(о стихах Ларисы Миллер)
Опубликовано в журнале Арион, номер 1, 2016
Эти слова Лариса Миллер сказала в беседе с Ингой Кузнецовой чуть больше десяти лет назад.
Есть поэты, которые словно бы присутствовали всегда. По крайней мере, какое бы время ни вспомнилось, они уже были: писали сами и о них кто-то писал. Такой устойчивый, ровный, успокаивающий фон: раз они есть, значит, все в порядке.
Один из таких поэтов — Лариса Миллер, книги которой в последние годы выходят в свет с завидным постоянством и никогда не разочаровывают. Живой, в общем, классик.
Но так, разумеется, было не всегда. Вспоминаю первые публикации в журналах и альманахах, откуда мы с друзьями их перепечатывали на машинке — и тоже никогда не разочаровывались. Еще бы: ведь имя этой поэтессы было под защитой авторитета самого великого Тарковского!
Вот что он писал о ней в далеком 1978 году в московском «Дне поэзии»: «Л.Миллер поэт гармонического стихотворения, а это было и будет драгоценностью во все времена. Язык ее поэзии — чистый и ясный до прозрачности литературный русский язык, которому для выразительности не нужно ни неологизмов, ни словечек из областных словарей; у нее нет ничего общего ни с футуризмом, ни с вычурностью какой-нибудь другой поэтической школы минувших лет. Это вполне современная нам реалистическая поэзия, а именно такая поэзия — на мой (читателя) взгляд особенно калорийна. Стихотворение Л.Миллер не хочет стать ни песней, ни живописью, ни ораторской речью повышенного тона. Л.Миллер говорит с читателем доверительно и доверчиво, как добрый и верный друг, ожидающий взаимного доверия в ответ на свои признания, на свою искренность и убежденность».
Теперь сравним несколько дат: первые стихи на сайте поэтессы датированы 1963 годом, первая ее публикация с предисловием Владимира Соколова появилась в «Литературной России» в 1971 году, первая книга вышла в 1977-м. Современным молодым авторам такие промежутки абсолютно непонятны: только начал сочинять — напечатался (благо есть где), собрал три десятка наиболее удачных, на свой взгляд и взгляд друзей, стихотворений — вот и книга готова. А в Интернете вообще в тот же день можно опубликоваться — и сразу же получить живой и чаще всего доброжелательный отклик бесчисленных «друзей».
Впрочем, я уверен, что Лариса Миллер и в наши дни долго ждала бы, не торопилась «в поэты»: ее стихи всегда по-хорошему «выдержаны» — как те цветаевские «драгоценные вина».
Надо сказать, в свое время поэту пришла в голову удачная идея: завершить свое избранное 2004 года подборкой отзывов на стихи и журнальные публикации, написанных разными людьми в разные годы. Кого только нет среди авторов: упомянутые уже Тарковский и Соколов, Лев Озеров, Григорий Померанц, Зинаида Миркина, Наталья Трауберг, Татьяна Бек, Александр Зорин… Уже по этому списку ясно, чей она поэт, Лариса Миллер, кто ее читает и любит.
Однако не только этому кругу либеральных интеллигентов-шести— и семидесятников близки и понятны ее стихи: Лариса Миллер пишет просто и вместе с тем изысканно, апеллирует одновременно к чувствам и к разуму. Причем апеллирует убедительно:
Все рифмуется со всем —
С ночью день, с водою суша,
То звончей они, то глуше
Эти рифмы кровных тем.
Вечно к суше льнет вода,
Тьму пронзает стук колесный —
Рифмой парной, перекрестной
Окольцованы года.
И мелькают тьма и свет,
Как рифмованные строки,
И безумец одинокий
Все рифмует «да» и «нет».
Пристрастие к традиционной поэтике, к строгой спокойной силлаботонике и непременной рифме — особенность стихов Миллер, неоднократно отмечавшаяся критиками и коллегами. Сегодня это качество неожиданно стало редким, особенно в настоящей, серьезной поэзии: верлибр намного привычнее, а «классику» решительно предпочитают графоманы из Сети.
Для своей строгой поэзии Лариса Миллер раз и навсегда нашла идеальный «формат»: лирическую миниатюру. Об этом еще Лев Озеров написал в 1971 году: «Четыре—восемь строк. Иногда — двенадцать. Реже — шестнадцать. И совсем редко — двадцать. Эту цифирь привожу для того, чтобы сказать: человек запрещает себе многословие.
