Роман, продолжение. Перевод с французского Сергея Юрьенена и Ауроры Гальего
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 34, 2011
Эмманюэль Бов
Мои друзья
Роман, продолжение. Перевод с французского Сергея Юрьенена и Ауроры Гальего
— Вы были солдатом?
— Да, господин.
Я поднял свою изуродованную руку.
— А! вы были ранены; на войне, надеюсь.
— Да.
— Так вы получаете пенсию?
— Да, господин… триста франков каждые три месяца.
— Значит, инвалидность пятьдесят процентов.
— Да.
— И вы работаете?
— Нет, господин.
Тут же я добавил:
— Но я ищу.
— Ваш случай интересен. Я вами займусь. Ну, а пока возьмите…
Г-н Лаказ извлек свой портмоне.
Меня охватила дрожь, которая дала мне ощущение, что кожа моего черепа пошла складками.
Сколько он мне даст? Быть может, тысячу франков!
Как страницы книги, он перекладывал банкноты, сколотые булавками. Я следовал за каждым его жестом.
Он вынул булавку и дал мне стофранковый билет — не без того, чтобы предварительно помять его, дабы убедиться, что он в единственном числе.
Я взял. Меня смущало держать его в руке, но я не решался тут же положить в карман.
— Давайте, прячьте его, а главное, не потеряйте. Купите себе подержанный костюм. Ваш слишком велик.
— Хорошо, господин.
— И придете меня повидать в вашем новом наряде.
Пока г-н Лаказ говорил, я думал, что не должен был принимать банкнот так быстро. Мое поведение более не соответствовало тому, каким я показал себя на вокзале.
— Придете меня повидать…
Фабрикант сверился со своим расписанием, растягивая слово “повидать”.
— Придете меня повидать послезавтра в то же время. Я буду вас ждать.
Он написал что-то, потом спросил:
— Но как же вас зовут?
— Батон Виктор.
Записав мое имя и адрес, он позвонил.
Служанка сопроводила меня обратно.
— Он был добр? – спросила она.
— Да.
— Сказал придти еще?
— Да.
— Это потому, что ваш случай интересен.
III
Улица была спокойной. Солнце было не видно, но оно чувствовалось. Тротуар, который окажется в тени, когда небо прояснится, был свежей.
Я шагал быстро — чтобы быть более одиноким и чтобы иметь возможность лучше думать.
Г-н Лаказ впечатлил меня не только по причине своего богатства, но и потому что он имел волю. События произошли не так, как я представлял их себе ночью. Это всегда так. Я это знаю, но хотя прилагаю усилия, чтобы не строить предположений, мое воображение каждый раз берет верх.
Некоторые замечания фабриканта меня обидели, но, в конце концов, он меня не знает. Может статься, что я тоже его обидел.
Богатые люди на нас не похожи. Они не должна придавать много значения мизерным фактам.
Было одиннадцать часов. Перспектива возвращения в свой квартал мне не улыбалась. Деньги были. Почему бы не сходить на Монмартр, чтобы выпить и хорошо поесть, и забыть на несколько часов свое одиночество, свою грусть и свою бедность?
В полдень я прибыл туда по внешним бульварам. Мне хотелось есть, и чтобы проголодаться еще больше, я нарочно замедлял шаг.
Худосочные деревья, без листьев, без коры, привязанные к столбу, растущие из дыры без решетки, повторялись каждые пятьдесят метров. Между парами деревьев была одна из этих каштаново-коричневых скамеек, на которых обязан сидеть прямо. То там, то здесь пустой барак “Вильгран”, домик для нужды с довоенными афишами, опознаваемый сразу иностранец, который разворачивает план или сверяется с Бедекером.
Я останавливался перед каждым рестораном, чтобы, приклеившись к витрине, прочесть меню, напечатанное под копирку.
Наконец я проник в ресторан, замаскированный ящиками с кустами.
Из-за скатертей ножек столов не было видно. Было полно народу, зеркал, которые отражались одно в другом до тех пор, пока не становились слишком маленькими, шляп, косо повешенных на вешалки и кассирши на слишком высоком табурете.
