Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 37, 2012
Ю. И. Линник
О рассказе Кадзуо Исигуро “Деревня после заката”
и его месте в творчестве писателя
Рассказ Кадзуо Исигуро “Деревня после заката” (перевод которого опубликован в этом номере журнала) является одним из самых популярных малых произведений писателя. Чтобы убедиться в этом, достаточно набрать в интернете его оригинальное название: “A Village After Dark”, и вы увидите, насколько активно его обсуждают и анализируют как простые любители литературы, так и профессиональные критики и литературоведы. В Англии по этому рассказу был даже поставлен радио-спектакль (аудиозапись которого тоже есть в интернете).
Тем не менее этот замечательный рассказ не был включен автором в знаменитый сборник новелл “Ноктюрны” и поэтому, в отличие от сборника (переведенного на русский язык под ред. А.Б. Гузмана и вышедшего в изд-ве Эксмо-Домино в 2010 г.), данный рассказ до сих пор не был переведен на русский язык. Однако, по сюжету, по тематике, по идейному и художественному содержанию данная новелла очень близка к циклу “Ноктюрны”. Сюжет рассказа построен на трех неожиданных встречах стареющей “звезды”: с юным поклонником (здесь – с поклонницей) – почти как в рассказе “Crooner”, с забытой подругой юности и с другом детства – почти как в новелле “Come Rain or Come Shine”. Единственное отличие данного рассказа от “Ноктюрнов”, которое не позволило включить его в сборник, заключается в том, что главный герой здесь не является музыкантом (он здесь – что-то вроде странствующего философа, религиозного проповедника-миссионера поколения “хиппи”). Однако основная тема рассказа схожа с темой “Ноктюрнов”. Эта тема – конфликт живого чувства и холодного рассудка (расчета), который губит человеческую душу, конфликт творческого порыва художника – и той бездуховной социальной среды, которая ценит лишь внешний блеск и материальный успех. В русской литературе эта тема ярче всего прозвучала в “Портрете” Гоголя. Можно взглянуть на эту тему еще шире и вспомнить автокомментарий Иисуса Христа к притче о сеятеле: “Посеянное же в тернии означает человека, который слышит слово и тотчас же с радостью воспринимает его, но забота века сего и обольщение богатства заглушает слово, и оно бывает бесплодно” (Мф. 13:20-22). Еще одна важная тема данного рассказа – это тема покаяния и исправления прежних ошибок и возрождения угасших творческих сил человека, что также роднит данную новеллу с циклом “Ноктюрнов” (в частности, с рассказом “Malvern Hills”).
Из текста данной новеллы не совсем ясно, в чем состоят философские взгляды главного героя, но можно предположить, что в юности он разделял философию хиппи, суть которой в протесте против современной культуры, которая подавляет природу, в протесте против рационалистической цивилизации, которая губит всякое живое чувство. И здесь опять можно вспомнить “Ноктюрны”, особенно новеллу “Виолончелисты” (“Cellists”), где женщина, наделенная от природы незаурядными музыкальными способностями, совершенно сознательно их не развивает из страха их испортить, ибо считает, что всякое музыкальное образование только губит природные таланты людей. Таким способом героиня “Виолончелистов” тоже протестует против современной цивилизации. Но, в отличие от нее, герой “Деревни после заката” всё же нашел в себе силы отказаться от этих – ошибочных – убеждений.
По мнению литературоведа Брайана Шэффера (Brian W. Shaffer), сославшегося на слова самого Исигуро, рассказ “Деревня после заката” был написан еще в начале 90-х годов и является своеобразной “пробой пера”, экспериментальным текстом, где автор отрабатывал те художественные приемы, которые потом использовал в романе “Безутешные” (The Unconsoled, 1995, рус. пер. 2001). См. об этом в книге: “Kazuo Ishiguro: Contemporary Critical Perspectives” (2009), p. 11.
Действительно, некоторые мотивы ПЕРВОЙ части романа очень напоминают данный рассказ. Более того, в романе и в рассказе есть ЧЕТЫРЕ почти дословных текстуальных совпадения. Привожу эти совпадения в подлиннике, ибо думаю, что это будет интересно как литературным критикам и филологам-англистам, так и обычным читателям, которые хотя бы немного знают английский язык.
