Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 30, 2010
Алёна Чурбанова
Рассказы
Чай, зима и Че Гевара
— Че Гевара не мой, — сразу предупредила я, когда мы вошли в квартиру.
— Оправдывайся, — весело ответил Вадик, дуя на заледеневшие на морозе пальцы.
Перчатки и у него и у меня отсутствовали как класс. Не любили мы перчатки.
Зима в том году обошлась без длительных прелюдий – уж грянула так грянула. Снега навалило столько, что хватило бы на двадцать равномерно холодных месяцев вместо экстремальных пяти.
Огромный плакат с попсовым революционером висел над кроватью моей соседки по квартире Лены и привлекал к себе избыточное внимание гостей. Я заколебалась объяснять каждому, что лично мне плевать как на Че Гевару в целом, так и на и его тяжелую судьбу в частности.
У Вадика голосом Макса Покровского заорал мобильник.
Он коротко и отрывисто с кем-то пообщался, настроение его мгновенно переменилось и судя по его теперешнему виду Вадик был сильно настроен ныть.
— Что случилось? – спросила я.
Вадик нервно взрыхлил пятерней волосы.
— Бабушка. Она с ума меня сводит. Опять рассказывала про пожар на кладбище и огненные шары, — простонал он.
Эту историю я знала наизусть. Бабушка Вадика когда-то давно работала учительницей в сельской школе. До места работы ей каждый раз нужно было идти около трех километров, в соседнюю деревню. Однажды зимой, довольно поздно вечером, она шла домой уже почти в полной темноте. Тропинка петляла вблизи старого кладбища. Оно-то, по ее словам и явилось неожиданным источником пожара и огненных шаров. Больше бабушка Вадика в той школе не проработала ни дня. Сказать, что у нее помутился рассудок, было бы неправдой, но то странное видение на ее психике определенно отразилось довольно сильно. Я каждый раз чувствовала себя несколько скованно, когда об этом заходила речь.
Вадик внешне всегда мне чем-то напоминал главного героя фильма Озона “Капли дождя на раскаленных скалах”. Рыжий, кудрявый, обаятельный и для своего возраста очень детский.
Во время наших длинных диалогов он в основном всегда сидел с ногами на диване и тянул через соломинку чай.
Вадик волею судеб обитал в трехкомнатном жилище с двумя женщинами нетрадиционной сексуальной ориентации и одним неясной принадлежности художником. Вначале он этим фактом даже бравировал, но постепенно вся его кичливость сошла на нет.
— Я все сильно не так себе представлял, — шмыгая носом рассказывал он, — думал, будем вечерами болтать по душам, курить кальян, смотреть “Футураму”. А в итоге на мне постоянно спят чужие кошки. Отвратительно. И плюс когда эти две дуры ссорятся, они начинают выкидывать вещи друг друга из окна. Хрен бы с ними, но иногда ведь и мои выкидывают.
Мне и смешно и совестно над ним смеяться. Поэтому я обычно в такие щекотливые моменты перевожу разговор на другую тему.
— Вадик, зачем пить чай через соломинку? Что за выпендреж?
— Это уже очень особенный чай, — радостно сказал Вадик, — он теперь коктейль.
С коньяком.
Жестом в стиле “ахалай-махалай” он продемонстрировал видавшую виды железную фляжку.
— Но у меня уже, однако, все кончилось. Давай прогуляемся до магазина?
Мы прогулялись до ближайшего “Спара” , где Вадик набрал еще много разного коньяка и каких-то глупых орешков.
Подходя к кассе, Вадик на ровном месте поскользнулся и едва не разбил все набранное.
— Что за ебтвоюмать, — страдальчески скривившись, воскликнул он.
Кассирша его низкий полет отследила без эмоций.
— Здесь курицу уронили. Мы конечно позвали.. чтобы убрали, — флегматично сказала она, — но … люди восточные, не торопятся.
— Так наймите других людей, западных, — рявкнул Вадик, потирая ушибленное колено.
Кассирша ухмыльнулась и ничего не ответила.
Когда мы выпили первую бутылку, пришла поклонница Че Гевары Лена.
Она ходила на вечеринку по случаю Хэллоуина и даже не подумала смыть боевую раскраску с лица.
