(О мастере устной словесности Юрии Олеше). Продолжение, начало в №21
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 23, 2009
Приверженец высокого стиля
Неверно было бы представлять, что каждое изусное слово Олеши, каждое его высказывание или афоризм было крамольными или оппозиционными. Не всегда Олеша стремился и к остроте. В застольных беседах писателя до конца его жизни самое большое место занимали темы искусства, творчества, литературы.
Олеше нравилась патетическая, приподнятая афористичность устной речи, строй которой был ориентирован на сугубо книжную традицию. Слушателей всегда покоряла строгая красота устных олешевских афоризмов, их высокий приподнятый стиль:
“Талант – это, кроме всего, великая дружественность одного ко всем” .
“Искусство – мост между мечтой человека о совершенстве и несовершенством природы”.
“Я вижу отдельные этапы. Как бы быки, на которые ляжет мост всего произведения” .
“Писатель это жемчужина во рту Времени… Что такое время без писателя? Что такое девяностые годы без Чехова или Льва Толстого? Это просто цифры, а с Чеховым или Львом Толстым это эпоха. Вот что такое писатель”.
“Читая Достоевского, я содрагаюсь. От его гениальности можно оцепенеть”.
Вместе с тем, при всей патетичности, Олеше не изменяло и чувство иронии, юмора.
Между известным эрудитом, литературным критиком Дм. Святополком-Мирским и Олешей произошёл такой обмен репликами:
Д. М. : Юра, Джойс – большой писатель.
Олеша: Написал главу без знаков препинания? Слышал! В Одессе маклеры давно пишут телеграммы без запятых и точек”.
Когда Олешу на время командировки в Донбас в 1935 г. администратор гостиницы поместил в лучший номер для особо важных гостей, писатель сказал:
“Если вы начнёте опять перечислять фамилии всех, кто жил здесь, мне придётся перебраться в другой номер, трезво оценивая своё место в обществе”.
“Олеша предложил, чтобы ввели медали за храбрость в браке, ордена за деторождение и знак почёта – за безупречную службу в браке. А как высшую награду – помилование от дальнейшего пребывания в браке”.
Ориентированность Олеши на высокую литературную традицию объясняет отсутствие в устных импровизациях писателя жаргонизмов, ненормативной лексики, бранных слов. Это особенно заметно, если сравнить его остроты и высказывания с экспромтами, скажем, известной актрисы Фаины Раневской. Её шутки – это агрессивный эпатаж. Они резки, саркастичны, на грани фола. Их острота достигается нарочитым употреблением “низкой лексики”: “Страшно грустна моя жизнь. А вы хотите, чтобы я воткнула в ж… куст сирени и делала перед вами стриптиз”; “Лучше я буду продавать кожу с ж… , чем сниматься у Эйзенштейна!”; Раневская называла режиссёра Завадского, с которым постоянно была в конфликте, “перепетуум кобеле” и т.п.
В таком сравнении красноречие Олеши кажется старомодно-сдержанным. Оно носило характер принципиально литературный, эстетический. Зафиксирован лишь один пример эмоционально-позитивной реакции Олешей на слово “низкой лексики”, как раз того слова, которое было столь выразительно у Раневской и встечается 16 раз в небольшой книжечке её острот (Раневская Ф. Г. Случаи. Шутки. Афоризмы. — М., 1999). Тот единственный пример привёл в своей книге писатель-юморист Игорь Губерман: “Олеша как-то сказал, что много читал смешного, но никогда не встречал ничего смешнее, чем написанное печатными буквами слово ж…”. (Пожилые записки, 1996.). Известен этот факт Губерману стал от драматурга А. М. Файко, который слышал это высказывание непосредственно от Юрия Олеши.
Сегодня уже трудно определить, кто из мемуаристов наиболее точен в своих воспоминаниях, особенно когда каждый из них пользуется авторитетом. Так, по мнению сценариста и драматурга Иосифа Прута, будущую эпитафию для Катаева:
Здесь лежит на Новодевичьем
Помесь Бунина с Юшкевичем.
сложил Юрий Олеша. А по свидетельству известного поэта и переводчика Семёна Липкина, эта эпитафия-эпиграмма сочинена Львом Никулиным.
Литературные игры и подарки
Олеша и его талантливая профессиональная среда всегда пребывали в состоянии творческой готовности вступить в литературную игру, сымпровизировать, пошутить, образно оформить мысль, подарить свою литературную находку или наблюдение другому писателю.
