Опубликовано в журнале Арион, номер 1, 2017
Все едино? Нет, не все едино!
Новелла Матвеева
«Трюизмы»
«Иера´рхия (гр. ἱεραρχία < ἱερός священный + ἀρχή власть) — 1) расположение частей или элементов целого в порядке от высшего к низшему; 2) расположение служебных званий, чинов в порядке их подчинения (иерархическая лестница)» («Современный словарь иностранных слов»).
Но что есть поэтическая иерархия? Существует ли она после смерти автора, уравнивания всего со всем и прочих концов истории?
Ответ прост. Существует. Для того, кто ее признаёт.
Применительно к русской поэзии в нее входит внушительный ряд имен в диапазоне от Симеона Полоцкого до Олега Чухонцева — если охватывать период чуть более трехсот лет.
Факты восхода и заката солнца можно игнорировать — прямых следствий ни для простодушного наблюдателя, ни для самого солнца не будет. Иначе обстоит дело с правилами дорожного движения: можно какое-то время ездить и без них, но не говорите потом, что вас не предупреждали.
Вопрос не в том, существует ли поэтическая иерархия, а в том, как к ней относиться. Ее признание/непризнание ведет к разным для авторов последствиям.
Думающий, что он способен заинтересовать кого-то своими текстами за пределами дружеского круга, должен смириться с фактом: войдя в литературное пространство, он включается в иную систему отношений, чем была до того момента, — даже если он не отдает себе в том отчета.
К сожалению, слишком многие, особенно начинающие, авторы этой ситуации не осознают. Расхожая иллюзия: если ты самовыражаешься на личной страничке в Сети и френды оставляют тебе восторженные комменты, то ты состоялся как литератор.
На самом деле это не означает ровным счетом ничего, поскольку неверна система отсчета и оценки.
В пространстве сиюминутного фейсбука, где вчерашние посты никто не читает, а позавчерашние никто не помнит, по достоинству ничего оценить нельзя. Кроме того принципиально важно не только на какой площадке автор выступает, но и кто его оценивает.
Принимающий решение «войти в литературу» немедленно вступает в конкуренцию не с приятелем-стихотворцем, а с Державиным и Вяземским, Ман-дельштамом и Заболоцким. Те, кто профессионально, а значит ответственно, оценивают художественные объекты, исходят именно из таких представлений*.
Сергей Гандлевский по поводу ответственного письма однажды высказался так: «Я прочел у Бродского и согласился, что поэт пишет не для будущих поколений, а в расчете на мнение мастеров прошлого… бывает, что смотришь на собственное стихотворение глазами Баратынского или Ходасевича, спрашиваешь с надеждой: вам понравилось?»**
Профессионал совсем не обязательно тот, кто пишет каждый день и больше ничем не занимается. Графоман изводит горы бумаги, а от иных истинных поэтов осталось по сто-двести стихотворений, созданных за всю жизнь (вспомним Батюшкова, Рембо или Кавафиса). Профессионал может писать крайне мало или подолгу ничего не писать вообще, но он понимает контекст: в какую систему связей встраивается, с кем вступает в диалог, кому начинает оппонировать, кто ему нравится/не нравится — в эстетическом смысле, и ни в каком другом. Игнорируя личные связи, интересы, политические и психологические предпочтения.
Посещение тусовок и активность в социальных сетях зачастую самозабвенно путают с причастностью к литературе. Самодостаточный литератор может вообще никуда не выходить, сидеть, подобно Прусту, в своей комнате, обитой пробковым деревом, чтобы до него не доносились звуки внешнего мира. Он набрался впечатлений, и все, что нужно для творчества, уже есть в его голове.
В своих взаимоотношениях с аудиторией поэзия резко отличается от некоторых других видов искусств.
Если, к примеру, для развития и роста профессионализма музыканту необходимо регулярно выступать на разных площадках, то поэту подобное длительное времяпрепровождение идет во вред. Музыка — искусство по природе коллективное, нуждается в постоянном непосредственном контакте с коллегами и публикой.
Поэзия — искусство одиночек, требующее самоуглубления и уединения для творчества. Частый выход на аудиторию, в том числе и виртуальную — в фейсбуке, здесь не нужен и даже вреден, и уж тем более нет необходимости в регулярных похвалах со стороны публики. При подобном образе жизни пишущий рискует быстро превратиться в шоумена. По сути, единственное, что действительно необходимо поэту, — много читать, и осмысленно читать преимущественно образцовые (если угодно, иерархические) тексты, дабы не тратить драгоценное время зря.