— Как туса? – спросил Вадик.
— Я не помню, что там делала, но судя по всему, выиграла до фига всякой ерунды, — сказала Лена и вывалила из рюкзака с десяток разномастных бутылок.
— Уууу, — произнес после длинной мхатовской паузы Вадик, — это мы похоже зря в магазин ходили…. Лен, хочешь чаю?
Потом разговор почему-то свернул на литературную тему. Говорил, как ни странно в основном Вадик. Отношение его к книгам было вообще-то довольно странным. Иногда мы заходили вместе в книжные магазины и я имела сомнительное удовольствие это зрелище наблюдать. Он обыкновенно брал то, что ему внешне нравилось, прочитывал по две-три страницы, выбранные наугад, и ставил обратно на полку. После десятой книги Вадик говорил, что уже слишком пьян этой денатуратной литературой, и стонал на этот счет до тех пор, пока мы не оказывались на улице.
Позже он часами мог домысливать вслух, что же именно происходило с героями так никогда и не прочитанных им произведений.
Лена на данной теме немного позевала, а потом пошла мыться. Мы с Вадиком от нечего делать вслух по очереди читали истории с башорга.
— А давай его сожжем, — кивнув на Че Гевару, шепотом сказал Вадик.
— Лена ,боюсь, не порадуется.
— Ничего, — горячо возразил Вадик, — потом еще спасибо скажет.
Я подумала, что вряд ли, но возражать не стала.
Вадик притащил с кухни мусорное ведро, свернул Че в трубочку и поджег зажигалкой.
Революционер-латинос горел медленно, но ярко.
Из ванной некстати вернулась Лена.
Она посмотрела на ведро и губы ее задрожали.
— Да вы охренели, — сказала Лена, впрочем, почти беззлобно — мой Че Гевара…
— Что ты Леночка, — выдал подскочивший к ней Вадик, — это же на счастье!
— На счастье обычно посуду бьют, — неуверенно ответила Лена.
— Так мы еще и разобьем, ты не переживай, — Вадик вошел в свое самое развязное состояние, но для настоящего момента это было то, что доктор прописал.
Лена как ни странно на Хэллоуине не натанцевалась и всем дальнейшим поведением продемонстрировала даже чрезмерную бодрость тела и духа.
Утро было как водится не слишком добрым.
— Я совсем забыла, — сказала Лена, с трудом разлепив веки после оглушительной трели будильника, — сегодня же хозяйка придет за баблом. Через час где-то. Надо бы маленько прибрать.
Вадик зевнул, оделся и пошел выносить бутылки и ведро с останками Че Гевары…
Весенние привычки
Я медленно иду по лестнице на свой четвертый этаж, мыслями находясь еще сильно вдалеке, в другом городе, среди иных событий и лиц. Там все прошло довольно-таки сносно, нет никаких серьезных поводов для огорчения, тревоги или беспокойства, но почему-то до сих пор в голове назойливо кружатся картинки и звуки из недавних, прямо скажем необязательных к такому пристальному вниманию впечатлений. Узкие носы ботинок и модные очки в тонких оправах у мужчин, цветные бирюзовые линзы и нервно-высокие голоса у женщин, кальмары под каким-то немыслимым соусом (диалог двух топов с одинаковыми бритыми черепами неподалеку – “на месте твоего желудка, я бы давно застрелился – застрелился у меня похоже мозг, а желудок, не смотря ни на что, еще держится”), мы вам так рады — так рады.
Что действительно сильно омрачило поездку – какая-то гнида сперла мою красивую кожаную папку с важными документами.
Важ-ны-ми до-ку-мен-та-ми.
Ладно, на самом деле там была замаскированная под доклад распечатка “Рыбалки в Америке” Бротигана.
В результате пришлось во время всего первого дня конференции действительно слушать всю ту энергичную болезненно-задорную ересь, которая прямо-таки ковровыми бомбардировками неслась с основной трибуны. В бессильной своей ярости я утешалась лишь тем, что кроме чисто фантомной статьи за промышленный шпионаж есть еще и Божий суд.