ПЕРВОЕ совпадение: сцена “узнавания” главным героем той комнаты, где он жил много лет назад:
В
романе (гл. 1): I went on scrutinising the ceiling for some time, then sat up on the bed and looked around, the sense of recognition growing stronger by the second. The room I was now in, I realised, was the very room that had served as my bedroom during the two years my parents and I had lived at my aunt’s house on the borders of England and Wales. I looked again around the room, then, lowering myself back down, stared once more at the ceiling… It was unmistakably the same ceiling I had so often stared up at from my narrow creaking bed of those days.В
рассказе: It was then, as I did so, that I was suddenly seized by an intense sense of recognition. I had chosen the cottage quite at random, but now I could see that it was none other than the very one in which I had spent my years in this village. My gaze moved immediately to the far corner—at this moment shrouded in darkness—to the spot that had been my corner, where once my mattress had been and where I had spent many tranquil hours browsing through books or conversing with whoever happened to drift in. On summer days, the windows, and often the door, were left open to allow a refreshing breeze to blow right through. Those were the days when the cottage was surrounded by open fields and there would come from outside the voices of my friends, lazing in the long grass, arguing over poetry or philosophy…Этот же мотив “дежа вю”, мотив узнавания знакомого помещения затем очень часто встречается в романе, особенно ярко – в главах 15, 19, 20. Ср. конец 21-й главы романа, где герой вспоминает свои студенческие годы и комнату, где он тогда жил:
The window was open allowing a breeze to drift through, and from outside came the voices of several students sitting in the uncut grass arguing about philosophy or poetry or some such thing… and I had got into the habit of leaving my door ajar so that whoever happened to be passing could just wander in for a talk. I closed my eyes and for a moment was seized by a powerful longing to be back in that little farmhouse again surrounded by open fields and companions lazing in the tall grass…
ВТОРОЕ
совпадение: сцена встречи с другом детства.В
романе (гл. 4): … I saw that it was someone I knew. His name was Geoffrey Saunders and he had been in my year at school in England. I had not seen him since schooldays, so was naturally struck by how much he had aged. Even allowing for the unflattering effects of the lamplight and the cold drizzle, he looked overwhelmingly down-at-heel. He was wearing a raincoat that seemed to have lost its ability to fasten and which he was now clutching together at the front as he walked. I was not at all sure I wished to acknowledge him…В
рассказе: I then realized I knew the man. We had not seen each other since we were ten years old. His name was Roger Button, and he had been in my class at the school I had attended for two years in Canada before my family returned to England… I had neither seen nor heard from him since that time. Now, as I studied his appearance under the street lamp, I saw the years had not been kind to him. He was bald, his face was pocked and lined, and there was a weary sag to his whole posture. For all that, there was no mistaking my old classmate.ТРЕТЬЕ совпадение: описание поля, на которое главный герой вышел со своим другом.
В
романе (гл. 4): … but at that moment we came to a halt. I saw then that we were standing at the edge of a vast grassy field. Just how large it was, I could not ascertain, but I guessed it extended far beyond what could be seen by the moon.В
рассказе: We suddenly found ourselves facing an open field, and we both halted… At that moment, the moon emerged, and I saw we were standing at the edge of a vast grassy field—extending, I supposed, far beyond what I could see by the moon.ЧЕТВЕРТОЕ совпадение: сцена на автобусной остановке.
В
романе (гл. 4): We had emerged into what looked like a small village square. There were a few small shops… all of them closed and gridded up for the night. In the middle of the square was a patch of green not much bigger than a traffic island. Geoffrey Saunders pointed to a solitary street lamp in front of the shops. ‘You and your boy should wait over there. I know there’s no sign, but don’t worry, it’s a recognised bus stop…’ The rain had stopped, but a mist was hovering around the base of the lamppost. There was nothing stirring around us. ‘Are you sure a bus will come?’ I asked. ‘Oh yes. Naturally, at this time of night it might take a little while. But certainly it’ll come in the end. You have to be patient, that’s all. You might get a little chilly standing here, but believe me the bus is well worth the wait. It will come out of the darkness, all brightly lit up. And once you step on board, you’ll find it’s very warm and comfortable. And it always has the most cheerful crowd of passengers. They’ll be laughing and joking, handing out hot drinks and snacks…’ Geoffrey Saunders bade us good night, then turned and walked off. Boris and I watched him disappear down an alleyway between two houses…В
