Перевод и биографическая справка – Анастасия Бабичева
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 35, 2012
Саймон Эрмитаж (
Simon Armitage) – английский поэт, сценарист и романист. Родился в 1963 году в Марсден, графство Уэст Йоркшир, Англия. Выпускник университета Портсмута, изучал географию. Магистр гуманитарных наук (университет Манчестера), изучал влияние телевизионных сцен насилия на молодых преступников. До 1994 года осуществлял надзор за условно осужденными в Большом Манчестере. В 1996 году получил степень Почетного доктора литературы в университете Портсмута, читал лекции по теории письма в университетах Лидса, Айовы и Манчестера. В феврале 2011 года получил пост Профессора поэзии в университете Шеффилда. Живет в графстве Уэст Йоркшир. Выпустил 17 поэтических сборников (1989 – 2010 г.г.), до публикации основных книг и параллельно с ними выпустил несколько брошюр и изданий с ограниченным тиражом, которые сегодня являются объектами коллекционирования. Опубликовал два романа и три книги переводов (2001 – 2011 г.г.). Выступал в качестве редактора, работал на радио, телевидении, в кино и театре. Обладатель многих поэтических наград и премий в Англии. В 2004 году был избран Членом Королевского литературного общества, в 2010 году получил звание Командора Ордена Британской империи (третье из пяти званий по старшинству). Является вице-президентом Поэтического общества, а также руководителем Фонда Арвон.
Перевод и биографическая справка – Анастасия Бабичева
Стихотворение
(из книги “Zoom!”, 1989)
* * *
И если снег засыпал всю дорогу,
Лопатой в сторону кидал он понемногу.
И одеяло дочке подтыкал, когда спала,
И только раз отшлепал, так как солгала.
И каждую неделю ползарплаты раздавал,
И что не тратил, всё хранил и сберегал.
И как готовила жена, он славил громче всех.
И раз ее ударил по лицу за смех.
И частную сиделку маме оплатил.
По воскресеньям в церковь маму отвозил.
И он рыдал, когда ей хуже стало.
И дважды десять фунтов
у нее из сумки брал он.
Вот как о нем сказали, подводя итог:
Порой он делал так, порой вот этак мог.
История десятипенсовика
(из книги “Zoom!”, 1989)
Я из котла да на печатный двор,
и вот в карман меня бросает сутенер,
я жег ему дыру в кармане с прочей сдачей,
пока не получил награду музыкант бродячий.
Не лучшее начало, посудите сами,
для новенькой монеты с молочными зубцами.
Если тебя сначала разменяли худо,
считай пропал, беда найдет повсюду.
Семь месяцев на дне колодца –
как бы ниже пал?
Так на меня желанье кто-то загадал.
Окисленный двухпенсовик меня сразил,
окружностью зеленой блеск мой он затмил.
Но вот меня достали, и я пару раз звонил,
кормил собою счетчики,
в бильярдных я бродил.
Меня совали всюду, и кочуя в автоматах,
я затупил зубцы, стал тусклым без возврата.
Я был на волосок от гибели, когда
плыл на пароме в море Северном, тогда
меня подбросил с пьяни кокни неуклюжий,
чуть не отправился так к рыбам я на ужин.
И встала жизнь перед глазами у меня,
длиной в секунду биография.
С тех пор подумать стоит о воде,
как дыбом зубчики, и мысли “быть беде”.
Когда-нибудь отправиться
наступит время и моё
на живодерню для всех тех,
кто отплатил своё.
Меня сомнут и вскипятят, и уничтожат,
и на металлы по отдельности разложат.
И это грустно. Ведь мы все мечтали.
Из нашей серии ребята, помню, затевали
аферы с обменом на иностранных рынках
и темные делишки в одноруких бандитах.
А я о чем мечтаю? Это очень просто:
чтобы на стадионе Уэмбли меня подбросили,
чтоб, как планета, я крутился в воздухе,
потом на миг завис
и на ковер, как изумруд, зеленый падал вниз.
Кто верит в мирозданье, скажет
“не сдавайся,
ты сможешь, подожди и постарайся”.
Но меня выкрали, мне в жизни достается.
А ведь я мог бы победить.
Хотя бы побороться.
Не игра обстановки
(из книги “Kid”, 1992)
Его волосы были вороньим пером
из закрытого дымохода
и глаза – яйцо вкрутую
с примятой верхушкой
и моргал он лазом кошачьим
и зубы были отделочным камнем
или статуей с острова Пасхи
и кусал идеальной подковой.
