Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 37, 2012
Стихотворения
* * *
Эта женщина будет всегда хороша собой,
Даже там, на изнанке,
Терпеливая мушка
Скатывается последний мёд
Турецкого полумесяца
Надвое над висками.
Там гора и замок,
И гладь воды
На мушином крыле цикады
Скатывается каплями
Но и это исчезнет, к слову,
И она вдыхает – едва задев –
Воздух над волосами.
* * *
Все соки тела солоны,
Буквально все, до одного –
Се натрий хлор и школьная программа.
Достань другую сторону луны,
И больше не останется ни грамма
Света с этой стороны.
Какую чушь мы только не учили,
Но там, за языком, старательней всего,
Светило всеми жёлтыми лучами
Скорее существо, чем вещество.
За корнем языка, в основе окончаний,
За гландами, с той стороны спины,
И мы всего старательней молчали
И тоже становились не видны.
* * *
Летний город снимается с руки,
Люди летят на свои моря.
В сердце живота своего сбереги
Всё, что останется от меня.
Хлопают створки пластиковых окон,
Ночью пивом торгуют из-под полы.
Это приняли новый закон
Средней поры.
На руках остаются пыль,
Жизнь проходит, а ты живёшь,
И не дури.
* * *
Как Гиссарлык или иной
Холм с макушкой
Городов с позолоченными дверьми,
И люди, подобные муравьям,
В нём ходят по временным слоям,
Из века в век, как из души
В душу, в этой дыре, в глуши.
Только их вопли сквозь эту глушь
Не продираются к небу,
И весь их нескромный быт.
Но будет ли новый Шлиман им
Желаннейшим из мессий,
Разбившим под воздухом земляным
Свой нежилой массив?
* * *
И он заходит со двора,
Опирается о косяк,
Жизнь ещё выйдет, но уже не вся,
Где-то проходит её пора,
Простоволосая, на сносях.
Эти буколики тихо лелеять в своём аду,
Во времени уходящем, как бы его ни жаль.
Жми на клаксон лисапедный, и в его дуду
Потечёт костяная музыка,
Что ей в итоге видится?
Не задевает ног.
* * *
Сердце моё, у тебя на руке
Распустился цветок страстотерпт.
Дни недели купались в твоём молоке,
В душных ваннах воздушных царей
И цариц.
Скоро тронется нефть на реке,
И скорей
Понесётся вдоль здешних больниц.
Так на стыке согласных мычать о любви,
О земном и небесном крюке.
Говори, моё слово, и снова лови
Жёлтоглазых цветных пескарей.
* * *
Точно люстра под разными потолками,
В глубину души входит земля, толкаясь,
И, заимствованными сочась лучами,
Верхний свет уже не включает.
Так и ходишь-ходишь, перебирая,
Сверху леска вертится, как костяная;
На рентгене светится
* * *
Персонаж пейзажа, выходя за рамки,
Оставляет долгую тень на память.
Верхний свет с левым углом картинки
Перемешивается пластами.
На полях остаются нервные отпечатки,
Это что-то вроде родимых пятен.
Целый день, отразившийся от сетчатки,
Вдруг становится непонятен.
У него за рамками, за полями
Тоже жизнь или, скажем, та же.
Пачка смятая брошена на поляне…
Или нет, ничего не скажем.
* * *
Потому что родина в белом свете,
В сумраке дня
Проплывает, висит, как сети,
И сквозняк
Не проходит в её ячейки,
Мы ничейные, как ищейки
Шарятся в ебенях.
Так в шашлычном дыме ещё домайский
Парк проплывает, как год
Или год назад.
До лица дотронуться, как до маски,
И сказать:
Посмотри же, Господи, на пропойцу,
На подонка, на самый оскрёбок дна,
Ничего не бойся, Господи, или бойся,
Но не меня.
* * *
В детстве дети носили на шее
гайтана тёрлась о ткань ключиц.
Приходил со школы, отпирал замок,
Заходил в пустую квартиру
Или нет, напротив,
стыдливо пряталось в скорлупу.
В золотистых лужах хватало льда,
Чтобы взять с собой его на испуг.
* * *
Зимнее время отменено –
Светлый какой февраль,
Полупрозрачный, как нерв, как ветка,
Длинный, как магистраль.
Синематограф – не то, что кино,
Жалость не то, что жаль.
В долгом пространстве короткого дня,
В свете особых примет
Каждая линия станет видна
Так же, как сам этот свет.
На обороте календаря,
На отрывном сквозняке
Ищут деревья лесного царя
В городе на реке.
* * *
Так и грецкий орех,
А потом выпадает,
Шелуха на земли
И предгория Кавминвод
* * *
Двое видят одно
Сквозь закрытые веки.
Глазное дно
Бежит по белым высохшим рекам.
Сердце, сердце, ты куда стучишь?
Кто откроет при таком морозе…
И такая тишь
Проплывает в анабиозе
Пятиэтажных крыш.
В школе выходили во двор
Это было бы и сейчас нелишним,
Как на чётком ценнике, на штрих-коде:
Ветки, воздух и снова ветки.
* * *
Куда ей деваться, выгадывает стена,
Когда время пойдёт
Глыбами гладкими и огромными.
Луна-парк отсюда
Настоящее время не то чтобы ад,
Но прах
Дивной голубизны.
* * *
Дожили. История поворачивает колесо.
Это я дожила, на моём веку.
Но неясно мне: то ли со
Мной мелькает
наскальная живопись по виску,
То ли вижу её в экран.
Зритель я или свидетель?
Или из всех мембран
Лишь тончайшая плёнка, глазное дно,
Как это заведено?
Время ставит вешки на площадях,
Метит световыми табло глаза.
Век назад выезжали на лошадях,
Век вперёд поворачивали назад.
Человек в потоке времени, как песок,
Как ракушка, поднятая со дна.
Золотые крупинки на нас несёт,
И какая из них страна?
* * *
На табло супермаркета минус один,
Это медленно входит зима.
Свет уходит, и вот уже минус один
День из жизни. Стоят золотые дома.
У дверей супермаркета нежный бульдог.
Помнишь, клеили окна
Точно в мире одни сапоги.