались. Не сегодня – завтра они появятся на станции. Соседи и знакомые покидали ее. Но перед тем, как уйти, они наспех рыли ямы, закапывали туда свое добро, чтобы оно не досталось немцам. Все надеялись скоро вернуться. Моя мудрая бабушка единственное, что смогла сделать, — это разобрать кирпичный порог дома и зарыть туда маленький чемоданчик. В него она собрала все мамины драгоценности.
»Если взять с собой, то все равно их отберут, – рассуждала она. – Но если останемся живы, эти золотые вещи нам помогут». Так и вышло.
Подходя к дому, она увидела одни развалины. Присев на обломки, долго и горько плакала. «Что же теперь делать? Куда возвращаться? – думала она, не сразу вспомнив о чемоданчике.
Вокруг уже было движение. Как муравьи возвращаются в разоренные муравейники, так и люди спешили в свои, кое-где уцелевшие дома. Молча, подавленная еще одним свалившимся на нее горем, все ходила и ходила бабушка вокруг лежащего в руинах, когда-то такого долгожданного и дорогого для нее дома. Облегчив слезами измученную душу, она стала успокаивать себя, говоря вслух, что это не самое страшное. Она хорошо сознавала, как сейчас нужна маме и мне.
Как будто очнувшись от кошмарного сна, она вдруг, вспомнив о чем-то, стала лихорадочно разгребать развалины в том месте, где когда-то был порог. И, уже почти не надеясь, к великой радости нашла то, что искала. Снаряд упал в центр дома, но кирпичный порог остался незатронутым. Она выкопала чемоданчик и двинулась обратно. То, что она только что увидела, пережила, обострило чувство тревоги за меня. Обратно она не шла, все десять километров бежала. Ей хотелось быстрее увидеть и понять, что с нами все в порядке, что мы с Маруськой целы и невредимы. Так, совершенно обессилев, она добралась наконец до нашей избушки.
Окончание на сайте «Нового Берега».