Чтение тоже занятие одинокое.
Оппоненты самой идеи иерархии обычно заявляют: нельзя устанавливать единый пьедестал на Олимпийских играх — одни плавают, другие прыгают, третьи мечут копье.
Но все поэты пишут стихи, и способности к тому у них различны.
Можно иметь какие угодно вкусовые пристрастия, но если назвать, к примеру, Давыдова, Полежаева, Языкова и Баратынского, очевидно лучшим в таком ряду весьма достойных современников окажется последний. А вот если выбирать между Баратынским, Тютчевым и Вяземским, то спорить можно бесконечно, поскольку иерархически фигуры из одной весовой категории.
Первый признак признающего поэтическую иерархию — понимание существования контекста и свободная ориентация в нем.
Второй, следующий из первого, — культурный багаж. В этом отношении с появлением высоких технологий и увеличением общего объема информации ничего не изменилось: глубоко личное, пристрастное владение культурой никто не отменял.
Третий — умение отбирать достойное, в первую очередь, у себя самого.
Профессионал отличается от дилетанта тем, что у него есть внутренний редактор. Не цензор по идеологическим вопросам, а критик самого себя. Написал? Вернись к тексту через неделю, через месяц, через год. Закрой файл, положи бумагу в стол, дай отлежаться.
Таково литераторское отношение к делу. А дилетантское отношение — как к дневнику. Сегодня получился удачный образ, завтра нет. Автор и сам не понимает, где удача.
Воспитание человека, утверждал один педагог, начинается за сто лет до его рождения. А воспитание поэта? Минимум за тысячу. В европейской поэзии срок еще внушительнее — точно за две с половиной. И главная трудность в том, что в отличие от живописца или музыканта, воспитываемых в основном в профессиональной среде, в окружении опытных наставников, поэт проходит свой путь в одиночку и занимается самовоспитанием.
Или не занимается. С предсказуемыми последствиями.
Отвержение иерархии — не просто отрицание некоей досадной частности. Вынув один кирпич из несущей конструкции, мы разрушим ее целиком. Отвержение иерархии неминуемо влечет за собой отрицание взаимосвязей в искусстве, отсутствие преемственности, разрушение культурной памяти.
Память — не только связь, но сравнение и сопоставление.
Строго говоря, самой поэтической иерархии ничто не угрожает. Пиндар, Гораций и Катулл не исчезнут с Парнаса. Риску разрушения подвержена не она, а читательская память. Сергей Аверинцев в свое время остроумно заключил: «Пока мы ставим мосты над реками невежества, они меняют свое русло, и новое поколение входит в мир вообще без иерархических априорностей»*.
Можно заменить термин «иерархия» на более мягкий «канон». Суть останется прежней. Показателен в этом смысле фрагмент беседы культуролога и поэта:
«Александр Генис: А нужен канон, как по-вашему?
Алексей Цветков: Так вопрос не стоит, он есть. Я знаю, если человек не может понять, — по моим понятиям, но думаю, не только по моим, я выражу какую-то точку зрения бытующую, — если человек не может понять разницу между Шекспиром и Боборыкиным, то очень трудно мне с ним спорить и очень трудно нам найти общую платформу. Он будет сокрушать канон, но он не тот канон сокрушает, он вообще не понимает, о чем я говорю»*.
Канон вполне допустимо, а иной раз и необходимо сокрушать — но лишь после того, как его поймешь. Если посетить литературные сайты различной идеологической и эстетической направленности и вычленить упоминаемые там отсылки на очевидные «авторитеты», остается впечатление, что речь идет о поэзии разных народов, пишущих на разных языках. Подлинное ли это многообразие, когда одни «не замечают» существования других?
Не так давно по историческим меркам было иначе: Маяковский сбрасывал с парохода современности не Шаликова с Булгариным, а совсем других авторов, тем самым признавая их масштаб. И Блок, в свою очередь, вовсе не спустил Маяковского с лестницы, когда тот к нему явился.
Отрицание иерархии ведет к поэтическому провинциализму. Он, как уже было замечено, — явление не географическое, а внутричерепное**. Отсутствие фундаментального знания культуры, и стиховой культуры в том числе, непонимание собственного места в «пирамиде культуры», отсутствие самокритики и самодовольство — все это путь к закукливанию и неизбежной эстетической смерти.
