Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 23, 2009
фашизм — радикальное моющее средство,
его применяют, когда по-другому уже не отмыть,
стайки зыбких подростков, спрямляющих детство,
играющих в принцев датских — в “быть или не быть”.
в убитой действительности минимум вариантов,
дворы — это фабрики смерти, где западло постареть,
здесь без пробирок клонируется высшая раса мутантов,
третьего рейха достоин стяжавший бойцовую смерть.
улицы крупнозернисты, как будто мурашки по коже,
дома маршируют в ногу и вдруг срываются в бег,
выплеснись в стенке на стенку так, чтоб ботинком в рожу,
кровоподтеки залижет по-щенячьи преданный снег.
пырнуть, чтобы убедиться, как валок мешок с костями,
как обмякает, нарвавшись на обоюдозализанное остриё,
это азы гигиены, что-то вроде мелкой стирки руками,
как будто носки постираешь или свое обтруханное бельё.
а впереди еще время поточной машинной стирки,
когда полетят в центрифугу ворохи сношенных тел,
с семизначными номерами на нашитой нательной бирке,
когда всех помоют, окажется, что мало кто уцелел.
банно-прачеченый цех — преддверие к богадельне
с общепитовской столовой на дающих приют небесах,
сначала омоют в воде сыромятной, сухой и расстрельной,
а потом уже взвесят на медицинских напольных весах.
в пункте санобработки нет правых и нет виноватых,
здесь один только фельдшер и тот поспевает за всех,
смерть страшна для живых — для беспримесных и для пархатых,
а у мертвых она переходит в беззвучный оскаленный смех.
в чем различие рая со светлым и праздничным моргом,
ведь карающей влажной уборкой не брезговал даже Господь,
время массовой стирки граничит
с невинным телячьим восторгом,
мировая душа отмокает, когда усыхает людская плоть
все китайские прачечные оборудованы бронзовыми котлами,
их выковали старинные мастера в эпоху древнего царства инь,
в них варились народы,
когда мы прятались за лесными стволами
и еще не засматривались в зауральскую косоглазую синь.
а теперь уже некуда деться от всюду дымящих котельных,
где сжигают горючие смеси на растопку идущих страстей,
здесь крутые огонь и вода сопрягаются в плясках смертельных
и для праведной силы давленья выжимается пар из костей.
и уже не народы встают на беспутных господ и хозяев,
а расходный живой материал умиляется жерлам махин,
сквозь которые гонят человечьи стада
и фасующих их вертухаев,
и для бесперебойной работы нужен только дешевый бензин.
а бензина у нас с керосином на столетия педикулеза,
на казенных кишащих нефтесосущих и кровопускающих гнид,
их трави — не трави, не берет их никакая к чертям передоза,
это время нас моет и лечит, не отбелит, так хоть отболит…
(короткий просвет)
жить лучше всего после большой войны
каждый второй убит и некому враждовать
а победителям с той либо с другой стороны
впору себя лечить а не других доставать
вот как случается мир зло утомляется злом
как отжимается пресс когда устает металл
и никакой гуманизм а просто металлолом
как и наши мозги – груда старых лекал
все что имеет цель будет сдано в утиль
те кто остались в живых сами как вторсырье
но если устать хотеть за сказку сгодится быль
и выдыхается страх в побитое молью тряпье
а следом линяет власть когда истуканы пусты
бронзовомозглый приплод каменных скифских баб
однажды вдруг забредешь по малой нужде в кусты
а там в забытьи стоит кто был когда-то не слаб
и окропляя листву думаешь вот дела
действует Божий суд которым стращал поэт
но не карающий меч а лучевая игла
и за стежком стежок сшивается белый свет
латаются дыры времен попавших в системный сбой
а тот кто хотел их связь по-своему перекроить
сливается в небытие сдувается сам собой
архангел вдевает в ушко свою световую нить
и кажется здесь кипел безжалостный важный труд
здесь пучились орды племен давились кричали ура
вершили в ознобе страстей свой праведный самосуд
дудели про прочность основ а это была дыра
как нечего делать петлять в тугих завихреньях эпох
пока не заштопают их сойдя с прядевьющих небес
и этот короткий просвет любого накроет врасплох
не вяжется в головах и с царством идет в разрез
(волновая механика)
орава пройдет по раздолбанным грудам бетона
и кто-то один обернется и сплюнет в гремучую пыль
вот всё что достанется им после битвы на этом краю небосклона
спаливший решетку кварталов войны огнедышащий гриль
об этом мечтали они в третьем классе хиреющей школы
геройски спасать от пришельцев родимый заштатный райцентр
им даже в подметки кирзовых армейских сапог
не годятся нацболы
им не вырубает мозги полиморфный кавказский акцент
родители их понимали про милую сердцу свободу
как должно с утра похмелялись и шли на положенный труд
а власть принимали скорее умом
за житейскую в общем невзгоду
за муть коридоров кремлевских вводящих в сознательный блуд
здесь не привились гумманизм и привычка к правам человека
но явно пришлось по нутру голливудское пойло в разлив
и в масть одноруким бандитам тот факт что весь мир – игротека
был экстраполирован ими как стоящий жить позитив
пространство имеет названье пока обособлено полем
электромагнитных значений меняющих вектор частиц