Примером и образцом в создании тропов для Олеши служил непревзойдённый мастер метафоры Маяковский. О случае своего импровизированного сотворчества с Маяковским в совместном создании ими устной метафоры рассказал сам Олеша в своих дневниковых записях, вошедших после его смерти в “Ни дня без строчки” и в “Книгу прощания”:
“Однажды играли на бильярде – Маяковский и поэт Иосиф Уткин, которого тоже нет в живых. При ударе одного из них что-то случилось с шарами, в результате чего они, загремев, подскочили…
– Кони фортуны, – сказал я [Олеша –И. П.].
—Слепые кони фортуы, – поправил Маяковский, легши на кий”.
И. Прут в своей мемуарной книге “Неподдающийся” пересказывает интересный случай, участником и свидетелем которого он был в молодости:
“Бабель говорил мне [Пруту –И. П.]:
– Надо что-то сделать значительное… Общение с писательской элитой – обязывает… Пора и вам тронуться – не умом, а с места!
– Каламбур! – воскликнул сидящий за столом Олеша. – Дарите мне его, мэтр?
– Меняю! Подбросьте и вы, Юра, мне что-нибудь. И пожалуйста, не сразу! Я могу подождать. Знаю, за вами не пропадёт!”
Катаев в книге “Алмазный мой венец” пересказал когда-то подаренную ему Олешей метафору – “голубые глаза огородов”. “Он подарил мне, – пишет Катаев, – ту гениальную метафору, достойную известного пейзажа Ван Гога…, она уже и так, одна, сама по себе произведение искусства, и никакого рассказа для неё не надо”.
Интересен малоизвестный факт о том, какую изобразительную деталь подсказал Олеша писателю А. Малышкину. Чтобы оценить этот подарок, напомню следующий фрагмент из текста романа “Люди из захолустья” Малышкина:
“На шкафу у нас, в жилой горнице, покоилась одна вещь <…> Этот массивный дубовый гроб на изящных львиных ножках, украшенный крестами и херувимами из накладного серебра, и был образцом дивного дядина художества”.
Читая этот текст литератору П.Слетову, Малышкин рассказал ему, что благодарен Олеше за то, что тот подарил ему важную деталь в этом тексте – львиные ножки гроба. “Обыкновенные круглые ножки – это же стандарт, их точат на токарном станке. А львиные лапы надо делать вручную – уникальная работа. Чтобы запомнить такую деталь, надо было проявить особую цепкость писательской памяти”.
Писатель Виктор Ардов вспоминал, что Олеша в разное время делился с ним многими находками такого типа:
“Сытый человек за столом грызёт сыр узорами”.
– Тигра поймали и посадили в клетку. И он пишет друзьям в джунгли: “Я – в запарке, сижу в зоопарке!”.
– Хорошая рифма – не правда ли? Медяками и медикамент…” .
Оттачивая профессиональную наблюдательность, тренируя способность мгновенного психологического проникнвения в характер, привычки, позы, жесты, манеры незнакомого человека, Иосиф Боярский и Юрий Олеша в кафе “Националь” часто играли в игру “Кто бы это мог быть?” “Она заключалась в том, — вспоминал Боярский, — чтобы определить профессию и социальное положение посетителей кафе”.
Талант остроумия у Олеши соединялся с незаурядной образованностью. В своих воспоминаниях драматург А. Гладков приводит такой эпизод: “Говорили о другом литераторе, и кто-то вспомнил французский афоризм:
– Его стакан мал, но он…
—Но он пьёт из чужого стакана! – закончил Олеша”.
Юрий Олеша, знаток французского, проявил здесь знакомство с малоизвестным советскому читателю афоризмом: “Его стакан мал, зато он пьёт из своей посуды”, превращённым в парадокс Жюлем Ренаром: “Вилли: его стакан невелик, но он пьёт из чужого стакана”. Такова запись этого парадокса в “Дневнике” Ренара.
Король реплики
Не вызывает сомненний импровизационная природа большинства каломбуров и острот Олеши. Скорость его реакции, оригинальность мышления – поразительны. Вот блестящаий экспромт, облетевший многие города и веси Советского Союза. После отсечения житейских подробностей и фамилии автора эта острота очень быстро превратилась в анонимный анекдот. Вот перессказ олешевской остроты литературоведом Зиновием Паперным:
“Юрий Олеша выходит из ресторана “Националь” и обращается к человеку в форме, стоящему у дверей:
– Швейцар, помогите, пожалуйста, достать такси.
Человек отвечает:
– Я не швейцар, а адмирал.