Как постичь поэтическую иерархию и применить ее к себе? Только практически. После прочтения и усвоения минимального канона, двух-трех сотен образцовых поэтов, при благоприятном стечении обстоятельств иерархия начнет для человека выстраиваться сама собой, а параллельно с ней разовьются нюх, слух и вкус.
Никаких других волшебных рецептов ее обретения не существует.
Закрывающие глаза на реальность существования пирамиды Хеопса судорожно монтируют свою, пластмассовую. «Происходящее в искусстве у нас на глазах — вся эта “актуальная поэзия” или “новая искренность” — по сути, является идеей “обнуления”, “перезагрузки” культуры»*, говорит один из тех, для кого иерархия — не пустой звук. Его мысль словно подхватывает и развивает коллега: «Любителям термина “актуальная поэзия” давно пора понять, что самым актуальным в искусстве является именно архаика, тот самый “музейный хлам”, “архивная пыль”»**.
Искусство открыто всем, но народу не принадлежит. По своей природе искусство не демократично, оно аристократично. Демократичен — и в рождении, и в восприятии, и в оценках — лишь масскульт.
В нынешнем состоянии культуры право на художественное высказывание признается за каждым. Допустим. Но не все высказывания равновесны: «Для формирования истинных ценителей необходима сложная питательная среда, возможная только в таком обществе, где поэзия — дело исключительной важности и значимости. Подобный статус искусство получает, увы, лишь в нелиберальные времена и в основном при недемократических режимах. В эгалитарной системе ценностей конфликт Поэта и Черни приобретает иной характер. Чернь перестает нуждаться в Поэте и творит собственную площадную “культуру”»***. И стремление оспорить объективность существования иерархии идет не от демократизма как такового, а от масскульта, неизбежно седлающего демократизм: здесь и «гении» нужны, воспроизводимые поточно. Получить свои пятнадцать минут славы теперь не так уж сложно, однако на шестнадцатой минуте удачника забывают и заменяют очередным славным именем.
Заметим: широкой славы в современной поэзии, и не только в русской, нет вообще****. Теперь властители дум обретаются в иных сферах — прежде всего, в медийном пространстве, поп-музыке, кино. Напиши сейчас новый Дант новую «Божественную комедию», ее и одолеет-то несколько человек, не говоря уже о немедленном появлении соразмерного отклика.
Начинающий стихотворец, ныне взыскующий скорого успеха и соответствующих выгод, ошибается дверью. Ему не в «Поэзию», а, вероятно, куда-то в иные области культуры и социума.
Место автора в иерархии отнюдь не равно его прошлой или нынешней популярности среди той или иной публики. Будь иначе, самыми значительными поэтами шестидесятых оказались бы собиравшие стадионы эстрадники, а сейчас — Рубальская с Полозковой, те же эстрадники наших дней.
Подлинная табель о рангах утвердится после нас, современникам свойственно заблуждаться (где Нелединский-Мелецкий? где Озеров и Кукольник? где Надсон с Бальмонтом?..).
Задача критики честно пытаться выстроить систему координат, а не вещать, что NN и MM хороши лишь в эвклидовой геометрии, а в римановой их вовсе нет. И вообще геометрий сколько угодно, а значит, и гениев. В каждой волости Сети и в каждом регионе — свой, ибо — плюрализм.
Увы, это не плюрализм, а инфантильная безответственность. Плюрализм — когда и у Пушкина, и у Пригова можешь что-то найти для себя, понимая, однако, сущностные отличия их масштаба. Инфантильная безответственность — когда Пушкин уравнивается с Приговым, а тот, в свою очередь, с очередным актуальным новобранцем — почему бы и нет, все в равном положении, anything goes.
Все равно всему. Стихи = поэзия*, поэзия = проза, проза = набор фактов…
Нет. Не все равно. Нас сбивают с толку. Но в наших силах не заниматься самообманом.
Кстати об инфантильности.