Его ноздри были дулом дробовика,
он заряжен.
И рот был программой разведки нефти,
что разорилась
и улыбка была кесаревым сечением
и язык – игуанодонт
и свист – лазерный луч
и смех – запущенный кашель собаки.
Он откашливал солодовый виски.
И его голова болела поджогом
верфи Ее Величества
и его доводы – двигатель подвесной
накрутил рыболовную сеть
и его шея – подмостки оркестра
и адамово яблоко – шаровый кран
и его руки – молоко,
что бежит из разбитой бутылки.
Его локти были бумерангами
или фестонными ножницами.
И его запястья были лодыжками
и его рукопожатие – африканские гадюки
в кадке с отрубями
и его пальцы – астронавты,
найдены мертвыми в скафандрах
и ладони его рук были живопись действия
и оба больших пальца – синий фитиль.
И его тень была карьером.
И его пес был караульной будкой,
в которой – никого
и его сердце – граната первой мировой,
её нашли дети
и его соски – таймеры
на зажигательном устройстве
и его плечи – два мясника,
что соревнуются в разделке мяса
и его пупок – Фолклендские острова
и его интимные места –
бермудский треугольник
и его спина – убежище священника
и растяжки на его коже – следы отлива.
Его кровеносная система
была голландской болезнью вязов.
И его ноги были глубинными бомбами
и его колени – ископаемые,
они ждут, что бы их нашли
и его связки – винтовки,
завернутые в клеенку под половицей
и его голени – шасси самолетов Шеклтон.
Подъем его стопы был местом,
куда упал метеорит
и его пальцы ног – мышиный выводок
под газонокосилкой.
И его следы были вьетнамцами
и его обещания – воздушные шары,
уплывают выше деревьев
и его шутки – футбольные мячи
в чужие окна
и его усмешка – Китайская стена,
если смотреть с луны
и последний их разговор был апартеидом.
Она была стулом, что опрокинули
вместе с его курткой на спинке.
Ему сказали,
и его лицо было глубиной
над которой лед недостаточно крепок,
чтоб удержать ее.
Мой фокус на вечеринке
(из книги “Book of matches”, 1993)
Мой фокус на вечеринке:
Я чиркнул спичкой, и как только ясно
огонь занялся, и до той поры,
пока он не погаснет,
я расскажу вам
свою жизнь –
места и даты, факелы, что нес,
разбросанные имена и лица,
те, кто любил, был близок – вереницей,
что я менял, какой урок мне жизнь дает –
и успеваю даже покраснеть и сбиться,
пока огонь меня не жалит и не жжет.
Предупредить хочу всех, кто лелеет
свою печаль, всех тех, кто одинок:
не повторяйте на себе; опасно,
безумство.
Операция катаракты
(из книги “Book of matches”, 1993)
Солнце проходит, будто голова
сквозь воротник вчерашней водолазки.
Голубь в саду пустился наутек,
мне предлагает карточку. Любую.
Почтовый ящик или почтовая открытка,
пантомима мокрых постиранных вещей
на бельевой веревке.
И слышно в этом ветерке:
“о-ле” малинового полотенца.
кан-кан короткой юбочки в оборках,
дурачество рубашки,
подвешенной лишь за рукав,
“всего хорошего”
от шейного платка.
Роняю штору,
но не раньше, чем толпа
с полдюжины куриц
в ворота важно входит,
оглядывая сад –
нет ли контактных линз.
Я так волнуюсь, если думаю о том…
(из книги “Book of matches”, 1993)
Я так волнуюсь, если думаю о том
плохом, что сделал в жизни.
Особенно о том, как в кабинете химии
я держал ножницы за лезвия,
а кольца направил прямо
в обнаженное сиреневое пламя
горелки Бунзена;
потом позвал тебя, и передал ножницы.
О неповторимая вонь кожи,
горящей под клеймом,
когда ты просунула пальцы, а потом
не могла стряхнуть два кольца,
жгущих огнем. Помечена,
как сказал доктор, навсегда.
Не верь, прошу тебя, когда
скажу, что это был тогда мой
неуклюжий способ, в 13 лет,
спросить, готова ли ты стать моей женой.
