(новелла)
Опубликовано в журнале Арион, номер 3, 2013
Как кости перед погодой,
меня неотвязчивый мучает сюжет.
Но для его реализации
нужны годы,
а их-то и нет.
Детерминировать характеры,
индивидуализировать речь.
На это уйдут сотни «паркеров»,
«крыша» может потечь.
И чтобы сбить не дающие покоя токи,
самочинным ломлюсь путем —
взбалмошные корябаю строки.
О любви и ни о чем.
1
В Твери много лет назад
в ресторан «Селигер»
девиц пускали не за красивые глаза —
требовался кавалер.
…Сначала услышал каблучки
на ступеньках мраморных —
Вы́сыпались из темноты.
И она из рекламного марева —
сплошные понты.
Путана, бабочка, дама местного полусвета,
меня срисовала на подходе — клевый чувак.
И легко, как сигарету,
попросила провести в кабак.
Объяснила, с какой это связано канителью:
очередная межеумочная лажа.
И, чуток обескураженный, с потрясной камелией
я продефилировал мимо дверной стражи.
Обладают все-таки прелестницы
такого толка
каким-то дурманным ядом —
я с первого взгляда
запал на нежданную телку.
И уже за столиком,
когда нелепая оторопь сползла,
подскочившему шустрому поклоннику:
можно ли станцевать с вашей женщиной,
резко рубанул:
«Нельзя!..»
Далекое проступило лето —
тонул в болоте среди камышовых шишек.
Со мной березовая ветка
играла, как кошка с мышкой.
Звал Бога, черта, чура.
Что спасся — до сих пор не верю.
Мне захотелось к тому чуду
отнести и встречу с гетерой.
…Мы пили вино из поигрывающих граалей,
болтали о всякой всячине: тряпках, моде.
Улыбаясь в нашу сторону, музыкант
виртуозничал на рояле,
заказанную перелопачивая мелодию.
В прогалах никчемного разговорчика
собеседница личные вставляла детали:
студентка, заочница филфака.
В радужные не заглядывает дали.
Живет по факту.
Изрядно поддатый, и я раскололся,
как перед умелой наседкой в камере:
карманник, по фене ботаю.
Она не всплеснула испуганно руками.
Ввернула игриво: «У каждого своя работа».
2
А вскоре с новой подругой —
не заливаю, пальцы не гну, —
как конь и подпруга,
я исколесил всю страну.
Мы жили в затрапезных закутках и в шикарных
гостиницах,
дикая пересменка взбадривала подельницу,
как залихватская затравка,
фарт.
Мне казалось, в мире растительном
именно такая травка
взламывает асфальт.
Заводная, находчивая,
не жалеющая, что на меня поставила,
красотка могла быть хорошей наводчицей.
И отличной подставою.
Как шулера к столу игровому,
толкал ее подстрекательский движок —
расстояние от малого к большому
одолеть за один прыжок.
Блатные про фраера упакованного
любили говорить:
«Живет лучше Яшки Косого».
Ухватив у меня присловье, смеялась:
«Не знаю такого.
Но хочу так жить».
Имела неплохой голос, отрава.
Поднимая обольстительные шансы,
голая,
пальцами перебирала воображаемую гитару.
И напевала романсы:
«Любила я город с огнями ночными
и эхом далеким моих каблуков.
Мне кланялись низко швейцары ручные,
встречая с улыбкой в дверях кабаков…»
Пробовал и я перед ней щегольнуть,
как молодой жиган с неуверенной чечеткой, —
выдавал певунье стихи собственного закваса.
Она говорила: «Есть что-то.
Но еще далеко до Парнаса».
При всей моей опьяненности зазнобой,
иной раз находило
и в полутемном номере,
и в клетушке с дрыхнущими за перегородкой
пропитыми харями:
и чего я пластаюсь, меняя шкуру, колер,
ради свалившейся как снег на голову
баламутной крали?