Достав из сумки ключи, я открываю дверь. Пройдя в комнату мимо зеркала в прихожей (круги под глазами – раз, общая изможденность – два) и механически щелкнув пультом, попадаю на одно из многочисленных телевизионных скетч-шоу. Абсолютно оно несмешное, но мне это все равно. Воздух в квартире за неделю заточения стал практически мертвым, и я решаю открыть окно. Освежающе веет весной. Единственное, что навсегда осталось прежним – запах весны. Все остальное давно предательски девальвировалось.
На улице грохот и вой — подростки кидают в мусорный бак с крыши соседнего дома бутылки. Попадают через раз, потому что косые. Из-за вибрации от ударов орут сигнализации стоящих рядом машин. Выбегают несколько особенно нервных полувладельцев кредитных “фокусов” и кроют подростков-мазил матом. Те в ответ демонстрируют, что по этой части полувладельцы кредитных “фокусов” против них никаких шансов не имеют. Полувладельцы кредитных “фокусов” со своей стороны не желают вести полемику честно и угрожают применить против подростков физическое насилие. Строго говоря, они обещают их “урыть”. Но пока полувладельцы кредитных “фокусов” со своими бегемотными телами одышливо суетясь добираются до крыши, от легких и быстрых подростков остаются лишь томно тлеющие сигаретные бычки. Мне все это крайне смешно наблюдать, а может весенний воздух настраивает на игривый лад.
Я сижу на подоконнике и смотрю на опустевший, сам с собой о чем-то шелестящий, по-простому уютный двор.
В его центре видна обшарпанная, очень старая телефонная будка, по которой обычно находят нашу серую девятиэтажку те, кто пытается искать ее по адресу, поскольку беспорядочная нумерация домов в этих местах способна свести с ума кого угодно.
В голове возникает один уже довольно давний, как раз телефонный разговор.
— Вот что ты обычно в первую очередь делаешь весной?
— Выкидываю весь хлам, что за зиму накопился. А ты?
— Вероятно, теряю голову.
Я мысленно пытаюсь оценить, что из ненужного прибавилось в квартире за эту зиму.
Двенадцать знаков зодиака, вырезанных из дерева.
Ловушка для снов в виде головы индейца, который почему-то очень напоминает героя советской музыкальной хроники, который пел “увезу тебя я в тундру”.
Множество DVD с различными обучающими и развивающими программами с невидимым грифом на каждом диске – “когда-нибудь — при случае – будет время – посмотрю – но точно не в этой жизни – ха-ха-ха”.
Какие-то нелепые фотографии (кто их вообще сейчас распечатывает?).
Огромная игрушка — белка из мультфильма “Ледниковый период”.
Справочники юридических лиц (зачем?)
Что и говорить, мне чуть-чуть жаль будет со всем этим расставаться.
С улицы немного дует, но я не мерзну, наверное, потому что выпила много коньяка в поезде.
Атмосфера чудо как хороша, но неуловимо чего-то не хватает. А не хватает музыки.
Я беру телефонную трубку и звоню своему знакомому Ромке. Он профессиональный диджей – то есть знает толк в музыке.
Он отвечает через тридцать три гудка и из трубки моментально начинает грохотать что-то электронное.
— Ромка, привет, — кричу я, — ты в курсе, что весна на улице, настоящая? Хотя как ты можешь быть в курсе сидя в своем подвале.
— Не понимаю, чего все так сходят с ума по весне, — кричит в ответ диджей, — хуже этого только общенациональный культ первого снега в октябре. Я кроме лета ничего не люблю.
— А включи чего-нибудь красивое?
— Сейчас найду.
— Ты сегодня до скольки?
— Не знаю. Или до шести, или до бесконечности. Как фишка ляжет.
— А рассвет примерно во сколько, как ты думаешь?
— Вот ты нашла кого спросить. Посмотри в Интернете.
Яндекс обещает рассвет в 05-23.
Хочется его посмотреть, но и в сон клонит жутко.
В итоге просыпаюсь я, конечно же, сильно позже рассвета.
Трубка валяется на полу. Из нее, как ни странно, по-прежнему звучит музыка.
Трубка номер три
На самом деле, абсолютно отсутствуют причины, мешающие упомянуть и о первых двух трубках – они ничем передо мной не провинились, и как водится, сделаны были, скорее всего, столь же тщательно и с любовью, разумеется, вручную.
Но третья. Она наверняка превосходна даже просто на ощупь, закрыв глаза.