Я сел. Бутылочка с оливковым маслом, меню, стоящее между двумя бокалами, граненый графинчик и корзиночка для хлеба были в пределах досягаемости руки.
Господин передо мной, при том, что имел почтенный вид, рисовал голых женщин ради удовольствия зачернить треугольник посредине. Дальше одна дама чистила зубы булавкой; я бы не мог такого сделать.
— Роза, счет, — крикнул клиент, голос которого показался мне странным, потому, несомненно, что я никогда его не слышал.
Приблизилась служанка в белом фартуке, с карандашиком в волосах и ножницами для винограда.
Я смотрел на нее. Ноги поднимались в юбку. Груди были слишком низкими. Горло белело над вырезом корсажа. Когда она отошла, унося грязные тарелки, тело мне показалось менее защищенным, затылок более интимным, потому что я видел ее со спины.
Наконец она занялась мной. Принесла мне последовательно литр вина, сардину без головы, ломоть жаркого с обрывком веревочки, пюре с узором, наведенным вилкой.
Рядом со мной пристроился новый клиент. Я принужден был есть с локтями, прижатыми к телу, чего я не люблю. Он заказал бутылку минеральной воды “Виши”. Написал свое имя на этикетке, потому что все в один день не выпивает.
Попрошайка вошел в ресторан, но времени на обход у него не было, потому что служанка прогнала его своим полотенцем, жестикулируя, как во времена, когда она, фермерская девушка, отгоняла оводов.
Моя тарелка, вытертая катышком хлеба, имела блики жира.
Я крикнул, как, слышал, здесь делается:
— Роза, счет.
Служанка написала карандашиком цифры на обороте меню, потом, чтобы вернуть мне мелочь, прикусила зубами банкнот, который я ей дал.
Хотя я был немного пьян, вышел я с неловкостью голого человека.
Купив сигареты High Life, которые, несмотря на название, не стоили больше франка, я вошел в бар.
Легкий пар со свистом срывался с никелированного кипятильника для кофе. Гарсон, завернутый в белый фартук, стирал салфеткой отпечатки бокалов с круглого столика на ножке. Ложечки звенели в толстых чашках, как фальшивые монеты.
Поскольку мне нравится, чтобы меня видели в профиль, я устроился за стойкой так, чтобы смотреть в зеркало, тогда, как другое отражает меня сбоку.
Четыре женщины, которые курили, занимали один столик. Их корсажи имели расцветки цветных воздушных шаров. На одной была эта шуька, на которую дуешь, чтобы узнать, выдра ли это.
Именно она поднялась и, шубка распахнута, сигарета между двумя вытянутыми пальцами, двинулась ко мне. Каблука туфель были слишком высокими. Она приближалась, как кто-то идущий на пуантах.
Она села рядом со мной.
Рот казался нарисованными на коже, настолько четким был контур. Рисовая пудра, шершавая на ноздрях, приятно пахла. На губах было немного золота с краешка сигареты.
Непринужденным жестом, как у мужчины, она закинула нога на ногу. Я заметил, что белые чулки были черными на косточке лодыжки.
— Так что ты мне предложишь, друг мой?
В конце концов, раз в жизни, можно забыть свои несчастья и развлечься.
— Все, что вам угодно.
Гарсон, который, кажется, не находил странным поведение этой женщины, приблизился.
— Бенедектин, Эрнест.
— Хорошо, а вам, месье?
— Спасибо… ничего… я уже выпил кофе, — и я показал свою чашку.
— Давай…. Прими чего-нибудь со мной… дорогуша.
— Ладно… если угодно… бенедектин.
Когда моя соседка выпила ликер, она поднялась и, найдя свою шляпу на месте, которое занимала раньше, попросила меня ее подождать.
Ждал я до шести часов. Она не вернулась: она посмеялась надо мной.
Я подозвал гарсона и, расплачиваясь, объяснил, хотя он меня не спрашивал, что страшная головная боль не дает мне задержаться здесь подольше.
Потом я вышел. Только после того, как я покружил полчаса вокруг этого бара, мне удалось от него удалиться.