Но когда она на коленях делала умопомрачительную
стойку
или закидывала мне ноги нa плечи,
я не сомневался — пережитых треволнений
чувиха стоила.
И даже паче.
3
А жизнь катила.
Города, вокзалы.
Воровской бомонд.
Понимал: я тупиковый мудило.
Но затягивал водоворот.
В гостиничной постели,
в хибаре с прогнившими матрасами
меня, как тополиные метели,
хмелили полупьяные романсы.
Сквозь одуряющий угар подчас
пробивалась мыслишка жгучая:
подвернувшаяся потаскушка
вряд ли равный болотному чуду шанс —
скорее тюряга неминучая.
И однажды спалился. Схлопотал пятёру.
Уркам недолго позволено кутить.
С подругой нас не связывали ни клятвы,
ни договоры.
И наши разошлись пути.
В памяти неблизкой,
где меньше уживается отколобродившей муры,
порой мелькала прикипевшая бикса.
И провалилась в тартарары.
Правда, в арестантском вагоне,
когда этапируемые кокотки,
семеня в туалет, демонстрировали зэкам
забытые прелести,
прижатый возбужденными зрителями к решетке,
я в красках припомнил изобретательную бестию.
Подумал,
не сравнивая ни мордашки, ни фигуры,
всего лишь пластику эротического сеанса:
дала бы фору отпетым шкурам
любительница задушевных романсов.
Я вкалывал на лесоповале:
опять норма, кубатура —
от ненаглядной ни знака, ни малявы.
Да и что было ждать от шалавы,
расплачивающейся натурой.
И, видимо, в счет откупа
в сиротских мечтах
иногда излюбленную занимала позу.
Ее ноги раздвоенной березой вырастали на моих плечах.
После срока, как с закоптелого холста сажу,
с прошлого не подмывало снимать
за слоем слой.
Оживлять корешков, похваляющихся
тюремным стажем,
завихрения карусели лихой.
Не скажу: перевоспитался в местах
не столь отдаленных —
послушным, правильным стал.
Мотаться по пересылкам, зонам
просто устал.
Откинувшись,
не подался ни к братве, ни к аферюгам —
толкнулся в шарагу,
не устрашившуюся лагерной справки.
Там шоферюгой
и горбатился за небольшие бабки.
Глядя на окружающее, я себя чувствовал
как на другой планете.
Жистянка изменилась круто.
Исчез коммунизм, казавшийся несокрушимым
спрутом,
появились общительные социальные сети.
Я увлекся компанейской штучкой.
И как новые обрел мехи.
Продолжал и старую грядку окучивать —
кропать стихи.
Даже водились немалые подвижки —
печатался в «Новом мире», в «Арионе»,
где березовые пеньки, замухрышки
вроде как не «в законе».
Достижения эти давали ощущение
стимула,
отдарка,
но гнела повседневность стылая,
унылая баранка…
Случаются же мистические вещи.
Звонок. Напористый, ночью.
Пропащая подруга. Бизнес-леди. Миллионерша.
В Интернете наткнулась на знакомые
строчки.
И что-то екнуло.
Словно забытая прозвучала гамма.
Ресторанные выплыли стекла.
Марево рекламы.
И пока полуночница говорила, улыбающийся музыкант
импровизированные выдавал приколы.
Мираж. Дежавю.
Она ликовала:
«Чувак! Спасибо за школу!
Я лучше Яшки Косого живу!»
Долго перечисляла успехи,
воспоминаниями увлеклась.
Потом в трубку ворвались помехи.
И связь оборвалась.
Я не ринулся искать координаты абонента,
ровно что-то недоговорено.
В неотключенном аппарате шипела лента
испортившегося кино.
_______________
…От ее чародейского зелья ничего не осталось.
Как лед полынью,
уже упомянутая затянула усталость.
Единственное, что храню —
и то только в веществе сером —
сердце молчок:
на ступеньках «Селигера»
рассыпающийся звон каблучков.