рассказе: … and then he brought us out into the village square. In fact, it was so small and shabby it hardly merited being called a square; it was little more than a patch of green beside a solitary street lamp. Just visible beyond the pool of light cast by the lamp were a few shops, all shut up for the night. There was complete silence and nothing was stirring. A light mist was hovering over the ground. Roger Button stopped before we had reached the green and pointed. «There,» he said. «If you stand there, a bus will come along…» «It’s very late,» I said. «Are you sure a bus will come?» – «Oh, yes. Of course, you may have to wait. But eventually a bus will come… I can see it might get a little lonely standing out here. But once the bus arrives your spirits will rise, believe me. Oh, yes. That bus is always a joy. It’ll be brightly lit up, and it’s always full of cheerful people, laughing and joking and pointing out the window. Once you board it, you’ll feel warm and comfortable, and the other passengers will chat with you, perhaps offer you things to eat or drink…» We shook hands, then he turned and walked away. I watched him disappear into the darkness between two cottages.(
Текст романа цит. по изд.: Ishiguro K. The Unconsoled. London: Faber and Faber, 2005. Pp. 16, 44, 47-48, 51-52, 305-306. Ср. интернет-публикацию: http://www.epubbud.com/read.php?g=FFFX5WHX&p=1).Однако, основная идея романа, на мой взгляд, противоположна идее рассказа, да и общая атмосфера романа, его общий художественный строй совсем не похож на данный рассказ. В романе царит та, условно говоря, “гофманско-кафкианская” атмосфера, где реальность чередуется со сновидением, логика и рационализм очень гармонично переплетаются с полнейшим абсурдом, а драматизм и даже трагизм – с комизмом и гротеском. Главный герой романа – известный музыкант Райдер, и бесконечные трагикомические обстоятельства всё время мешают ему заниматься музыкой, это очень напоминает “Крейслериану” Гофмана (особенно заметно влияние “Крейслерианы” в 23-й главе романа). С его судьбой переплетаются судьбы двух других музыкантов – Стефана Гофмана и Лео Бродского. Молодой и талантливый музыкант Стефан Гофман, который (из-за двухлетнего перерыва в занятиях в подростковом возрасте) утратил свой профессионализм, пытается наверстать упущенное и пробиться в профессионалы. Старый дирижер Бродский, утративший былое мастерство и былую славу из-за многолетнего перерыва в работе, вызванного алкоголизмом, также пытается наверстать упущенное и возродить свои творческие силы. (Обратите внимание на фамилии обоих героев: это явный намек на двух поэтов-романтиков, в чьем творчестве музыка играет особую роль). В финале романа все надежды Бродского трагически рушатся, все стремления оказываются тщетными.
Очень важная тема романа – конфликт разума (точнее говоря, холодного рассудка) и живого чувства. Мисс Коллинс по-прежнему любит Бродского и хочет вернуться к нему, но ее холодный рассудок не дает ей этого сделать: рассудок говорит, что это в его же, Бродского, интересах, если она не согласится вернуться к нему. Ту же роль холодный рассудок играет в отношениях Райдера с Софи и ее маленьким сыном, к которому Райдер и хотел бы относиться как к своему родному, но холодный рассудок говорит ему, что этого не следует делать. Однако главным носителем такого “холодно-рассудочного” мировоззрения выступает здесь мистер Гофман (отец Стефана), менеджер отеля и главный местный “массовик-затейник”. В романе он играет роль этакого “маленького Великого Инквизитора”: он решает за других, в чем состоит их счастье, и очень убедительно им это доказывает, начиная с того, как он уговорил Райдера переселиться в другой, “более удобный” номер, и заканчивая тем, как он убедил мисс Коллинс не возвращаться к Бродскому, что и привело всех действующих лиц к финальной всеобщей катастрофе (чего он и хотел добиться – ради того, чтобы окончательно убедить свою жену уйти от него, ибо, как он рассудил, это будет в ее же интересах).
Главный герой романа преследует две важнейшие цели: во-первых, помочь этому небольшому городку выйти из культурного (а, значит, и экономического) кризиса, и, во-вторых, наладить отношения с Софи. Иными словами – художник стремится спасти мир и одновременно достичь личного счастья. В финале оказывается, что обе эти цели абсолютно недостижимы в этом мире. И основная идея романа – это восходящая к европейскому романтизму (в частности, к Гофману) неогностическая идея о том, что вся материя – это зло, что весь наш материальный мир лежит во власти дьявола (а может быть, даже создан дьяволом), и поэтому тщетны всякие попытки победить зло и исправить этот мир, тщетно всякое стремление достичь счастья и обрести истинную любовь в этом мире: счастье и любовь возможны только после смерти в ином мире. В западноевропейской литературе эта идея ярче всего выражена в “Эликсирах дьявола” Гофмана, в русской литературе – в “Мастере и Маргарите” Булгакова.
В рассказе “Деревня после заката” автор хотел выразить, на мой взгляд, совершенно иную идею: этот мир можно и нужно пытаться исправить, улучшить, преобразить (эта мысль особенно отчетливо звучит в гневном монологе Флетчера, обращенном к семье Петерсонов), в прежних заблуждениях можно раскаяться, а прежние ошибки можно исправить, утраченные творческие силы можно возродить и через это обрести счастье. Таков, на мой взгляд, основной пафос этого рассказа. Учитывая вышеупомянутое сходство отдельных мотивов данного рассказа и начала романа “Безутешные”, рискну предположить, что данный рассказ представляет собой начало неосуществленного “альтернативного” романа, основная идея которого противоположна идее романа “Безутешные”.