Опубликовано в журнале Арион, номер 2, 2005
ФОТОМАНИЯ Как жадный шмель, жужжа и вожделея, висела над раскрывшимся цветком... Ты рвения подобного ни в ком не видывал. Поговорим ладком - о фокусе, о выдержке, о зуме... Что может быть прекрасней и безумней атласного, с отливом, лепестка? Шмель пролетел, как пуля у виска. А я - лечу! - паря и зависая, больная, невесомая, босая - над алым зевом грузного цветка. Потом продам все это с молотка: страсть, немощность и мощь, и даже ту всю розовую, в перьях, наготу создания столь юного, что аж... Иль этот вот растленный персонаж, такое обнаживший, что - поди ж ты... Глядишь, уже и сбросила одежды толпа тюльпанов. Тот еще народец... Чего только природа не наро╢дит! И я, в припадке бешенства и страсти, бросаюсь на цветные эти сласти, чтоб день и ночь парить в пределах рая (где зум за зум зашел), не упадая... . . .
Скажите мне, я - Он или Она, когда небес зияет глубина в лазоревом зазоре объектива и сквозь него вселенная видна? Заманчивая, впрочем, перспектива... Иль все-таки фотограф - это Он, горбатящийся жалко испокон под тяжестью футляра и штатива, пока зеваки смотрят из окон?.. Печальная, конечно, перспектива... Мужская многотрудная стезя. Меня туда и допускать нельзя - так тяжек груз, и путь бесповоротен! А я - слаба. Но падая, скользя, могу взлететь, поскольку дух беплотен... Снимай, фотограф! Нам не суждено узреть недостающее звено: как сверху посыпая звездным сором, не Я, не Он, а некое Оно нас держит в фокусе и щелкает затвором. ДВЕ КРОНЫ Каштаны - розовый и белый: как отморозок оробелый в объятьях девочки льняной, неочевидной и больной. Каштанье розовое платье ты не сомни, сомкнув объятья: не домогайся и не рви тугие кружева в крови! Но кроны рослые колыша, они царят, меня не слыша: сплели две гривы - две башки... Чудь! Очумелые божки... На перекрестке улиц шумных два переростка полоумных: дурман угарный пылких чувств! Где я в автобусе качусь...