Стихотворения Мёртвого моря
(из книги “Dead Sea Poems”, 1999)
И путешествовал я налегке, босой
вдоль по подножьям скал и по земле,
расшитой травами, ромашкой. Или это
лопух был. Я зарабатывал тем, что гонял
поток овец на водопой
когда одна из стада сбежала в пещеру
на горизонте. Чтобы ее оттуда выгнать,
я сделал
пращу из хлопковой повязки, или это
было покрывало, и камень запустил
в цель, раздался грохот –
сигнальный звук предметов человека.
В пещере, словно кегли в ряд,
стояла дюжина шкатулок для бумаг,
и каждая вздохнула –
возможно, даже слишком театрально,
когда я открывал, пахнула мускусом
и пыльцой, и сквозь прохладный песок
я нащупал стихи, написанные мной самим.
Мне очень нужны были еда и вещи,
был весь в долгах, и отдал все стихи
за сущий грош, но снова встретил их
весной, на выставке, вне досягаемости,
все в ультракрасном и сверхзвуковом,
и стОят, видно, кучу денег.
Я не знал цену своего раннего искусства,
и начал принимать все это близко
к сердцу, хранил в голове, будто
молитву, повторял снова и снова
по ночам, воспевал весь свой труд
сам себе, каждую страницу тех невинных,
простых, непринужденных стихов,
из которых этот –
самый первый.
Видение
(из книги “Tyrannosaurus Rex
vs The Corduroy Kid”, 2006)
Будущее было прекрасным местом, когда-то.
Помнишь ту красоту, весь город в цвету
пробкового дерева, выставка в Сивик Холл.
Альбомы набросков,
впечатления художников,
светокопии дымчатого стекла
и трубчатой стали,
игрушечные окраины на столах,
способы передвижения
вроде ярмарочных катаний
или умных игрушек.
Города как сны, на кронштейне света.
И люди, похожие на нас,
у контейнера для бутылок,
мимо велосипедных трасс,
или площадок для собак,
полосами ухоженная трава
– ворсистый палас,
или в электрокарах мчатся домой сейчас,
образцовые водители.
Или после позднего шоу –
прогуливаясь по бульвару. Проекты,
подписанные опрятной левой рукой
архитекторов – настоящим,
разборчивым почерком.
Я извлек это будущее из северного ветра
на свалке, поставил сегодняшнюю дату
верхом на ветре вместе с другими
такими же будущими,
заброшенными и окончательно
вымершими.
О его личности
Ровно пять с половиной фунтов,
Просроченная карточка из библиотеки.
Открытка не подписана,
но с марками и оплачена,
Карманный дневник,
перечеркнутые карандашом поля
с двадцать четвертого марта
по первое апреля.
Связка ключей, для врезного замка
собрали,
Аналоговые часы с самозаводом, встали.
Последнее требование, какое
написано его собственной рукой,
объяснительная записка аккуратно сложена,
как веточка гвоздики сюда подброшена,
но его кулаком обезглавлен цветок
Список покупок
Дешевое фото хранит в бумажнике он,
Подарок на память
спрятал внутри медальон.
не драгоценного металла,
но палец увенчало
из белой необветренной кожи кольцо.
И это всё.
И я, и я, и я
Кто-нибудь здесь на себя нападал
просто так? Кто-нибудь вены вскрывал
лезвием в ванне? Вы там, в темноте
на задних рядах,
внимательно слушайте нас. А вы,
впереди, кто знает, кто делал,
поднимите руки,
покажем тот сантиметр разорванной кожи,
между предплечьем и ладонью. Можем
сказать все, как есть: алкоголь покрепче,
алым развезло
по всей ванне, метры перевязок,
белые полотенца –
стирали дюжину раз, но
они все равно розовые. Едва повезло.
А потом страсть к браслетам,
часам и манжетам.
И правдоподобная байка:
оцарапался ежевикой, когда
собирал ягоды в лесу.
Признайте, примите,
вместе со мной повторите, коротко:
“Мне просто нравится кровь”,
когда те, с задних рядов,
бросятся к вам, и начнут говорить,
что немного любви
может всё всё всё изменить.
Игра обстановки (Furniture Game) – развивающая игра, цель которой – угадать известного человека посредством ответов на вопросы-метафоры по типу “Если бы этот человек был предметом мебели, то
каким?”, “Если бы этот человек был временем года, то каким?”. Методика была разработана Сэнди Браунджон (Sandy Brownjohn), автором книг по обучению детей стихосложению. Furniture Game Poems – особый поэтический жанр, когда человек описывается посредством метафор предметов, мебели, явлений природы и т.п.