Наступила ночь. Воздух был тяжелый. Улицы пахнули щебенкой, как когда их ремонтируют. У меня было неприятное впечатление, что я вышел из-за стола в то время, когда другие за него садяться.
IV
Я прочитал на булочной объявление следующего содержания:
Продается черный костюм по причине кончины: брюки, пиджак, жилет. Спрашивать внутри.
На следующий день из страха, что объявление сорвут, я поднялся пораньше. Когда я вошел в булочную, хозяин, которого я увидел целиком, потому что одна витрина отражала его спину, спросил, чего я желаю — так, будто после меня никого не ждал.
— Я насчет костюма, господин.
— Хорошо.
Он подозвал свою жену, которая укладывала с краю булочки “фантазия”. Несмотря на то, что она была очень толстой, талию ее огибал пояс. Она подошла, запачканная на коленях мукой, как шиной велосипеда.
— Господин насчет костюма, — объяснил булочник.
Хозяйка готовилась осведомить меня, когда вошел клиент. Она меня оставила, чтобы обслужить его. В это время супруг – будто поймав муху – вел к выдвинутому ящику монеты, которые находились на мраморной кассе. Банковские билеты в беспорядке заполняли часть этого ящика. Разворачивать их, считать их вечером, когда лавка закрыта, вызывает, должно быть, большую радость.
— Но как зовут особу, которая продает костюм? – спросил я.
— Это вдова Жюно.
Узнав, что особа вдова, я испытал живое удовольствие. Я предпочитаю иметь дела с женщинами.
– И живет она в доме 23.
– Благодарю вас.
Чтобы выйти, я сделал окружной маневр, потому что девушка, сидя на корточках, мыла одной рукой квадраты плиточного пола.
Балконы придавали буржуазную внешность дому, на котором был номер 23. Я пощупал мой бумажник. Всегда предпринимаю эту предосторожность перед тем, как что-нибудь купить, а иногда даже, когда не покупаю ничего.
У парадного был влажный коврик, ворсистый, чтобы вытирать ноги, а дальше, в тени, застекленная дверь, которая открывалась не с той стороны, с которой можно было ожидать.
– Консьержка!
Голос с лестницы мне крикнул:
— Здесь!
– Мадам Жюно? – спросил я вежливо.
Консьержка мне не ответила. Важность, которую она имела в это мгновение, исчезнет, как только я узнаю тоже, на каком этаже проживает вдова.
– Мадам Жюно, — повторил я.
– По поводу?
– Костюма.
– Второй этаж, дверь слева.
Стены лестницы были под мрамор. Старое дерево ступеней навощено.
На первом этаже я прочитал: “Антресоль”; на втором: “Первый”.
Так как я отсчитал два этажа, я остановился. На левой двери матерчатая лента свисала до замочной скважины. Я дернул ее потихоньку, потому что показалась мне непрочной. Звякнул колокольчик, не прямо за дверью, а дальше, в квартире. Потом открылась дверь – кухни, возможно. Появился господин без шляпы и без галстука. У меня возникло впечатление, что я его удивил. Глядя на него, я спросил себя, что он мог делать перед тем, как я позвонил.
– Насчет костюма, — сказал я наконец.
– Какого костюма?
– Я видел в булочной…
— Это выше, месье. Консьержка должна была вам сказать.
Указательным пальцем он показал мне на потолок.
– Консьержка мне сказала, на втором.
– Здесь вы на первом… читайте.
Я извинился и поднялся выше этажом. На этот раз я не ошибся. Визитная карточка м-м Жюно была прикноплена к двери. Чернильной линией зачеркнут адрес.
Я позвонил. Маленькая женщина, уродливая и хорошо причесанная, мне открыла. Обручальное кольцо смещалось на худой фаланге одного из ее пальцев. Любопытно, как обручальные кольца уродливых женщин бросаются в глаза.
– Насчет костюма, мадам.
– Ах!.. входите… месье… входите.
Такое приглашение вызвало удовольствие. Люди, которые мне доверяют, столь редки.