Олеша:
– А.., ну тогда катер.”
Парадоксальность мышления Олеши заключается в том, что писатель смело ломает социальную иерархию, очень быстро обозначившуюся в послеоктябрьские годы. Он с удивительной свободой опрокидывает все табели о рангах, мгновенно “превращает” слугу в адмирала, а адмирала – в слугу.
Познакомившись с этой историей, уже не будешь удивляться, что собратья по перу называли Олешу “королём реплики”. Реплика – мгновенный рефлекс, но и в нём у Олеши устремлённость “к литературе”:
– Куда идёте, гангстеры пера? – спрашивал Олеша своих молодых коллег по газете “Гудок”, тогда ещё неизвестных читателю И. Ильфа, Е. Петрова, М. Булгакова.
– Шевалье! – это воскликнул Олеша в гостиной Евгения Петрова при виде вошедшего приятеля, высокого стройного красавца.
— Казнь гольмана !! (Гольман – старинное название профессии вртаря – И. П.) – кричал изо всех сил Олеша на стадионе, когда судья несправедливо приговаривает вратаря к одиннадцатиметровому удару – высшей мере наказания в футболе.
– Кастаньеты! – заметил Олеша, слушая стук женских каблучков по мосту в тишине вечера Переделкино в 1955 году.
“Когда дерутся два героя, это уже – б а р е л ь е ф!” – произнёс Олеша, увидев драку двух повздоривших фронтовиков с Золотыми Звёздами Героя в ЦДЛ после празднования годовщины Дня Победы.
Противостояние бездарности.
Большим грехом считал Олеша отсутствие оригинальности в творчестве (въезд в искусство “на краденных конях”) и не мог в таких случаях промолчать: “В литературу идут теперь конокрады, они въезжают в искусство на краденных конях”.
Поговаривали, что один далеко не бесталанный художник позаимстовал в своей сценографии идеи большого художника, своего предшественника. “Приветствуя театрального художника и поздравляя его с успехом новой постановки, он (Олеша) закончил своё любезное обращение краткой, но ошеломившей художника репликой: “Но всё же вы – похититель декораций!”.
Олеша не грешил против вкуса, когда он оценивал литературные возможности собратьев по ремеслу. По словам Олеши, “один из популярнейших писателей при всей своей талантливости не более чем “кумир интеллигентных мещан”. А другой, не менее, если не более, талантливый, всю жизнь “разламывает игрушки искусства в бесплодных попытках овладеть им”. Третий “воображает, что он великолепный поэт, хороший романист и заурядный журналист, не понимая, что всё обстоит как раз наоборот: он великолепный журналист, посредственный романист и ужасающий поэт”.
Старостин писал, что Олеша мог сразить возгордившуюся посредственность “одним словом, как кинжалом”. Именно такой пример “мастерского словесного удара” привёл в своих воспоминаниях Александр Гладков:
“Один литератор, выпустивший много книг и имевший обыкновение резать в глаза пресловутую правду-матку, как-то сказал ему: “Мало же вы написали за всю свою жизнь, Юрий Карлович! Я всё это за одну ночь могу прочитать…”. Олеша мгновенно ответил: “А я за одну ночь могу написать всё, что вы за всю свою жизнь написали”!
Упоминавшийся нами А.Старостин “бесконечно сожалел”, что устные рассказы, обличительные памфлеты, экспромтом возникавшие в беседе по поводу случайно или неслучайно просочившей в литературу, в кино или на театр “макулатуры графоманов”, остались лишь в памяти слушателей: “Какая была бы умная книга!” – восклицал он. Все же несколько лаконичных оценок-рецензий Олеши сохранилось.
Олеша, обладавший неповторимым индивидуальным стилем, был особенно нетерпим к трафаретным штампам, которе в изобилии встречлись на газетных и журнальных полосах. В статье “Как служить музе” Георгий Марков вспоминал, с какой иронией Олеша в кругу писателей рассказывал: “Как пишется очерк? Известно. “Бронзовое солнце золотит середину двора. Навстречу от ворот сварочного цеха движется крепкая, коренастая фигура. Я узнаю с первого взгляда Ивана Дмитриевича Петрякова. Ешё на ходу он протягивает мне свою широкую прокопчённую ладонь…”. Друзья, которые слушали Олешу, умирали от смеха. “Да-да, – говорили они. – Именно бронзовое солнце…”.
Это пародирование Олеши с убийственной точностью высмеивало журналистские образцы партийной прессы.