Из сборника «Низ живота»
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 5, 2004
Моя жена пишет письмо Такеши Китано. Она оттачивает палочки слоновой кости, прихваченные из японского ресторана, обмакивает стило в чернила, налитые из картриджа принтера, накручивает локон на левый указательный, заглядывает в монитор компьютера, на котором «Кикуджиро» или «Фейерверк» в формате MPEG4 и пишет свое письмо.
Она совершенно права — кому еще тут писать.
Такеши Китано — японский и киношный Чехов — и наших дней. Из клоунов в люди. Замер, застыл перед лицом смерти, ни шага: навстречу или прочь. Не вмешивается, говорит как есть. Он снимает смерть, как оператор-анималист какую-нибудь редкую птичку — в сельве или на полюсе. Эта птичка раз в 50 лет вылетает из своего дупла, чтобы попеть или спариться. Увидеть ее вблизи — невероятная удача. Поэтому нельзя спугнуть, а надо залечь на снегу или в говне бизона, у которого несварение желудка — и ждать, и протирать сильнейшие объективы, чтобы снять эту птичку-смерть.
Такеши Китано прав — о чем еще снимать?
Моя жена пишет письмо Такеши Китано. Она благодарит его за цвет, за небо и море, за каждый кадр, но и за один кадр в каждом фильме — отдельно. Она, моя жена, понимает, что кроме Такеши Китано тут не с кем поговорить об этом одном, но главном, хотя и ничего не значащем кадре. Она знает, что только японцы, плюс, наверное, китайцы, ну может еще иранцы способны поговорить о том, о чем теперь не принято — включая смерть, которая подразумевает разговор о жизни. Она же, моя жена, не слепая, она видит, что только Такеши Китано, ну и еще один китаец и может быть еще одна иранка отважатся поговорить просто и сложно, описать, а не объяснить, посочувствовать, а не помочь — смиренно и храбро.
Моя жена совершенно права, что пишет Китано. Потому что слишком быстро проходит жизнь, потому что слишком мало на земле удобных случаев поговорить с человеком, который далеко — в других снегах, в других ветрах. Жизнь раз — и не жизнь. Выстрел ли между, колокольчик — не важно абсолютно. Раз — и не жизнь. И пусть лучше все это: и жизнь, и смерть — объясняет Китано или еще какой-нибудь китаец, чем бессловесный и бессильный, скажем, Бог. Потому что Бог ни при чем — его нет. А Такеши есть, хотя он очень далеко — в Японии. Но электронное письмо дойдет быстро, почти мгновенно, а это тоже чудо.
Моя жена пишет Такеши Китано и сомневается: а стоит ли? Думаю, что стоит, думаю, надо писать, надо пробивать каналы, надо выходить, выезжать в пространство, на море, в горы, в поля.
Моя жена родилась на Волге, поэтому она, в принципе, видела красивую природу. То есть она в состоянии отличить красивый ландшафт от некрасивого. То есть у них есть что-то общее с Такеши Китано. Поэтому она ему и пишет — в том числе поэтому.
Моя жена, прежде чем сесть за письмо Такеши Китано, привыкала к японской пище, душилась японскими духами и даже однажды пристально посмотрела на японские слова в инструкции телевизора Panasonic — как будто собиралась выучить японский. То есть она не сразу принялась письма писать, она готовилась.
А моя мама просто иногда садится у окна и смотрит, как гнутся ветви деревьев во дворе; ветви деревьев, которые ребенком сажал я; как ветви под тяжестью мокрого снега сгибаются, но не ломаются, а скидывают снег. И время, пока сползает снег; и время, пока ветка сгибается и разгибается; и время, пока моей маме интересно за этим наблюдать. Как быстро время освобождается от бремени жизни, как время тает под тяжестью жизни, как однажды они, время и жизнь, кончаются — почти одновременно — и ветка в исходном положении.
И еще рядом с нашим домом был роскошный вишневый сад. Теперь на его месте, разумеется, новый дом, что, безусловно, правильно со всех сторон.
Но ни жена, которая пишет письмо Такеши Китано, ни мама, которая следит за ветвями, о вишневом саде не думают последнее время — я об этом думаю, я вспоминаю и расставляю все на свои места. Это мое дело, я за это отвечаю — пока жена и мама занимаются своими очень важными, на мой взгляд, делами.