Необычайно сильная тяга к детской тематике целого поколения авторов, родившихся в восьмидесятые и чуть позже, объясняется социокультурной катастрофой. Их детство было еще вполне советским — с кино и мультфильмами, песнями и стихами, газировкой с сиропом по три копейки и мороженым по десять. Казалось, и дальше все будет идти по накатанной, и через энное количество лет они просто встроятся в такую же расчисленную взрослую жизнь. Но когда начался их подростковый возраст, та, прежняя, предопределенная взрослая жизнь рухнула. В результате допубертатный период так и остался в их судьбе самым ясным. Тяга к детской/инфантильной тематике для них не мода, а жизненная потребность. Тут не столько свидетельство очевидной незрелости, сколько естественное стремление к утраченным стабильности, порядку и прочности. Да, это объяснимо и простительно, но долго эксплуатировать постдетскую травму бесперспективно.
И именно для этой генерации, не понаслышке знающей о разрушении прежней социальной иерархии, исключительно важным и даже отчасти спасительным может стать осознание иерархии культурной.
Пусть «одна шестая суши» с устойчивой системой внутренних общественных отношений исчезла, но Фет и Случевский никуда не делись и не обесценились. Укрупняя проблему, можно сказать и так: то живое, что скрепляет уже не СССР, а современную Россию, — это, в первую очередь, единые язык и культура.
Понимание иерархической пирамиды требует времени и сил. Еще больших времени и сил требует попытка создать нечто, хоть отчасти сопоставимое с задаваемым ею масштабом.
Искусство помимо всего прочего еще и энергозатратно. «Здравствуй, брат! Писать очень трудно». Можно не замечать образцовых творений в надежде обеспечить себе легкий путь. Но отрицающий иерархию в конечном итоге отрицает и себя самого как потенциального художника.
Похоже, главный нынешний раскол в поэзии произошел не столько по эстетическому, сколько по идеологическому принципу.
Для одних иерархия и канон по-прежнему существуют, другие умышленно или по невежеству делают вид, что их нет. Соответственно, для этих разных групп все в искусстве выстраивается по-разному.
Одни, не имея никаких гарантий войти в поэтическую вечность — ибо кто их может дать? — тратят свое время и немало сил на постижение «ценностей незыблемой ска´лы», ибо только принимая ее во внимание можно осмысленно и ответственно попытаться добавить свою крупицу.
Другие, следуя за изменчивой модой, жаждут мгновенной материализации символического капитала. Они иногда выигрывают тактически, но выигрыш этот сиюминутен. Он вряд ли выдержит суд одного-двух поколений.
Каждый выбирает для себя.
___________________
* Обо всем этом мне уже приходилось писать, в том числе и на страницах «Ариона». См., например: А.Сквор-цов. Кокон инфанта. — «Арион» № 4/2005; А.Скворцов. Поэтическая зрелость: бесконечное приближение. — «Вопросы литературы» № 5/2006. Но годы идут, появляются новые молодые авторы, а положение вещей мало меняется. Стало быть, есть смысл продолжить «вариации на тему».
** Сергей Гандлевский. Человек с этикетки. Интервью, данное Д.Новикову для журнала «Стас», май 1997. — Поэтическая кухня: Эссе. — СПб.: Пушкинский фонд, 1998.
* Сергей Аверинцев. Мы не имеем права на отчаяние. — Интернет-издание «Православие и мир», 9.12.2016.
* Литературный канон в России и в Америке. Разговоры с Цветковым. — Радио «Свобода» от 15.02.2016.
** Леонид Костюков. Провинциализм как внутричерепное явление. — «Арион» № 4/2009.
* Виктор Куллэ. Поэзия и смерть: миллениарное обострение. — Уйти. Остаться. Жить. Антология литературных чтений «Они ушли. Они остались» (2012 — 2016). — М.: ЛитГОСТ, 2016.
** Александр Вергелис. Versus conservat omnia. — «Нева» № 8/2016.
*** Игорь Меламед. О поэзии и поэтах: Эссе и статьи. — М.: ОГИ, 2014.
**** См., например, содержательную статью Евгения Абдуллаева «Профессия — поэт?» в «Знамени» № 9/2016. Здесь с цифрами и фактами говорится о популярности, о социальных возможностях, о весьма ограниченных «дивидендах» и «преференциях», доступных поэту в современном мире.
* На подобном уравнивании, например, строится целое издание внешне академического вида: Поэзия. Учебник. — М.: ОГИ, 2016. Фатальная методологическая подмена девальвирует имеющиеся в книге любопытные рассуждения о более частных проблемах. Не всякая стихотворная речь непременно поэзия, и не всегда поэзия укладывается в рамки стихотворной речи.