Опубликовано в журнале Арион, номер 3, 2014
* * *
Тех в начале девяностых
На бульварах, на Тверской
Тьма бродило — странных, пестрых,
Словно вышедших на воздух
Из больницы городской.
Царь ходил, старик в короне
Из картона и с клюкой,
Пугачева пани Броня,
Кулебякин дорогой,
На зворыкине, маркони
Подорвавшие покой.
Сколько было их, с собою
Пререкающихся вслух,
Нечто с яростью слепою
Обличающих старух.
Спросишь молча — что с тобою?
Стихни, что ли, скорбный дух.
Безобидные, как дети,
Те исчезли с улиц в нети,
Растворились словно сон.
И в компьютерные сети
Притащились духи эти,
Одержимый легион.
* * *
Густеет воздух, лебеди крылами
Безмолвно плещут, кривичи, древляне,
Дреговичи, радимичи рекут
На общем языке, еще крюками,
На языке молчанья, облаками
Молитвы, летописи, Слова о полку.
Клубится снег, мешаются дружины
В междоусобном воздухе, аршины,
Сажени снега, крыльев, тишины,
Века, преданья, зимние кочевья,
Белеют, словно ангелы, корчевья,
И лица, словно свечи, зажжены.
Открыты двери неба, пух и перья
Витают над страною, чудь и меря,
Поляне, вятичи идут за родом род
На землю вспять рекою зыбкой снега,
И на иконе смаргивает веко
Святую каплю, волгу, днепр, онегу,
Не вычерпать шеломом, Бога вброд —
Не перейти.
БОГОМ ПРИРУЧЕННЫЙ
Наслушался, скворушко, грамоты нахватался,
Словом и духом напитался,
Ходит по ветке, учено заливает,
Мир дивит, вот чего, мол, бывает.
В Индию с Афонькой ходил за три моря,
С Гагариным в небеса летал за три горя,
С Иваном Гусём говел в Крайне чешской,
Литургию сослуживал с братцем Франческой,
Мир дивит, небо дивит,
Бог ангела посылает —
Справься, что за индивид.
Ангел докладывает: не соловей, не петушок,
Скворушко, памяти добрый мешок,
Что ни положи — сохранит,
Запомнит, без ума повторит.
Бог подумал, решил — добро,
В цельности не свое сохранит добро,
Не преумножит, жаль,
Но хоть ереси не добавит.
Плодись, желтоносый.
Скворец живет, учён,
А как Богом самим приручён —
То жаба гордыни не давит.