Поэзия — речь огромной концентрации и напряжения. На малом плацдарме она ведет большие бои. Не зря в прошлом веке каждое — самое малое стихотворение — именовали “пиеса”. Да, иная миниатюра под рукой мастера становится драматическим действом в трех или четырех актах, да еще и с прологом, и эпилогом…»
При этом надо сказать, что все без исключения «пиесы» Миллер «держат» единый уровень качества — так что в буквальном смысле можно открывать ее книги наугад, и…
Ночь за окном. Эта ночь за окном…
Что ни скажу я — всегда об одном,
Что ни скажу я, как полночь, старо…
Жизнь невесома, как птичье перо.
Веришь мне? Верь, будто жизнь весела.
Ночь за окном, но снежинка бела,
Вот она вьется, летается ей
Возле неярких ночных фонарей…
Все образуется. Веришь мне? Верь.
Было достаточно слез и потерь…
Видишь, в окно мое светит звезда?
Все образуется. Веришь мне, да?
Это Миллер писала в 2004м. А вот под этим стихотворением стоит совсем другая дата — 1965 год:
Стынут стекла телефонных будок,
На замке газетные ларьки,
Засветились малые мирки,
На земле ни грохота, ни гуда,
Будто не бывало войн и бед.
Слышу, как шуршат страницы,
Вижу, как на мир ложится
От настольной лампы тихий свет.
Ясно, что написаны оба стихотворения одним и тем же человеком. А вот в то, что между датами их написания — более сорока лет, поверить трудно: та же любовь к миру, то же умение и желание любоваться его неизбежной красотой, тот же спокойный, взвешенный взгляд на мир…
Но иногда:
А Россия уроков своих никогда не учила,
Да и ран своих толком она никогда не лечила,
И любая из них воспаляется, кровоточит,
И обида грызет, и вина костью в горле торчит.
Новый век для России не стал ни эпохой, ни новью.
Матерится она, и ярится, и кашляет кровью.
Это написано в 2011-м. А рядом в книге — стихотворение, датированное 1988-м:
Предъявите своих мертвецов:
Убиенных мужей и отцов.
Их сегодня хоронят прилюдно.
Бестелесных доставить нетрудно.
Тени движутся с разных концов.
Их убийца — не смерч, не чума, —
Диктатура сошедших с ума.
Их палач — не чума, не холера,
А неслыханно новая эра,
О которой писали тома.
Не бывает ненужных времен.
Но поведай мне, коли умен,
В чем достоинство, слава и сила
Той эпохи, что жгла и косила
Миллионы под шелест знамен.
На первый взгляд может показаться, что это написано про тогда. Или все-таки про всегда:
Россия, ты же не даешь себя любить.
Ты так стараешься домучить нас, добить
И доказать нам, что тебе мы не нужны.
Но, Боже, как же небеса твои нежны!
Но как к нам ластится и льнет твоя трава!
Но как звучат твои волшебные слова!
Горькое начало — и пронзительно светлый конец. Не только мир и покой, но и постоянное осознание противоречивости мира, его сложности и… опасности.
Действительно, в последние годы в стихах Миллер все чаще мелькают нотки понятного пессимизма. Но книги ее по-прежнему называются оптимистически: «Праздники по будням» (2013), «Намек на благодать» (2015). Впрочем, как и ранние: «Ступени света» (1993), «Сплошные праздники» (1998), «Где хорошо? Повсюду и нигде…» (2004).
Но это не простой оптимизм, а, если можно сказать, выстраданный, обеспеченный жизненным опытом, опытом всех человеческих чувств:
Всем трудно, всем — собакам, лошадям,
Деревьям, травам — всем без исключенья.
И нам, конечно. Жить — и приключенье,
И риск большой, как бегать по путям,
Где поезда. Все ж стоит рисковать.
Ведь только здесь и может отыскаться
Возможность приласкать и приласкаться,
И рук родных из рук не выпускать.
И действительно, у такой позиции есть и объяснение, и оправдание:
Я так давно живу, так жить привыкла,
Я ко всему живому так приникла,
Так полюбила эту круговерть,
Что позабыла, что бывает смерть,
Которая придет и пыл остудит.
Надеюсь, и она меня забудет.
Вернемся к интервью, строчкой из которого названа эта заметка. Завершается оно таким словами: «Потребность в новизне и отсутствие будущего — вот узел, которого я никак не могу развязать… Но надеюсь…» Поэт и должен надеяться. А новизна ради новизны — вещь не такая уж обязательная. Тем более в случае Ларисы Миллер, о которой Александр Городницкий писал: «В этих коротких зарисовках вмещается все — от птиц до чувств. И создается неповторимый поэтический мир. Ее стихи можно узнать сразу… В серьезной философской поэзии мы не избалованы такими примерами».