Великолепная бриаровая трубка с чередованием шероховатых и гладких, полированных граней.
Я обожаю трубки, и когда вижу настолько прекрасные вещицы, меня на них немножко замыкает.
Травма коллекционера похожа на любую другую, здесь нет никакой особенной тайны.
В первый момент чувствуешь только сам удар, боль еще не пришла, близко-близко, вот-вот, но никогда не случаются они одновременно, всегда по очереди.
А в промежутке – секунда пустоты. Щелчок выключателя.
Бога можно увидеть в трещине на стене, и не почувствовать в храме.
О чем это я?
А это не я, это он – трубочник.
Философские разговоры вообще в почете у тех, кто предпочитает трубки.
Сейчас трубочник вещает о чем-то явственно метафизическом симпатичной шатенке лет тридцати, она живет в соседнем номере, я с ней пересекаюсь несколько чаще, чем с прочими отдыхающими.
У них с трубочником что-то вроде курортного романа, “вроде” потому что нельзя эту дыру на берегу Горьковского водохранилища (в народе его называют Горе-море) именовать курортом, даже и в шутку.
Я часто вижу шатенку и трубочника на холодном, создающем лишь ощущение заброшенности осеннем пирсе, точнее только их и вижу. Что делают все остальные – неведомо, но вероятно распивают алкоголь или как-то иначе развлекаются непосредственно в номерах.
Лучше бы и эти поступили таким же образом, потому что несколько мешают мне сосредоточиться на главном. Привести в порядок мысли, решить, как поступить в тех спутанных и неловких обстоятельствах, которые имеются к текущему моменту. Я бы вполне сумела не обращать внимания на данную парочку, не будь у товарища такой бросающейся в глаза трубки. Не курю уже пять месяцев, и как глупо было бы сорваться сейчас так вот вдруг.
Надо смотреть на что-то другое, но вот на что? Небо серое, и вода такая же, с зеленью кое-где. В полузатопленной деревянной лодке рядом с берегом плавают лепестки роз. Красиво, и пожалуй даже элегично.
Трубочник всегда приходит первым, шатенка появляется чуть позже.
Ветер часто доносит обрывки слов с их стороны, а иногда и целые предложения, зависит от его настроения.
Знаете, как она называет эту совершенную, сказочную трубку?
“Прогрессивный курительный дивайс”.
Меня от подобных эпитетов тянет треснуть ей чем-нибудь.
Полный ноль на тему трубок.
А он только посмеивается, не обращая ровно никакого внимания на все ее нелепые и глупые высказывания вместе с надменными смешками.
Если присмотреться и прислушаться, то шатенка, по правде говоря, истерит на малых скоростях.
Видимо изо всех сил пытается понять, как закончится ее связь с трубочником, продолжится ли она за пределами двух недель пребывания здесь. Как бы пробует заранее пережить оба варианта, чтобы не страдать впустую потом.
Потрясающая эмоциональная расчетливость.
Но амбивалентные состояния, как ты ни крути порождают столь же амбивалентные впечатления, и в итоге она только делает хуже и себе, и ему.
У меня был знакомый, который какое-то время довольно регулярно занимался тем, что каждое буднее утро заплетал косички своей младшей сестре. Ему приходилось, так уж вышло.
Оставалось от ленты обычно лишних полметра, на которые ему не хватало воображения.
Как он с ней поступал? Да очень просто – обрезал ножницами.
Шатенка в целом делала то же самое. Все те лишние переживания, что бугрились, торчали и отказывались укладываться в привычные позиции, со стороны ее рацио похоже получали один-единственный приговор — изжить немедленно. Получалось не слишком успешно, но она старалась.
Трубочник, глядя на нее, начинал нервничать тоже.
В процессе набивания табака у него сильно дрожали пальцы, и затягивался он как-то лихорадочно, что порождало приступы кашля.
Эх, ну не курят же так трубку. Смотреть больно.
Сегодня последний вечер и делать особенно нечего, кроме как погасить тоску чем-то ласковым.
Поэтому я решила прогуляться до магазина за вином.
К моему удивлению, трубочник и шатенка поплелись следом за мной, и к искомому месту мы дошли практически одновременно.