Я продолжительно вытирал свои ноги, как делаю каждый раз, когда вхожу к кому-нибудь впервые. Снял шляпу и последовал за дамой.
Она привела меня в столовую. Я остался посредине, на расстоянии от всего, что можно было бы похитить.
— Садитесь, месье.
— Спасибо… спасибо.
— Насчет костюма, значит.
— Да… мадам.
— Ах! месье, если бы знали, чего мне стоит расставаться с вещами моего бедного супруга. Он умер во цвете лет, месье. Если бы он знал, что мне придется продавать его одежду, чтобы выжить…
Я люблю, когда со мною откровенничают, как люблю, когда мне говорят плохое о людях. Это придает жизнь разговору.
— Что может быть более тяжелым, чем продавать предметы, с которыми столько прожил и которые вам знакомы, как родинки на вашем теле!
— Это верно… Сувенирами дорожишь, — сказал я поднимая руку.
– Особенно такими, что вызывают столько воспоминаний. Ах! была бы возможность, я бы его сохранила, этот костюм. Так он шел моему мужу. Мой бедный муж был как раз вашего размера. Возможно, немножко более крепкий. Это правда, что был он настоящий мужчина. Он был шефом бюро. Вы должны были прочесть это на его визитной карточке, на двери.
– Я не обратил внимания.
– Адрес зачеркнут, потому что мы напечатали карточки до того, как поселились здесь. Да, костюм вызывает у меня воспоминания. Мы, мой муж и я, покупали его вместе в Реамюре. Я сохранила фактуру. Я вам ее отдам. Это было весной после полудня. Люди высматривали почки на деревьях. Солнце освещало все небо. Месяц спустя мой муж умер. Он надевал этот костюм два раза, два воскресенья.
— Только?
— Да, месье. Костюм, который стоил сто шестьдесят франков в 1916. В то время деньги имели большую ценность, чем сегодня. Этот полный костюм. Брюки, пиджак, жилет. Подождите, я сейчас его найду.
Через несколько мгновений м-м Жюно появилось с костюмом, завернутым в полотно.
Она разложила его на столе, вынула булавки и, взял пиджак, показала мне его спереди и сзади на вытянутых руках.
Я пощупал ткань.
— Взгляните на подкладку, месье.
Костюм, действительно, был новый. Пятен подмышками не было. Петлицы и карманы не были растянуты.
— Сердце кровью обливается, месье, когда расстаешься с такими реликвиями. Надеюсь, что муж, который на небе, меня не видит. Но, что вы хотите, я не богата. Надо жить. Мой муж меня простит. Вот мы, взгляните.
Она мне показала фотографию величиной с метр, на которой была пара новобрачных.
– Видите, месье, это увеличение с увеличения. Чем больше мой муж, тем больше он мне кажется живым.
Я долго смотрел на пару. Я не узнавал м-м Жюно.
– Да, месье, это мы, в 1915. Назавтра мы уезжаем в деревню.
Она смерила меня глазами с ног до головы.
– Он был вашего размера, но немножко более крепкий.
Я подумал, что если он был более толстым, костюм мне не подойдет. Из деликатности я не стал говорить о своем опасении.
– В 1914 мы уже были помолвлены. О! месье, эти вечера на набережных Сены. В Париже было слишком жарко. И все, из-за войны, нас беспокоили.
– Но ваш муж не был солдатом.
– О, месье, но подумайте сами. Он не был сильным. И именно он, который мог бы жить, потому что не был солдатом, был унесен болезнью.
– Такова жизнь, — пробормотал я.
– Да, таков этот мир.
– Но от чего он умер? – спросил я, внезапно испугавшись, что это могла быть заразная болезнь.
– От кровоизлияния.
Воспользовавшись тем, что вдова предалась воспоминаниям, я осведомился о цене костюма.
– Недорого, месье, семьдесят пять франков. Взгляните на этот покрой.
Она описала рукой полукруг, который представлял, без сомнения, воображаемый размер.
– Потрогайте ткань. Это довоенный английский драп. Можете себе представить. В самых больших магазинах такой ткани вы больше не найдете.
Продолжение следует