и этой индукцией жизни любой заглянувший в себя обезволен
и держится в общем потоке своих производных границ
тому кто не знает сомнений всегда достаются руины
играясь в богатых и бедных вконец обесточит земля
и семьями снимутся с мест населенных молдавии и украины
и средняя азия бросит поросшие хлопком поля
но хаос имеет порядок поскольку и он рукотворен
за переселеньем народов забрезжит волнение масс
и тот кто погонит волну и кто будет
этой мутной волной похоронен
пока еще бродят меж нами живущие здесь и сейчас
(утренние процедуры)
мы несовершенны ровно настолько насколько несовершенны
и потому просыпаясь влезаем в тапочки
и на автопилоте держим курс на унитаз
а в это время сквозь нас протекают загадочной красоты
артерии капилляры сосуды и вены
в стереоскопическом разветвлении петляющих
и пульсирующих кровью трасс
и обитая в совершенно необыкновенных телах
мы почти постоянно несчастны
от того что не можем подогнать их
под какой-то невнятный стандарт
митохондрии в клетках и нейроны в мозгах
слава Богу нам еще до сих пор неподвластны
а то и туда бы проник если б мог насаждаемый всюду соцарт
наша воля мы б мерили жизнь
в пересчете на баррели гемоглобина
мы бы нервы тянули как лэп
сквозь траншеи в махровых покровах таежных лесов
мы бы гены отца привлекали к суду чтобы были в ответе за сына
мы бы войны вели руководствуясь геополитикой лимфоузлов
и передислоцировавшись из туалета
к умывальнику в благоустроенной ванной
драя зубы и глядя в бездонную пропасть
вмещающих вечность зеркал
мы б себя не узнали как адронный коллайдер
если крикнуть ему эй ты бублик недоделанный сраный
ты чего не фурычешь сколько бабок убухал в тебя
мировой капитал
и подавленно с чувством вины замирая
под струями богоподобного душа
мы с трудом вспоминаем что сделаны сами ничуть не слабее
чем любой запредельный хай-тек
и тогда в нас по новой воскресают первозданные райские твари
типа “мужчины и женщины” клода лелюша
и упоение существованьем возобновляет
свой вкрадчивый плавный разбег
(счастье)
я же вижу как ты по периметру бродишь кругами
засекая ход мыслей изводишь нажатиями секундомер
сидя в медленных креслах всю жизнь проходили богами
сценами мозаичных сражений инкрустируя каждый квадратный метр
не задумываясь откуда взялись рептилевидные спины
меж лопатками бархат изгибов ландшафта шуршит под рукой
только вдумчиво ставить ступню в ватных тапочках не наступая на мины
два санитара с носилками тело выносят и это конечно другой
рядом ходит серийный убийца за воображаемой сейфовой дверью
или хлюпают “мартинсы” по желе на платформе станции “электросталь”
мы еще мозжечком ощущаем в заводном механизме империю
этот старый железный будильник гремит по ночам
и уже кого хочешь достал
шестеренки из него выпадают а он все стучит анкерами
в комиссионку снести величавости нищенской хлам
только сами внутри его корпусной банки консервной
болтаемся между мирами
по асфальту футболит ее прогулявший уроки болван
он почти планетарен он реальней чем мы или будда
его брошенный ранец хранит в себе вещие знаки судьбы
он валяется в иерусалимской пыли
через него переступает из местных иуда
на подошве сандалий клеймо расправляющей крылья совы
в этом городе башни со звездами ждут своего муэдзина
и в томлении стелится тонкий пронзительный звук
тени разноэтажных строений сканируя улицы тянутся словно резина
их пастозно текущий состав корпускулярен и на ощупь упруг
он тебя обтекает когда ты выходишь во двор и садишься в машину
это я за тобой из подъезда с мусорным пластиковым мешком
синусоида жизни как двугорбый верблюд взобралась на вторую вершину
вместо третьей асимптоту вытянет долгим безвольным стежком
но пока все мы живы вплоть до зуммера в дальнем отсеке парижа
и пока с черепахи не слез оседлавший ее ахиллес
и пока еще время не жжет но сперва плотоядно оближет
и пока еще кровь не течет но уже разошелся порез
уязвимые стенки прорытого в толще тоннеля
только водкой лудить не стремаясь пробоин сквозных
полуобморок счастья шагреневой кожей смертелен
и когда происходит то бьет тренированным хуком под дых
(два зазеркалья)
дисперсия веток в оконном периметре света
неоновый сумрак как часть инсталляции на венецианском биеннале
где выставочное пространство не предполагает ответа
за что эскпонаты разобраны будут в финале
единственный подлинный зритель сплошной череды экспозиций
сюда не придет и не купит входного билета
он сам расщиплен на летящие с неба частицы
на гипербороейскую манну в заснеженных главах завета
так микромиры проницают большие предметы
своей повсеместностью всех величин грандиозней
и сход вертикальных субстанций в беспамятстве выпавшей леты
как воздух скрепившие тонкой материи гвозди
и с помощью каждой из них глядя в темень жилого уюта
он видит любого поточным конвейерным зреньем
как смотрит кино если б было оно не мерцающим сном абсолюта
а способом видеть сидящих на зрительских креслах забвенья
так значит и я для него затемнение трасс в нисходящих пунктирах
ничем не нарушивший линий его созерцанья
вплетаемый в театр теней за окном теплокровной квартиры
и в этом мы с ним изоморфны как два зазеркалья