Затарившись, и я и мои нечаянные знакомые вернулись в санаторий и выпили все что купили, в моем номере, под песни группы “Ногу свело”.
Люди больше не услышат наши юные смешные голоса.
И все в этом роде.
Я им все рассказала, потому что была под воздействием и не в себе.
Общим мнением было что ребенка следует оставить, не смотря ни на что.
Этот вариант показался и мне самым правильным почему-то лишь тогда, когда мы лежали втроем на двуспальной кровати и дымили в потрескавшийся потолок.
Утром я проснулась одна с жуткой головной болью.
Точнее меня разбудил вежливый звонок с местного ресепшена на предмет того, что пора бы уже и выметаться.
А трубка… Она каким-то нелепым образом закатилась под кровать.
Там я ее и нашла, когда собирала вещи и лихорадочно проверяла, не забыла ли чего.
Трубочник и шатенка уже уехали, и никаких их координат у меня не осталось.
Трубку я первое время вертела в руке постоянно, как некоторые крутят четки.
Потом я положила ее в самый дальний ящик шкафа и постаралась обо всем забыть и начать жить заново.
Может быть, и получится.
Когда-нибудь.
Идеальный герой
Идеальный герой рассказа – это, во-первых, мужчина (с женщинами куда больше мороки), во-вторых, относительно молодой (болячки дряхлых стариков – такая скука, что даже Пушкину не нравилось). В-третьих, не состоящий в браке (от подержанной рутины быстро тянет в сон). В-четвертых, обязательно экзистенциально неблагополучный – поскольку в противном случае все будет выглядеть уж слишком безмятежно, а без нерва нам никуда.
Отличным дополнением к идеальному герою был бы замшелый бывший одноклассник (до сих пор не расставшийся с мамочкой любитель дешевых эффектов), а также непременно блудливая соседка сверху, с вечными скабрезными анекдотами и цитатами из Шопенгауэра (ах, слышал бы бедняга Артур, какие нелепости она ему приписывает). Еще у идеального героя должна иметься большая постоянно линяющая собака, уж сенбернар-то как минимум.
Впрочем, никогда и ничего нельзя знать наверняка.
Итак, обо всем по порядку.
Идеального героя зовут Миша, он живет на третьем этаже в небольшой однокомнатной квартире.
Роста Миша чуть выше среднего, слегка себе на уме, регулярно проходит цветовой тест Люшера и не ест мяса.
Редко находится вне дома, в основном, если только надо погулять с нетерпеливым щенком по кличке Джой (увы, он всего лишь такса) или дойти до магазина.
Миша пишет разные нужные людям программы на языке C++. У него 789 друзей в Контакте, из которых он лично точно знает шесть человек и еще в двух не вполне уверен.
Бывший одноклассник Витёк приходит к Мише пару раз в неделю. Витёк слегка лысоват, бесцельно энергичен и вежливо похотлив с женщинами. Миша и Витёк когда встречаются, обязательно пьют водку и вспоминают разную приятную былую ерунду.
Соседка сверху Наташа последние полгода тоскует и также заглядывает к Мише пару раз в неделю, но в другие дни.
У них с Мишей необыкновенно удобное для обоих дружески-сексуальное взаимодействие, к которому Витёк в своих постзакатных мечтах был бы отчаянно рад присоединиться, но Наташе сразу столько друзей не надо, поэтому грезам Витька сбыться не суждено.
Просто обычно Наташе кто-то поначалу действительно искренне нравится, а спустя несколько свиданий ей так же искренне хочется, чтобы он куда-нибудь испарился.
Миша к ее системе координат подходит замечательно, короче, кроме Витька, каждый в этой истории своим текущим местом в мире почти полностью удовлетворен.
Испортило наметившуюся, было, идиллию внезапное возвращение из армии Наташиного брата Гены. Точнее, вернулся он, когда и положено, просто Наташа о нем и думать забыла, все-таки два года прошло.
Вскоре стало понятно, что у Гены весьма серьезный настрой не менее двух лет свой дембель обмывать. В пьяном состоянии Гена становился буйным, и находиться с ним рядом было чревато.
Однажды у Гены кончились деньги, и он почему-то пришел требовать их у Миши. Миша ничего ему давать не собирался, что Гене совсем не понравилось. Завязалась потасовка, которая для Миши кончилась плачевно. Он сильно ударился виском об острый край стола, и смерть наступила почти мгновенно. А уже после смерти Миша очутился в белой комнате, где никого не было, только голос звучал непонятно откуда.
Голос сказал Мише, что хорошим людям достанется хорошее, а плохим – что осталось. Потом голос спросил, что бы хотел Миша оставить себе.
Получилось так:
Наташа перестала есть мясо и забрала себе таксу Джоя.
Витёк научился писать разные нужные людям программы на языке C++.
Гена получил условный срок, запал на Контакт и со стеклянными глазами просиживает там целыми днями.
А Миша всегда лежит на пустынном пляже рядом с теплым океаном и проходит цветовой тест Люшера, развернутый на все пространство неба. Только результат ему теперь уже совершенно не важен.
Короткометражка
Мое мутное от температуры сознание никак не может воспринять полноценный фильм, а периодически я вообще засыпаю. Поэтому на экране крутится сборник короткометражек, правда, довольно длинный, аж на 180 минут.
В суть каждой истории я вникаю с огромным трудом — многие актеры и сюжеты похожи и далеко не всегда понятно, о чем речь.
Последние пять минут я наблюдаю, как тщательно укутанный в серое ребенок тащит в гору кривые деревянные санки.
Мне очень хочется, чтобы он их все-таки дотащил до того момента, когда очередная таблетка начнет действовать и я опять закрою глаза….
Снится мне странное.
Как будто я – это не я, а некий не очень молодой и малосимпатичный стрингер, который возбужденно разговаривает по телефону и быстро подсчитывает возможные прибыли в уме.
— Только никому! – кричит он в трубку. — Еду уже!
Дальше неловкие сборы — и вот стрингер уже на улице.
….Правило трех опять сработало неукоснительно, думаю я, вылезая из такси — на всякий случай в нескольких кварталах от шикарного дома самоубийцы.
И если недавние смерти светила кардиологии и придворного художника широким массам не слишком интересны, то “рок-звезда повесилась” — истинная золотая жила, настоящая удача, конечно, если эксклюзив, а это, черт возьми, именно он и есть.
По крайней мере, мне обещали три часа молчания.
Очень дорогое молчание, скажу я вам, но уверен – все окупится, и неоднократно.
Хотя, честно говоря, у данной рок-звезды в последние годы дела шли не слишком гладко. Ходили слухи, что кумир молодежи погряз в долгах и наркоте, и даже малость тронулся умом, но уж смерть-то, несомненно, все исправит, и если что и может ему сейчас помочь вновь взлететь (во всех смыслах, хе-хе), так только разве что она.
Теперь я знаю, как выглядит рай для азиатской домработницы – это когда она приходит убираться, а там такое счастье на веревочке. И надо же, сообразила мне позвонить. Не зря я все же так хорошо продвигаю себя в популярных желтых газетенках.
Звоню, захожу. Домработница ростом чуть выше моего локтя жестом показывает, что надо пройти наверх.
Окна почему-то открыты настежь, и в помещении просто дикий дубак.
Синюшное тело рок-звезды валяется на диване. Вот же черт.
Идиотка, говорю я в сердцах азиатке. Нет, ну какая же ты дура, я просил ведь не вытаскивать его из петли, снимки бы были гораздо лучше, а теперь что?
Теперь минус сто баксов, как минимум.
Я стаскиваю труп с дивана и пробую вернуть его в петлю. Ничего не получается, этот урод слишком тяжелый.
Сваливаю мертвяка обратно на диван, поворачиваюсь к домработнице и опять ругаю ее последними словами.
Как вдруг откуда-то сзади получаю настолько нехилый удар по голове, что падаю как будто прямиком в ад.
И вот уже шустрая азиатка вовсю шарит по моим карманам, а отвратительно живая, хотя и все такая же синяя рок-звезда с тяжелым бюстом какого-то древнеримского мудака в руке смотрит на меня, глумливо ухмыляется и говорит домработнице – отлично, милая, бери газету, звони следующему…
Когда я открываю глаза, ребенок в сером вместе с санками уже на вершине горы.
Он весело машет в камеру рукой, а потом садится на свои кривые деревянные санки и съезжает вниз.